Испорченная реальность

Иногда высокие деревья в лесу полагают, что пришло время сломаться и рухнуть на землю, придавив того, кто под ними. Я абсолютно беззащитен. И все эти ужасы меркнут перед ножами призраков.

Где же они?

Печально, что я даже надеюсь на призраков — как на возможность исправить ситуацию.

— Доброе утро, Солнышко, — говорит он — его хриплый, тихий голос подражает мальчику в парке Белмор.

Он позади меня, вне поля зрения, но я узнаю сдавленный шепот. Капитан Страх.

— Что теперь? — спрашиваю я.

Он молчит. Я не слышал, как он подошел. Не слышу, как уходит. Он не говорит ни слова. Наблюдает? Ему что, нечем заняться?

Я бьюсь в путах еще немного, пытаюсь найти их слабое место, как-то освободить запястье. Тщетно. Я боюсь призрака, но теперь, зная, что он рядом, могу не тревожиться из-за других вещей. Я представляю его, хотя и не вижу. Я зол, устал, мне больно, но я концентрируюсь. На моем новом, безмолвном друге.

— Если хочешь свести меня с ума, — говорю я, — ты опоздал.

Нет ответа.

— Ты просто мираж, да? Весь этот кошмар либо в моей голове, либо это какой-то заговор, чтобы в нее проникнуть? Вся моя жизнь была ложью? Я что, какой-то Джеймс Бонд?

Снова молчание, ну я другого и не ожидал. Давай, посмейся. Разве это не весело? Может, я теряю рассудок.

— Слушай, у меня уже отняли все. Жену, сына, дом, друзей, теперь и возможность двигаться. Голова болит дни напролет — я даже не знаю сколько. Ты что-то мне вколол, да? Как долго я был в отключке? Принеси умирающему хотя бы стакан воды.

—Ты, — говорит он, — не умираешь.

Уже что-то. Теперь мне получше.

— Нет, но пить хочу адски. Но ты и в воду чего-нибудь подмешаешь, да?

— Нет нужды.

— Чего ты от меня хочешь?

— Хочу, чтобы ты, Кевин Николс, отдохнул.

Я натягиваю ремни:

— Как прикажешь мне отдыхать, черт возьми?

— Закрой глаза, — говорит он, и я понимаю, что схожу с ума, ведь его голос звучит почти утешающе. Я жду, когда начнется гипноз: вы медленно погружаетесь в темноту, ваши веки тяжелеют, сейчас я буду считать до одного — с каждым мгновением вы засыпаете все крепче и крепче.

Но он молчит, и я говорю:

— Что это?

— Это начало.

А потом он уходит. Я едва это слышу: шелест ткани и листьев. Сейчас июнь, зима, но даже в Голубых горах на земле мало сухих коричневых листьев.

Слишком светло, чтобы спать, да и голова раскалывается. Мысли мечутся по кругу. Одни мускулы немеют, другие сводит судорогой. Я связан, выставлен на всеобщее обозрение, словно добыча. Если они каннибалы, я, наверное, у них в меню.

V

Когда человек сдается? Честно говоря, я не знал. Не привык проигрывать. Конечно, в моей жизни были неудачные бейсбольные матчи и девушки, не соглашавшиеся пойти на свидание. Я не всегда получал, что хотел. Но не жаловался, до этого дня, и не заходил в тупик. Я потерялся, но, даже если бы этого не случилось, понятия не имел, куда идти. У меня кончились деньги, а головная боль волнами билась в стенки черепа.

Я не знал.

Солдаты сдавались, когда надежда потеряна, а гибель неизбежна. Предпочитали плен смерти. Ведь были же законы, защищавшие военнопленных? Онкобольные смирялись с судьбой (те, у кого был неизлечимый рак), прекращали бороться и тихо уходили из жизни. Капитан Титаника, наверное, сдался. Ничего нельзя было сделать. Впереди ждала смерть. Он не опустил рук, просто принял свой жребий.

Я пока еще не смирился.

Мне хотелось, чтобы призраки перестали за мной следить и сделали что-нибудь. Хотелось, чтобы Род Серлинг [18] вышел из-за угла и сказал:

18

Американский сценарист, создавший «Сумеречную зону».

— Познакомьтесь с Кевином Николсом. Он думает, что потерял все. Но на самом деле скоро узнает, каково быть Иовом.

Не то чтобы я считал себя библейским героем или проходил испытание, но, по крайней мере, случившееся должно было иметь смысл. Мораль в конце, песню в финале. Да, знакомый приятный саундтрек не помешает. Поможет ощутить собственную значимость. Создаст иллюзию, что я иду к цели.

Я мечтал о тысяче вещей и не готов был от них отказаться. Не желал убивать себя, не жаждал смерти, ничего подобного. Просто хотел, чтобы что-то произошло.

Я бы молился, декламировал стихи, жег свечи и читал заклинания на пляже, если бы верил, что это поможет. Вместо этого я нашел церковь. С открытой дверью и струившейся изнутри органной музыкой.

Дверь была маленькой, арочной, украшенной деревянным распятием. Ее обрамляли два витражных окна, защищенные железными решетками. Здание было не выше и не больше других — просто один из многих фасадов.

Я вошел.

Церковь была длинной и темной, с двумя рядами тяжелых скамей. Никаких изысков, узоров, украшений или подушечек для коленопреклонения перед скамьями. Неф изнутри казался еще уже. В полумраке на стенах висели иконы. Их было две — одна рядом с дверью, другая над алтарем.

Перед ним на коленях стоял мужчина.

Священник, подумал я, или монах. Типа того. Его одеяние, на мой неискушенный взгляд, было церковным, но я не заметил воротничка. Я понятия не имел, к какой конфессии принадлежит эта церковь.

Я не мог выскользнуть наружу — каждый шаг эхом отдавался от паркета на полу, но мужчина у алтаря не обернулся.

Он проговорил:

— Брат, — и стал ждать моих слов.

Я не знал, что сказать, есть ли правильный ответ, и просто произнес:

— Я не хотел вам мешать.

— Конечно, нет. — Он склонил голову, перекрестился и поднялся на ноги. Он заслонял алтарь и большую часть света, и я видел только, что мужчина невысок. По правде говоря, он был низеньким и тощим, утопавшим в море одежд. Он выглядел так, словно очутился не в той стране (или не в том времени), но подходил этой маленькой церкви. У него действительно не оказалось воротничка. Он не был священником, но это не имело значения. Мужчина двинулся по проходу, словно не знал, стоит ли общаться со мной. В конце концов он решился на разговор.

— Добрый вечер, брат мой. Что привело тебя в наш дом так поздно?

— Ноги, — сказал я. Не мог ничего с собой поделать. Других ответов у меня не было.

— Ты им доверяешь, да?

— Доверял раньше.

Он кивнул:

— Я чувствую твою боль и гнев. Ты что-то потерял и ищешь ответы. Причины. Ищешь... справедливость?

— Вы тоже ясновидящий? — спросил я.

Он покачал головой:

— Нет, брат мой, просто наблюдательный. Я Иосия.

— Кевин.

— Приятно познакомиться, Кевин. Если хочешь, я оставлю тебя наедине с Господом или могу остаться и направить тебя.