Исповедь женщины. Ответ Вейнингеру

«Никогда еще, — говорит Вейнингер, — беременная женщина не дала в чем-либо выражения своим чувствам, будь это в стихах, в мемуарах, гинекологической статье. Разве причина здесь так же гнет мужчины? Если мы вообще обязаны исключительно мужчинам за действительно ценные разъяснения психологии женщины, то чувства беременной женщины также изображены исключительно мужчинами. Как они могли это сделать?» Правильный вопрос. В особенности, если они не женаты. Тогда понятно выражение Вейнингера. Он говорит, что в этом случае мы должны руководствоваться женским элементом в мужчине: посредством него он может понять женщину. Но не вернее ли будет признать, что мужчина узнаёт всю эту премудрость от самой женщины, т. е. маленькую часть осведомленности. Потому что у беременной женщины является естественная потребность найти утешение у любимого мужчины, найти у него приют и разрешение всех загадок. Он является единственным, которому она может довериться в это время; единственным, от кого она не скрывается. Но мне кажется, что мужчины, наблюдающие за нами, когда мы беременны, представляют себе нас гораздо более сложными, чем мы есть на самом деле. Часто женщины смотрят на беременность, как на тяжесть, которую им надо терпеливо сносить. Немного капризные и раздражительные от физически неприятных ощущений, они цепляются за мужа и требуют от него утешения и внимания. Или же они настроены враждебно против него, потому что он «виновен» в их мучениях. В общем, в это время даже самые развитые женщины живут более бессознательно, чем когда-либо. И разве это не вполне естественно?

«Все в женщине — загадка, — говорит Ницше, — и все в женщине имеет разрешение: это беременность». Это верно. И все-таки женщина во время беременности является величайшей загадкой для себя самой. То, что мы даем от себя для сотворения нового человека, слишком велико; наша жизнь является в руках природы оружием творчества. Если бы даже мы, как Адам, когда из его ребра создал Бог Еву, «впали бы в глубокий сон», в этом бы не было ничего удивительного. Характерно, что обыкновенно в это время мы носимся с мыслью о смерти, собственно не страшась ее. Я помню, как я совершенно спокойно обдумывала, кому достанутся мои красивые ночные сорочки, «если мне уже не придется носить их». Но над смертью я не задумывалась. Я грезила о ребенке, и странны, неопределенны были эти грезы, и сердце мое трепетало от радости и страха, когда я чувствовала его движения под своим сердцем.

Я, как всегда, ждала тогда какого-то чуда. Иногда я чувствовала настоящий экстаз. Все это превышало мое понимание. Тело мое казалось мне чем-то священным, с чем надо обращаться с благоговением, и, несмотря на тяжесть беременности, я была горда и самонадеянна. Заботы моего мужа я принимала как должное поклонение, его роль в жизни казалась мне мелкой и ничтожной в сравнении с моей.

Первое время было самое тяжелое. Физическое недомогание было настолько велико, что все остальное исчезло. Но самая ужасная была, должно быть, первая беременность. Меня охватил ужас. От всего можно было уйти, только от этого нельзя было скрыться. Я рыдала и чувствовала жалость к себе, но в то же время ни за что не согласилась бы расстаться со своим положением. Напряженность ощущений казалась мне чудесной.

В сущности, утешения мужа нисколько не помогали мне. Но мне нравилось слушать его, опираться на его сильную руку. У нас была тогда одна кровать, и мне это было неприятно. Когда затем я спала отдельно, я почувствовала точно облегчение. Мне хотелось тогда, чтобы он всю ночь сидел возле моей постели и держал мою руку. Я так хорошо и уверенно чувствовала себя с ним.

Но днем меня охватывало неудержимое стремление заботиться о нем, быть возле него, окружать его лаской. Мать вытеснила любовницу. Последнее время я стеснялась присутствия чужих. Но душа моя ликовала. Теперь я смотрю на тебя свысока, умный, важный человек, — думала я, глядя на мужа. Время тянулось ужасно медленно; я перестала помнить себя с нормальной фигурой. Я уже ждала, когда наступит разрешение. На последнем месяце болезненность и страх исчезли, пока не начались первые боли.

Тогда я похолодела от ужаса. Впрочем, в последнее время любопытство заглушило во мне всякое другое чувство. Я не могла более выносить этого, как вечность длящегося, ожидания. Когда я увижу свое дитя? Каким будет оно? Возможно ли, что скоро у меня на руках будет живое существо, ребенок, принадлежащий мне и ему? Напряженность ожидания делала меня нервной. Я любила также мечтать о себе, как о матери.

Нет ничего прекраснее, как молодая красивая мать с маленьким выхоленным ребеночком на руках. Ничто так не украшает молодую женщину.

Но когда наступило время родов и муки мои достигли крайних пределов, я подумала: весь мир лжет! Ни один человек, даже собственная мать, не говорит нам честно, какому ужасу идем мы навстречу. Но если только я не умру, я крикну на весь мир о том, что это за ужас!

Когда же я услышала крик ребенка, у меня закружилась голова, и горе, и боль — все расплылось в радостных слезах. Сердце мое исполнилось хвалой и благодарностью.

Дать жизнь ребенку! Мужчины не переживают ничего похожего на это чувство.

Муж мой просидел первый вечер возле меня, и, когда он взял мою руку и поцеловал меня в лоб, я сказала: «Бедный!» Он улыбнулся, не понимая меня, покачал головой и спросил: «Я?» И должно быть, подумал, что я не вполне сознаю, что говорю, когда я продолжала: «Да, бедный, ты не можешь произвести на свет ребенка!»

Но я говорила серьезно. Я уже забыла о родовых муках. И когда я ждала своего дорогого ребенка, я была спокойна и весела.

Я предполагаю, что большинство женщин проводит беременность в таком же состоянии. Я знаю многих, и ни одна из них не испытывала ничего необычного.

Что некоторые беременные женщины любят жевать жженый кофе, кислые яблоки и т. п. — это можно приписать просто к желанию обратить на себя внимание.

Но мы говорили не только о заблуждениях мужчин, темой разговора служили также женщины. Мы уже совершенно покончили с погоней за эмансипацией, с достижением полного равноправия и смеялись над теми, которые могут еще серьезно говорить обо всем этом. Если женщина физически и духовно вполне нормальна, она должна сознаться — в том случае, если она способна подняться до полной искренности, — что мы мало способны провести большую часть наших лучших лет за ответственной и тяжелой деятельностью. Мы соглашались, что существуют и будут существовать границы, перешагнуть которые мы не должны пытаться. Это значило бы желать пробить лбом стену с надписью: до сих пор и не дальше. Но у нас оставалась еще большая область труда и самостоятельности, которой не мешает существование этой стены.

Мужчина свободен от работы над созданием нового человека, и, здоровый и нормальный, он может вернуться и отдаваться своей деятельности. Но наша работа над созданием нового человека — когда кончается она? Не раньше, чем когда дети взрослыми уходят от нас. Потому что дети от века принадлежат матери. Это естественно, все остальное — уродливо.

Но даже если женщина не рождает ребенка, она все же физически не свободна. Она несмотря на все — человек пола и подвержена периодическим напоминаниям об этом, оставляющим след в ее душевной жизни.

Спросите зрелых женщин, не зараженных больным вопросом равноправия, не находятся ли они несколько дней в месяц в более или менее бессознательном состоянии? И большинство из них скажут, что это так. Выступить в такие дни в роли судьи, например, — это было бы преступлением. Желания женщин в это время охвачены разными настроениями до желания причинять боль кому-нибудь. Я никогда не согласилась бы вынести операцию женщины-врача, не удостоверившись раньше в том, что период ненормальности (не только физической, но и духовной) уже завершился. Если она совершенно так же деятельна, как и врач-мужчина, все же она подчинена иным законам природы. Когда мы любим, мы также ненормальны [10] .

10

Мужчина боится женщину, когда она любит. Тогда она способна на всякую жертву и для нее все остальное лишено цены (Заратустра).

Все наши действия тогда совершаются под влиянием любви. Тогда мы сильны, но односторонни и слепы и не считаемся ни с кем.

Быть может, это тот новый пол, который должен родиться (Шопенгауэр), или же сатана со всеми своими ангелами? Я не знаю этого, я только знаю, что мы во власти высших сил. Можно ли сомневаться в этом? Бывают женщины, которым недоступно чувство любви. Как бы то ни было страшно, но это правда. Но в их душе пышно расцветают болезни души.

И если даже бесплодные женщины являются действительно полезными для общества, должна ли поэтому каждая молодая жизненная женщина стремиться к этой цели, к этой надежде, стать как ты? Да, этого хотят комнатные философы, которые хотят, чтобы были бесплодные люди, желающие вымирания людского рода.