Исповедь любовницы Сталина
Шрифт:
5 декабря состоялось утверждение Конституции. Вечером приняла участие в правительственном концерте. Ежов и Поскребышев, Хрущев и Молотов, каждый в отдельности, пригласили в свои дома встречать Новый год.
Ко мне домой приехала солистка Большого театра Наталья Шпиллер. Черное бархатное платье красиво оттеняло ее высокую фигуру.
— Дорогая Верочка, простите, что нарушаю ваш покой! Деточка, так продолжаться не может! Нам пора объясниться.
Удивленно спросила:
— Наталья Дмитриевна, что вы от меня хотите?
— Не притворяйтесь,
— Перестаньте ломать комедию! Я знаю, что вы хорошая актриса, чувства проявлять на сцене надо, зря не стоит сотрясать воздух! Пойдите в ванную, приведите себя в порядок и больше с такими идиотскими просьбами ко мне не приходите. Если вы любите т. Сталина, скажите ему об этом прямо. Думаю, что он вас поймет и по достоинству оценит ваши верноподданнические чувства, а я здесь ни при чем.
В детстве и юности празднование Нового года для меня было волшебным днем. Из лесу привозилась красивая пушистая елка. Отец приносил ящик с украшениями, мама готовила вкусный ужин. Приходили знакомые, товарищи, друзья. Всю ночь пели, танцевали, веселились, неслись, рассекая холодный воздух, на санках с крутых гор. Тогда в наших душах царили непосредственность, простота, доверчивая невинность…
Почтальон принес пачку новогодних поздравлений. После спектакля приехала домой, приняв горячую ванну, легла в теплую постель, мечтала выспаться. Как назло в дверь позвонили, за мной приехал Власик.
— В. А., вас ждут в Кремле, скорее одевайтесь.
— Я устала, хочу спать.
— Если вернусь один, И. В. оторвет мне голову.
Увидела богато сервированные столы, оживленные лица вождей и гостей — стало легче. Когда я подняла бокал с традиционным шампанским, часы пробили 12.
Год 1937
Смерть никого не щадит, в том числе и диктаторов…
Без пауз, соревнуясь друг с другом, за мной продолжают ухаживать Маленков, Поскребышев,
Ежов. «Отцом народов» прочно завладели напористые щебетуньи Ольга Лепешинская и Наталья Шпиллер. Жена Ежова, Антонина Михайловна, морочит голову Хрущеву относительно научной ценности политического наследия Маркса, Энгельса, Ленина, восторженно отзывается о трудах «великого» Сталина. Она стремилась прослыть женщиной «с подкованной эрудицией». Семен Буденный со всеми знакомит очередную жену, красивую, многообещающую певицу Варвару Михайлову. Тухачевский приехал в Кремль с Ниной Евгеньевной, которую на части разламывает беспощадный радикулит.
Отозвав меня в сторону, Маленков спросил:
— В. А., у вас подавленное состояние? Товарищ Сталин не должен знать, что вы огорчены. Опять что-то стряслось? Разрешите вмешаться и вам помочь?
— Г. М., мне искренне жаль Б. А. Пильняка. Он здоровый человек, его незаконно держат в психбольнице. Я за него ручаюсь и готова взять на поруки.
Маленков
развел руками:— Над судьбой никто не властен, забудьте о нем. К сожалению, Пильняк не первый и не последний. Лучше, Верочка, расскажите, что у вас нового в театре.
— В мае премьера оперы Римского-Корсакова «Царская невеста», пою Любашу. Артист и композитор Олесь Чишко передал Большому театру свою оперу «Броненосец Потемкин», мне поручили партию основной героини Груни.
— Верочка, собирайтесь в путь-дорогу, мы с вами отправимся в ближайшее время в Ленинград.
— Какова цель поездки?
— Деловая экскурсия. Ленинград — особый город, он наводнен всякой нечистью. Нам необходимо побеседовать с интеллигенцией. Вся анархия идет от нее. В городе сосредоточен рассадник преступлений…
Сталин предложил организовать импровизированный концерт. Лихо отплясывал русскую хроменький народный комиссар внутренних дел Ежов, Ворошилов с Буденным затянули песню времен гражданской войны, Тухачевский после настойчивых просьб виртуозно сыграл скрипичный концерт Паганини, Шпиллер исполнила несколько арий на итальянском языке, Лепешинская показала танцы из балета Глиэра «Красный мак», Игорь Ильинский прочитал рассказы Чехова и Зощенко, затем наступила моя очередь.
На многих слушателей волнующее впечатление производят романсы русских композиторов. В их сценическом воплощении мне хотелось выразить печаль, одиночество, страх, потерю любимого человека. Заметила, что Ежов украдкой вытирает слезы. Он отвел меня в самый дальний угол:
— Я для вас сделал все, что мог, вашего друга перевели на облегченный режим в полусанаторное отделение, мне удалось изъять вашу фамилию из уголовного дела. Вы можете навещать Пильняка один раз в неделю по воскресным дням.
— Спасибо, Николай Иванович!
— Я приеду к вам в субботу.
— Разве в этом есть необходимость?
— Конечно.
— Меня замотали репетиции двух новых спектаклей.
— Ничего, размотаем вашу усталость, для меня вы всегда самая желанная.
Подошел подозрительный Маленков:
— В. А., у вас имеются книги и письма Пильняка?
— Я очень люблю его рассказы, повести, романы. У меня хранятся его книги с дарственными надписями.
— Сегодня же все уничтожьте! Сожгите! Иначе вас ждет большая неприятность.
— А если спрячу?
— Найдут и привлекут к ответственности за хранение и распространение запрещенной литературы.
— Г. М., неужели вы не в состоянии приказать, чтобы меня, наконец, оставили в покое?
— В нашей стране это может сделать только товарищ Сталин, и то я не уверен.
Утром поехала кататься на лыжах в Сокольнический парк. Нетронутый пушистый снег. Елки торжественно одеты в сказочный белый наряд. На лыжне столкнулась с высоким, стройным человеком, он галантно уступил дорогу.
— Дальше ехать не советую, — промычал он, — там крутой обрыв, лыжник вы не ахти какой, будьте осторожны.
— Спасибо за предупреждение.
Взглядываюсь в необычное лицо высокого незнакомца. Мне показалось, что я однажды его уже где-то видела.
— Что вы на меня так пристально смотрите? — спросил он.