Испить до дна

— Не знаю. Темная.

— А я думал, ты не веришь в приметы.

— Я, в общем-то, не верю... А все равно страшно почему-то.

— Почему, глупенькая?

— Потому что... потому что слишком хорошо. Вот и думаешь: а что дальше?

— Дальше — еще лучше.

— Ой, еще одна! Дважды дурная примета!

— Наоборот. Та киса бежала справа налево, а эта слева направо. Они друг друга нейтрализовали.

— Ох, Леш, глянь, да тут кошек тьма-тьмущая! Вон! И вон! Что это они разбегались!

— Ночь. Вот и гуляют. Как мы с тобой.

— Мы никому путь не перебегаем!

— Послушай, это особые кошки, безвредные. Иначе все венецианцы были бы несчастными. А ведь живут, и неплохо!

— A-а, Венеция-то опускается! Скоро совсем утонет!

— Главное, чтобы ты больше никогда не тонула...

— Тогда будь рядом со мной. Будешь?

— Обещаю.

«Я выполню обещание, если только она не возьмет свои слова обратно. — Алеша был как на крыльях и испытывал восторг сродни религиозному. — Да минует Аленушку участь той, древней отроковицы из роду царска! Клянусь, я не повторю ошибок Алексия, Человека Божия. Я другой. Я не упущу своего счастья. Потому что меня посетила любовь...»

Глава 3 ЖЕМЧУЖНЫЕ СЛЕЗЫ

Глупо надевать вечернее платье с утра. Но очень хочется! В день рождения человеку позволено все.

Вчера Алеша, извинившись, куда-то исчез. Он ничего не стал объяснять, но по выражению лица Алена поняла: хочет подготовить ей праздник. И не стала приставать с расспросами.

Что ж, она тоже подготовится. Она подготовится так, что при виде ее все мужчины «отпадут штабелями». А если кто и останется, то ему придется выпить пузырек валерианки, чтобы сохранить присутствие духа.

Ай да Лилька! Талантище! Непонятно, почему мир от кутюр носит на руках всяких Карденов, Ив Сен-Лоранов, Шанелей и Зайцевых с Юдашкиными и не знает имени лучшей из модельеров.

Однако Алене это на руку — у нее не будет соперниц, одетых «от Лили». Ее наряды уникальны!

Эх, как сейчас не хватает ванной комнаты в Алешином номере, с теми широченными зеркалами на каждой стене и даже на потолке! Ну ничего, она сумеет привести себя в порядок и перед этим мутным прямоугольником на внутренней поверхности створки допотопного платяного шкафа, который чудом сохранился в «Лауре».

Лилькино произведение не безымянно. Оно носит название «Платье знатной венецианки». Замечательно! Венецианское платье, made in Россия и продемонстрированное в Венеции!

Оно, правда, пышное и тяжелое. Специально для него пришлось прикупить отдельную сумку. Но, честное слово, оно того стоит!

И облачиться в него — сложная процедура. Зато каков результат!

Так, сначала на голое тело — тончайшая, прозрачная кисейная рубашка до щиколоток. Если бы не отделка блестящей тесьмой по горловине, этого воздушного одеяния не было бы видно вовсе. Тесьма с люрексом, Алена знала, куплена по дешевке на толкучке возле Дома тканей, но сейчас она выглядит как драгоценное золотое шитье.

Рубашка по покрою весьма «скромна», только на спине глубокий вырез, а спереди кисея поднимается до самого горла, так что золотая отделка обрамляет тонкую шею, как ожерелье. Но в этой-то хитрой скромности и кроется все коварство замысла.

Потому что золотистый плотный бархатный лиф самого платья, надетого поверх рубашки, не только оставляет открытой весьма значительную часть груди. Он еще и снабжен спереди кокетливой шнуровкой, туго стянутой у талии, а под грудью ослабленной, как бы по случайной небрежности, продуманной на самом деле до миллиметрика.

Края корсажа слегка расходятся, и... возникает соблазнительное ожидание, на которое и рассчитывала создательница костюма и которое Алене сейчас очень кстати.

Вроде бы все предельно откровенно, но и, благодаря прозрачной кисее, совершенно целомудренно.

А чего стоят эти пышные рукава зеленовато-серого цвета с буфами! Они прорезаны по локтевому шву, и обильные складки рубашечной кисеи, тоже словно невзначай, выбиваются сквозь щели неукротимыми пенистыми волнами. И их невесомость контрастирует с тяжелыми сборками широкой юбки.

Венчает же все это великолепие изобретенный именно здесь, в Венеции, в шестнадцатом веке высокий стоячий гофрированный воротник. Правда, за неимением венецианских кружев он сделан из накрахмаленных вологодских, но кто осмелится утверждать, что наши северные мастера хуже здешних!

Справившись с последними крючочками, кнопочками и завязками, Алена решилась взглянуть на себя. И без ложной скромности восхитилась:

— О да!

Амальгама гостиничного зеркала местами потрескалась, создавая эффект старинной картины.

И с этого портрета лукаво смотрело полуопущенным взглядом юное цветущее существо, излучающее таинственное обаяние. Просвечивающий воротник окружал голову и грудь молодой женщины узорным ореолом. На профессиональном языке художников это называлось бы «создать пространственную декоративную среду», но здесь сухая терминология была неуместна, так как портрет был живым. И он излучал трепетное, колеблющееся сияние — венецианская красавица из России вся находилась во власти предощущения невиданного счастья...

— Ну как? Почему ты молчишь?

Принесенные Алешей белые розы так и не были вручены имениннице: они падали, одна за другой, из его рук на истертый гостиничный линолеум, а он даже не замечал этого.

— Алеша! Очнись же! Эй!

Он медленно присел на корточки и автоматически стал подбирать цветы, не отрывая глаз от женщины, словно сошедшей с полотна великого, но неизвестного художника позднего Ренессанса.

Наконец прошептал — без улыбки, без слов поздравления, даже несколько испуганно:

— Кто... вы?

— Мы? — Алена шутливо огляделась. — Здесь присутствуют еще какие-то женщины?

Она сама взяла у него букет. И, пока устанавливала розы в вазочку с отколотой глазурью и выщербленным краешком, «украшавшую» ее жилище, Алена не слышала за спиной ни единого шороха. Алексей так и не сдвинулся с места.

Не чувствуй она себя дамой эпохи Возрождения, сказала бы, что он «отпал». Но сейчас это было неуместно. Требовались иные слова. Но ведь не она должна их подбирать!