Испорченная реальность
Шрифт:
— Я обо всем позабочусь.
Глава 9
Когда я был мальчишкой, десяти или двенадцати лет, за нашим районом начинался лес. Теперь его нет. К тому времени, как я уехал из Лонг-Айленда, там началась стройка, и на его месте возвели торговый центр.
В том лесу можно было найти все, что угодно. Тропинки уводили в дальние уголки галактики, в земли Камелота и Ноттингема. Там жили пираты, бок о бок с зомби, пришельцами и всей советской армией. Мы были рыцарями, королями, героями, злодеями, археологами, солдатами, вампирами, ниндзя, бесчисленными персонажами комиксов и фильмов.
Несколько запутанных
Лес занимал несколько квадратных миль. Некоторые тропинки не вели никуда, заканчивались в канавах, на заднем дворе чужого дома или странным образом упирались в ржавый остов «Фольксвагена-жука».
24
Мини-маркет.
25
Фирменная газировка «7-11».
26
Охлажденный напиток, его температура — 3 градуса по Цельсию.
27
Видеоигра в жанре аркадного шутера, выпущенная в 1983 г.
28
Видеоигра, аркада, 1981 г.
Ребенком я любил лес.
Когда я прибыл в Австралию, мы с Карен начали гулять по бушу. Я часов шесть шел по тропе у горы Крейдл, пока не добрался до Мэриоп-Лукаут [29] . Не хотел подниматься туда, но, увидев указатель, не смог устоять. Добрался до стены камней, своего рода лестницы, огражденной с одной стороны цепью — держаться при восхождении.
Я провел несколько дней в Голубых горах, хотя никогда не оставался там на ночь. Ходил но тропам разной сложности, спускался по Гигантской Лестнице [30] (иногда словно карабкался вниз по отвесной стене). Однажды я спускался на веревке, мне понравилось, и я решил при случае повторить. Никогда не занимался альпинизмом, но подумывал об этом...
29
Обзорная площадка на горе Крейдл.
30
Тянется в скалах на 800 метров, ведет к Трем Сестрам.
У меня мало времени, пока мало, но, когда я верну свою жизнь, когда мы с Карен и Тимми снова будем вместе, попробуем все, на что не решались. Прыгнем с парашютом. Отправимся в круиз в Антарктику. Еще мы никогда не видели руин инков и подводную стену у берегов Бимини [31] . Активный вулкан на Гавайях просто звал нас к себе. Мы поднимемся на Килиманджаро.
Я напоминаю себе, что уже бывал в лесу, беззаботный или подготовленный, в детстве и совсем недавно.
31
Район Багамских островов.
Почему мне страшно уходить?
Дело в глазах. В лицах. В призраках. Они следили за мной с самого
начала, никогда не оставляли одного, не давали мне шанса.А времени, понимаю я, мало. До сдвига реальности. До того, как кто-то снова ее изменит, какой-нибудь Антонио Феррари за пятнадцать тысяч километров отсюда, — так он сказал. Я не спросил, как его звали. Знаю того парня только как Антонио Феррари. Он дал мне неопределенный, но конечный промежуток времени. Новый сдвиг мог случиться в любую секунду или через недели.
Чем дольше я здесь остаюсь, тем этот миг ближе.
Я снова прихожу в себя, лежу в своей кровати — или просто в кровати. Я не один. Сны не бледнеют, столь же отчетливые, как все вокруг. Чем больше я думаю о ситуации, в которой очутился, тем хуже она выглядит.
Дайю стоит у двери, без маски, сложив на груди руки, сверлит меня взглядом.
— Я не притворяюсь, — говорю я. Моя голова болит от удара об пол. Меня удивляет, что я ничего не сломал при падении.
— Пить хочешь?
— Да, пожалуйста.
Дайю не двигается. Ее губы расходятся в кривой ухмылке, она не говорит, просто думает. Едва заметно наклоняет голову, изучает меня. По выражению ее лица я понимаю, что внутри нее кипит спор и большинство присяжных считают меня виновным.
— Я не люблю тебя, — говорит она. Не краснеет. Как я вообще мог увидеть румянец сквозь эту серость? Ее глаза кажутся еще темней. Дымчатыми. Подернутыми поволокой. Мне становится страшно.
— Что ты натворила?
— Натворила? — спрашивает она, склоняя голову к другому плечу. — Ничего. Совсем ничего.
— Ты что-то приняла.
Она качает головой.
— Ты что-то приняла, — повторяю я. — Что? Наркотик, которым они меня накачивали?
— Ничего, — говорит она, а потом: — Пить хочешь?
— Дайю. — Я опускаю глаза и вижу ее ступни, босые и серые, совсем маленькие.
Она бросается ко мне, падает на колени у кровати, берет меня за руки, смотрит мне в глаза. Ее собственные полны слез, затуманены.
— Я ломаюсь, — говорит она, понижая голос, так что шепот получается настоящим. Почти детским. Почти человеческим. Она прижимает мою ладонь к ложбинке на маленькой груди, совсем не желая меня соблазнять: — Я треснула внутри. Сердце колотится как ненормальное, чувствуешь?
Честно говоря, да. Под лохмотьями ее сердце трепещет, словно колибри.
— Ломаюсь, — повторяет она. — Я лекарь, а себя исцелить не могу. Не здесь. Я видела больше... больше, чем должна была.
Слезы льются из глаз, торят дорожки в серой краске. Под гримом я вижу красоту, под скорбью — гнев. Она дрожит. Прижимается ко мне, и это не нежное объятие, а яростная хватка утопающей. Она говорит еще тише — мне в плечо, слезы капают мне на ухо:
— Помоги мне.
Я обнимаю ее, покачиваю, глажу по голове:
— Как?
Она теряет контроль, рыдает в моих объятиях, плачет мне в плечо, чтобы никто не услышал. Долго. А может, я снова теряю чувство времени. Когда она отстраняется — не полностью, только чтобы взглянуть на меня, — почти половина ее лица чистая, серую краску размыли дорожки слез, под ней кожа чуть темнее моей, неиспорченная, человеческая. Она целует меня, страстно и долго. Когда поцелуй заканчивается, у меня перехватывает дыхание.
— Дело не в любви, — говорит она. — Возьми меня с собой. Сделай частью реального мира.
Она осекается, а потом добавляет:
— Я больше не хочу быть призраком.
Немного погодя она перестает дрожать, ее глаза сухи, слезы больше не бегут по лицу. Я спрашиваю:
— Они позволят тебе уйти?
— Конечно, нет.
— Тогда, как ты перестанешь быть призраком?
— Тенью, — поправляет Дайю.
— А есть разница?
Она качает головой. Все еще держит меня за руки, стоя на коленях у кровати.
— О тебе много разговоров, — продолжает она. — Никто еще не возвращался. Ходят слухи, но тени верят, что их долг — защищать изменившееся.