Испить до дна

— Не знаю, надежен он или нет, — девушка пожала плечами, — но живописен, это уж точно.

— Вот именно, — сухо отозвался Никитин. — Слишком живописен.

Он выбрал другого «извозчика» — низенького толстячка с блестящей загорелой лысиной и редкими, торчащими вперед зубами.

«Да он опять ревнует! — догадалась Алена. — Ну и характер!»

И в пику ему одобрила его же выбор:

— Правильно! Этот еще живописнее, он мне даже больше нравится! Останься у меня хоть огрызок карандашика, набросала бы его портрет. Одни глаза чего стоят!

Глазенки у их избранника были маленькие, быстрые и хитрые-прехитрые. Они сразу скользнули по Алениному сарафанчику, словно прикидывая его стоимость, а следовательно, платежеспособность клиентов. Похоже, гондольер сразу понял, что это не ширпотреб, а произведение хорошего модельера, и остался доволен.

Видимо, он вообще отличался сообразительностью и хорошо разбирался в психологии, потому что на те части женского тела, которые сарафан не прикрывал, — а таковых было куда больше, нежели закрытых, — вовсе не обратил внимания. И этим очень угодил пассажиру мужского пола, то есть тому, кто, по его предположению, будет расплачиваться.

— Очень выразительные глаза, тебе не кажется? — еще раз провокационно спросила она.

Алеша покосился на нее и ничего не ответил. Опередив гондольера, который галантно протянул ей короткопалую руку, он сам помог своей даме взойти на борт.

...И они перебрались из одной сказки в другую.

От величественного, залитого солнцем простора комплекса Сан-Марко и Пьяцетты — к тесноте кривых старинных улочек, где вместо проезжей части колыхалась темная вода, а тротуаров подчас не было вовсе, и дома походили на прекрасные корабли.

Ступени некоторых подъездов спускались прямо к зеркальной глади, и казалось, что люди, выходя поутру на прогулку, должны совершать свой моцион по воде, аки посуху.

Даже простые небольшие жилые здания о трех или четырех этажах выглядели дворцами. А уж когда гондола выбралась на главную городскую магистраль — Большой канал, на Алену и Алешу обрушилось настоящее великолепие.

Возрождение!

Рождение новой жизни, обновление надежд. Но одновременно — и путешествие назад, в глубь веков.

По балконам-галереям разгуливали люди, и это были обычные люди, представители конца двадцатого столетия, но казались они дожами или гранд-дамами эпохи кватроченто.

Точно отшлифованные божественным ювелиром грани колоссальных тысячекаратных бриллиантов, сверкали стекла многостворчатых венецианских окон: открытых и закрытых, открываемых и закрываемых. Настоящая симфония бликов и отражений!

— Вот это окошечки, я понимаю! — вырвалось у Алены. — Завидую венецианцам белой завистью. Если когда-нибудь разбогатею — закажу себе такие же, во всю стену!

— Зачем? Будет казаться, что живешь не в доме, а прямо на улице.

— Как ты не понимаешь! Просыпаешься — и сразу видишь весь мир! А мир видит тебя!

— И каждый прохожий заглядывает. Не укроешься, не спрячешься. Все твои секреты наружу.

— А я закажу такую красотищу не на первом этаже!

— Сдаюсь, — засмеялся Алексей. — Убедила.

— И еще мне хочется стеклянную крышу.

— Ну, ты и загнула. Скажи еще — построишь себе воздушный замок. Фантазерка.

Она опять вспомнила, что он не художник, и серьезно объяснила:

— Это не воздушный замок, а, наоборот, самый трезвый расчет. И даже режим экономии. Мне бы такое — под мастерскую, чтобы освещение было равномерным и не пришлось устанавливать подсветки.

— Гм... не лишено оснований. А как насчет стеклянного пола?

Алена фыркнула:

— Вот удовольствие — выворачивать мои слова наизнанку!

И опять он задумчиво прищурился, затаенно улыбаясь:

— Гм...

Потом они свернули в канал Ла-Джудекка. Прямо с воды слушали мессу. Пение доносилось из массивной, напоминающей Исаакиевский собор церкви Санта Мария делла Салуте, расположенной на самой оконечности одного из ста восемнадцати венецианских островков.

И сложное, затягивающее многоголосие католической литургии тоже было сродни волнам...

Красиво, возвышенно, но...

Слишком много воды... Слишком много качки.

Алене бы сейчас в православном храме постоять. Там, по крайней мере, пол не колеблется. А если и есть вода, то только святая...

Однако они плыли дальше, и, когда последние аккорды «Агнус деи» смолкли, Алена почувствовала, что ей просто необходимо стать обеими ногами на твердую почву. все-таки она Телец, а не дельфин!

— По-моему, меня слегка укачало.

Алексей непритворно удивился:

— Это в московском такси может укачать, там бензином пахнет. А тут — дыши полной грудью, и все!

— Нет, правда. Извини, но мне уже дурно становится.

— Ты просто проголодалась, но стесняешься признаться. Что ж, заказ принят!

— Опять о еде! — поморщилась она. Сейчас ей даже подумать о чем-то съестном было страшно. — Чревоугодник. Непонятно только, почему тогда такой худющий.

— Потому что я не обжора, а гурман.

И он по-итальянски осведомился у гондольера, где тут поблизости есть хороший ресторанчик.

Как ни странно, Алена, которая была уже на грани обморока, без перевода уловила суть вопроса и протестующе замахала руками так, что устойчивая гондола закачалась вправо-влево, усугубив ее страдания:

— Ой, нет! Ничего не надо искать! Главное, скажи ему, пусть причаливает немедленно! Все равно где!

— Батюшки, да ты правда белее снега!

Она зажала рот ладонью, с ужасом осознав: «Сейчас произойдет непоправимое. Опозорюсь. Стану ему отвратительна, такое ЧП ведь не забывается... В самолетах хоть пакетики выдают...»

К счастью, тут ее опять подхватили сильные руки, и ровно через секунду перед глазами у нее загорелся спасительным огненным светом стакан оранжада со льдом.

Алена выпила сок залпом, а на закуску еще и льдинку проглотила, и только тогда полегчало.

— Прости меня, толстокожего, — виновато сказал Никитин. — Я и не подумал, что у кого-то может быть морская болезнь вне моря. Буду иметь в виду, что ты слабенькая.

— Да уж, пожалуйста.

— Сам-то я как утка, мне не страшно.