Испить до дна

— Вумный, как вутка! Гусь ты, больше никто.

— Кстати, как насчет нежнейшего гусиного паштета?

— Замолчи! Замолчи! Замолчи!

— Все. Молчу как рыба.

— Ты снова о воде!

— Понял. Исправлюсь. Буду нем, как камень.

— Желательно, как драгоценный.

— Изумруд годится?

— Хочешь позеленеть?

— Конечно. Сейчас все зеленеет. Весна!

...Проголодалась она только к наступлению темноты, и тогда Алешино чутье гурмана вывело их к небольшому открытому кафе с поистине изысканной кухней.

Им подали что-то непонятное, но изумительно-вкусное в керамических горшочках.

От вина Алена отказалась категорически, им ведь еще возвращаться на Лидо, а единственный путь туда — водный! Не хватало еще, чтоб к естественной качке прибавилась еще и алкогольная!

И тогда им принесли кувшин ее любимого пенистого молока и воздушные крендельки с корицей, такие же затейливые, как неповторимое венецианское стекло.

Венецианское стекло, впрочем, у Алены уже появилось. На закате дня они зашли в лавку, где продавались изделия из дутого стекла. И пока она с жадным профессиональным интересом разглядывала пестрые прозрачные цветочки, рюмочки и вазочки, такие эфемерные, что до них страшно было дотронуться, Алексей выбрал ей подарок.

Это были крупные серьги: две темные виноградные грозди со стеклянным пятиконечным листиком на каждой.

— Какое чудо, Алешенька... Но ты рисковал, а что, если бы у меня в ушах не было дырочек?

— Как! Я же знаю, что они есть! Нарочно посмотрел... ночью.

Теперь настала ее очередь краснеть. Конечно же у него был случай разглядеть ее всю, в мельчайших подробностях. Даже, при желании, родинки на теле пересчитать.

Но он, оказывается, не считал родинки, а еще тогда думал о том, какой сделать ей подарок! Милый, милый...

— Не бойся, — сказал он. — Надевай. Они хоть и большие, но очень легкие. Совсем невесомые. Как и ты.

Лавочник уже стоял наготове с затейливым круглым зеркальцем на филигранной рукоятке.

— Брависсимо! — как в театре, воскликнул он, когда Алена примерила обновку. — Белиссимо!

И это был не рекламный трюк — получилось в самом деле очень и очень «белиссимо»!

— Спасибо, Алеша! Это будет мне ко дню рождения.

Он оторопел:

— Как! К какому... У тебя что, день рождения, и ты молчишь? Когда?! Сегодня?

— Да нет, успокойся. Послезавтра.

— Значит, семнадцатого мая... Слава Богу, есть еще время подготовиться!

— Ох, да я не к тому! Надо же, напросилась... Ничего не придумывай, подарок у меня уже есть.

— Э, нет, так не пойдет. Заранее поздравлять — плохая примета.

— Ты что, суеверный?

— В этом случае —да. И вообще, эти виноградинки — не подарок, а просто так, сувенирчик.

— Ничего себе сувенирчик! В России я бы за такое произведение искусства целое состояние отдала. Уж поверь мне, я знаю цену украшениям, сама этим занимаюсь.

Она не могла наглядеться на свое отражение, словно оно говорило: «Ты на свете всех милее, всех румяней и белее... всех на свете белиссемее!»

— Жаль, что человек не может постоянно видеть собственные уши, я бы всю дорогу любовалась!

— Тоже мне проблема! — Он повернулся к продавцу. — Зеркало мы тоже у вас покупаем.

И теперь, отламывая кусочки горячего кренделя, она не знала, куда смотреть, — не то по сторонам, не то на себя.

Пухлая Ленка, которую в детстве жестоко дразнили «жир-трест-промсарделькой» и которая из-за неподходящей комплекции не смогла стать балериной, как же ты преобразилась! Ленка-пенка... пена морская... рождение Венеры...

Алеша же любовался только ею. Для него не возникало дилеммы, куда направить взор. Потому что все красоты и вся экзотика сказочной Венеции меркли в сравнении с этим маленьким, нежным и изящным существом, отпивающим понемножку из кружки густое молоко.

— А знаешь, что думают археологи? — спросил он.

— Про Венецию?

— Про Венеру Милосскую.

— Что у нее отколоты руки.

— А вначале, пока их еще не откололи, она держала в правой руке такое же зеркальце. Серьезно, это мнение авторитетных ученых.

— А что, похоже! Поза у нее как раз такая... — Алена зажмурилась и восстановила в памяти очертания прославленной статуи. — Предположим, продолжить линии... Да! Точно!.. Смотрится в зеркало! Леш, а что, если мне сделать такую же прическу?

Одной рукой она приподняла волосы на затылке.

— Ни в коем случае! — категорически возразил он.

— Не идет? — огорчилась Алена. — А я-то хотела... Так сережки были бы виднее. Щеки слишком круглые, да?

— При чем тут щеки!

— А что, нос подкачал? Да уж, не греческий. Спасибо еще, что не такая финтифлюшка, как у прапрапрадеда. Он у меня умный был, но что касается внешности — тихий ужас!

— И носик у тебя очаровательный. И все остальное. Но если причешешься, как Венера, мужики тебя просто растерзают. Съедят с потрохами. Лучше не рисковать.

— Венерины потроха! Неплохо звучит, а?

— Я не шучу.

— Какие уж шутки! Но позвольте успокоить вас, о ревнивый мавр. Когда я стану похожа на Венеру Милосскую, мужики меня скушать не успеют, будут падать штабелями. И на Земле не останется ни одного мужчины.

— Это меня устраивает! —засмеялся Алеша.

— Ну и зря. Ты ведь тоже упадешь.

— А я отвернусь!

— Так неинтересно. Перед кем тогда щеголять новыми серьгами!

...И они шли дальше, переходя по висячим мосточкам с острова на остров. Венеция всю ночь оставалась освещенной.

— Как хорошо, что тут совсем нет неона и ламп дневного света, правда, Алеша? И мигающих современных витрин. Они бы сразу все опошлили.

— А еще хорошо, что так тихо.

— Да, я тоже заметила. Будто и не в городе. А почему это?

— Так ведь в Венеции автомобилей нет!

— То есть... что, совсем нет? Мне кажется, мы проходили где-то стоянку.

— Машины — только для поездок на материк. Туда ведут два моста — автомобильный и железнодорожный. А тут, через каналы, не покатаешься. Да и улочки на островах видела какие узенькие?

— Да, верно. Не проедешь. Тем более — не разъедешься.

— Здесь катера да гондолы...

— Брр, не напоминай.

— Молчу, молчу.

Вдруг Алена шарахнулась в сторону:

— Кошка дорогу перебежала.

— Черная?