Исповедь женщины. Ответ Вейнингеру

Воспитание женщины в наше время сводится исключительно к «сводничеству».

Поэтому, говорит автор, надо устранить от женщины воспитание женщины и от матери — воспитание всего человечества. Это было бы первой попыткой заставить ее служить идее человечества, которой испокон веков никто не препятствовал в такой мере, как сама женщина.

Женщина должна освободиться или освободить себя от самой себя. Она должна принести себя в жертву. Но женщина, покончившая с заключенным в ней элементом Ж, — женщина, ищущая в самой себе покой, ведь она не была бы более женщиной. Она перестала бы быть женщиной, она обрела бы наконец внутреннее крещение, покоряясь идее человечества. И исключительно это было бы освобождением женщины.

«Но может ли это быть? Захочет ли женщина по крайней мере свободы? Решится ли она отказаться от рабства, чтобы стать несчастной? — спрашивает автор. — Потому что более счастливой она не станет от такого рода освобождения; блаженство оно не может обещать ей, а путь к Богу так долог».

С этими открытыми вопросами автор заканчивает книгу, а сама книга является все же сплошным отрицательным ответом на все эти вопросы.

Женщина должна быть уничтожена посредством мужчины.

Не женщины сами по себе приковывают внимание Вейнингера, но исключительно «женщина» как таковая. Но так как женщины в чистом виде не существует, то понятно, что он снова и снова касается душевной жизни современных женщин, если только Вейнингер вообще может допустить душевную жизнь женщины. В конце концов, пожалуй, у них, у живых женщин, почерпнул он свой горький опыт.

Все, что мы знаем о душевной жизни женщины, мы обрели от мужчины, — говорит автор.

«Впрочем, за последнее время несколько „полуженщин“ дали нам часть женской психологии. Но это осталось без значения».

Хорошо. Но что, если женщина в чистом виде, прежде всего, не существует, и, во-вторых, если женщина не имеет души? Тогда что?

Как может мужчина знать что-либо о той душе, которой нет? Надо полагать, что кое-какие сведения свои о женщине он почерпнул от полуженщин.

Однако автор предполагает, что мужчина дал несколько ценных открытий о душевной жизни женщины и спрашивает: как он мог сделать это? Да, возражает он, в этом случае мы должны руководствоваться женским элементом, имеющимся в каждом мужчине. Потому что и в мужчине живет частица женщины, благодаря этому он может понять ее и заглянуть в ее душу.

Несомненно, что в существе Вейнингера было много женщины, потому что никогда еще душевная жизнь женщины не подвергалась более основательному анализу и никогда еще не выносилось заключение о ее многогранности и ужасах. И, как это ни грустно, но мне кажется, что редко мы были лучше понятны, несмотря на пристрастие и множество недоказанных утверждений.

Книга доктора Вейнингера заставила меня глубоко призадуматься.

Не открыл ли он действительно причины всего непонятного, как будто бессмысленного в характере женщины? Не является ли открытая им причина, в конце концов, пояснением всего того зла, в какое мы попадаем, потому что наше сокровеннейшее «я» никогда не бывает в полном согласии с нашими стремлениями стать человеком в том смысле, чтобы быть похожими на мужчину: стать гражданином, членом общества, существом, зависящим от рассудка?

Не в этой ли причине решение загадки, которую я не могу разрешить, — найти самого себя?

«Пол и характер» я читала в сплошном волнении. Я гневно отбрасывала книгу, снова начинала читать ее, восклицая: нет, это слишком грубо, возмутительно.

В следующее мгновение я сознавала, что эта книга требует серьезного внимания. Свою невоздержанность я объясняла отсутствием серьезных знаний, а прежде всего — неумением глядеть истине в глаза.

В книге этой много правды, но много и больного. И с благодарностью я почувствовала свое собственное здоровье, и прежде еще, чем я прочитала до конца книгу, я вся исполнилась радостью. Потому что вдруг передо мной встала истина: есть власть более жестокая и властная, чем какая-либо другая во всей вселенной, и прекрасно и радостно быть женщиной потому, что через нас исполняется эта власть.

Через нас совершается таинство. У алтаря природы нам уделено первое место. Как могу я завидовать мужчине, который, как наемник, хлопочет вне дома? И как могу я желать стать мужчиной?

Нет, я не завидую вечно разбрасывающимся мужчинам. Как богаты мы в сравнении с ними. Мы — у которых есть и ребенок, и муж. Мы — способные на вечную, безраздельную, цельную любовь. Мы — представляющие сами таинство. Деревья с корнями глубоко в земле и с верхушкой, стремящейся к небу. Мы — рождающие мужчин!

Исповедь женщины Ответ Вейнингеру [5]

Я пишу это не затем, чтобы найти веру у мужчин. Я хочу укрепить свою собственную веру в себя.

Я — жена ученого, вполне обеспечена, недурна собой. Я здоровая, неглупая женщина и у меня здоровые, красивые и способные дети.

У меня всегда была, что называется, «светлая голова», я практична и способна, легко исполняю все, чего от нас требует свет, хотя у меня и нет основательных знаний.

5

Автор «Исповеди…» — жена одного из замечательнейших писателей-художников Норвегии. В обширной литературе, вызванной появлением книги Отто Вейнингера «Пол и характер», выстраданный ответ норвежской женщины является одним из самых любопытных документов. На «теоретическое исследование» Вейнингера норвежская писательница отвечает искренней исповедью надломленной, но ищущей души. Ее «Исповедь…» — бесспорно, одно из выдающихся произведений по силе анализа и яркости художественных образов, по беспощадной правдивости, не боящейся в поисках истины, однако, идти по проторенным путям…

Многое в этой исповеди покажется несколько странным русскому читателю: так, например, поход против «больного вопроса» — женского равноправия. Но те права, за которые до сих пор еще только борется русская женщина, давно уже добыты ее сестрами в Норвегии… Здесь только кажущееся противоречие. Автор «Исповеди…» отрицает только полное внешнее равноправие, противопоставляя идеалу Вейнингера — освобождение женщины от самой себя — иной идеал. Женщины должны стать женщинами-матерями более духовно и физически здорового поколения. Женщина, по убеждению автора «Исповеди…», в противоположность взгляду Вейнингера встает на самую высокую точку ценности человека, когда она становится матерью… Но в «Исповеди женщины» ценны не столько выводы, к которым пришел автор, не обобщения и парадоксы, составляющие в «Исповеди…» далеко не главное. Главное в ней — сила захвата не протестующей мысли, а протестующего чувства, концепция тех переживаний, которые доступны, быть может, многим, но обнажение которых доступно только художнику-психологу. И в этой психологической художественной правде, не боящейся самой себя, наготы истины, и заключается главное и бесспорное значение «Исповеди…», встретившей у себя на родине, в Норвегии, успех сочувствия и внимания.

Журнал «Образование»

Гимназия, которую я окончила, ставила своей целью сделать из нас салонных дам, а для этого особенной премудрости не требуется. Я вышла замуж после двадцати лет, и у меня и теперь все тот же муж, хотя я теперь «женщина между тридцатью и сорока годами». Если я называю наше положение хорошим — это еще не значит, что мы богаты. Напротив: то, что вносят в наш дом мои маленькие таланты, является приятным плюсом. У меня имеются таланты, к сожалению, в множественном числе. Имеются у меня также маленькие капризы, которые стоят денег, а я люблю быть самостоятельной: я современная женщина!

Часто, слишком часто меня тянет вдаль; я жажду жизни света, радости, хочу расправить крылья. Наше скромное общество, в котором мы живем, — уже не прельщает меня. Но мои маленькие полеты всегда кончались плачевно. Израненная и глубоко разочарованная, возвращалась я обратно в свою одинокую комнату с зелеными стеклами, украшенную массой цветов и залитую солнечным светом. И когда все спали, я снова садилась у своего большого камина, в котором пылал огонь, придавая всем мертвым предметам вокруг жизнь и краску, и смотрела прямо в глаза жизни. «Чего ты хочешь, милая моя? Ты стара! Не воздуха, а крыльев нет у тебя. Ты теперь уже видала жизнь — это все! Больше ничего не ждет тебя». Огонь гаснет, и я, усталая и иззябшая, ложусь в свою холодную постель. Мы, образованные современные люди, уважающие в браке свободу личности, разумеется, обладаем двумя спальнями.

Мой муж живет во имя своей науки. Я вижу его во время обеда и изредка слышу его покашливание в кабинете, где он проводит дни и ночи над своими книгами. Сидячий образ жизни истощил его, и жизнь не радует его более. Он знает свет; он многое понимает, но в нем мало веры и мало надежды, и пессимизм грозит погубить его. Каждый год он предпринимает путешествие с научной целью, и каждое утро он несколько часов работает в публичной библиотеке. Попытки современной женщины завоевать себе свободы не симпатичны моему миролюбивому мужу. Он любит во всем покой и добрый, старый порядок, но он никогда никого не осуждает. Он только говорит: «Нам, мужчинам, это неприятно, но, без сомнения, эти попытки имеют за собой естественное основание. Если мужчина не может более удержаться на высоте положения господина — он должен стать слугой». Он говорит это с небольшой горечью, он образованный человек, и, в сущности, все это интересует его. Он мечтает о покое монастыря и отчасти боится старости. С самого начала он предоставил детей мне, и отношения между ним и нашими детьми далекие.

Это «мое дело». В меня он еще бывает иногда влюблен, но его влюбленность носит всегда другой характер, чем моя. Она носит характер вспышки, и в промежутках между ее проявлениями я для него не женщина. Но он не переставал быть для меня мужчиной. И в продолжение первых пяти-шести лет нашего брака я положительно страдала от несчастной любви к моему собственному мужу. Я была разочарована. Я не могла мириться с тем, что на некоторое время я для него «добрый товарищ», с которым он живет рядом, вместе работает, вместе молчит, не могла я мириться и с положением «хозяйки дома», которой оказывают известное уважение, благодарят за обед и предоставляют пришивать пуговицы. И часто, когда он мило беседовал со мной о предметах, представляющих общий интерес, я думала про себя: «Поцелуй меня, проводи рукой по моим волосам, посмотри мне в глаза. Взгляни на мое платье, на мой воротник, скажи мне, что я хороша собой, будь влюбленным!» Но я почувствовала бы себя также обиженной, если бы он совсем отказался от общих бесед со мной. Иногда я думала, вероятно, не давая себе отчета: «Ах, об этом мы успели бы поговорить и потом, когда состаримся». Но он был на десять лет старше меня, и у него была своя наука. У меня была только моя любовь, и поэтому я была так требовательна.