Исправленному верить

Когда подошла наша очередь на въезд в ворота, лениво позёвывающая Оливия оживилась и достала откуда-то из-за корсажа завёрнутую в тряпицу бумагу и любовно расправила её на коленях. «Паспорт, что ли?» - с тоской подумала я. – «Непродуманный момент!». Я деликатно кашлянула и поёрзала на соломе. Быть может, есть шанс на то, что я смогу проникнуть внутрь, не предъявляя никаких бумаг? Учитывая, что у меня в сумке и не было ничего. Не предъявлять же стражникам водительское удостоверение? Поэтому я, помявшись, всё же решилась:

– Оливия, у меня… у меня нет никаких документов. Боюсь, что у меня могут быть в связи с этим серьёзные проблемы.

На что сердечная женщина осенила себя знаком Всемилостивейшего, который успел уже мне осточертеть за время моего пребывания, и жалостливо прошептала:

– Это как же так! Ведь ты же вдовица, а значит, божья сирота, как могли родичи над тобой так смываться и выгнать не то, что в ремках заместо одёжи нормальной, так ещё и без бумаг, как бродяжку какую. А если беда?

Нда… пока никакой внятный ответ мне в голову не пришёл, но я была готова на общение с представителями власти. Мой жизненный опыт подсказывал, что давить на жалость не стоит, я лихорадочно размышляла, пытаясь найти выход из этой ситуации. Мысли отчего-то крутились только возле столь привычного нашему слуху слове: «взятка». Оставалось только понять, как именно местные жители относятся к ней и что я могу предложить в этом качестве. Если честно, то у меня было пара колец и серьги, которые я стянула с себя ещё утром, и, к сожалению, всё. Вряд ли бравых блюстителей порядка заинтересует мелочь в моём кошельке, пара кредитных карт, косметичка или ключи от дома.

Потому-то, когда пришла наша очередь, я нервничала и не знала, куда себя девать. Оливия, видя это непотребство, утешала:

– Ничего, ничего, выправишь себе документы, не переживай ты так.

Я молча кивала и головой, думая о том, что прежде чем сделать это, нужно всё же попасть внутрь Сен-Симона. Взглянула на тех ребят, которые «шерстили» какого-то несчастного крестьянина перед нами и ещё раз удостоверилась в том, что с ними мне договориться будет крайне сложно. Обернулась назад, за нами тоже стояло несколько телег, возницы прятались от жары, накрыв головы платками, неподалёку лежала в пыли бродячая собака, положив голову на вытянутые лапы, да высматривала новую жертву давешняя парочка. Они просто глазели да сплёвывали иногда в пыль под своими ногами, но не предпринимали каких-либо действий.

Мы продвинулись ещё вперёд, телега дёрнулась, и я была вынуждена отвернуться. К нам подошёл небритый стражник с большим талмудом и палочкой для письма в руке, рядом с ним стоял другой, с алебардой и внушительным пузиком, которое не помещалось в форменной одежде.

– С торговлей приехали в город? – мельком глянув на телегу, спросил первый стражник, записывая что-то острым концом палочки. – Ежели торговать думаете, то нужно оплатить налог с торговли. Половина серебряного за торговлю в стенах города и в порту.

– Какой налог, господин хороший? За что ещё такие деньжищи? Не для торговлишки припасы наши. К сестре едем мы, она в порту таверну держит, вот, погостить думаем да домой податься.

Стражник стал черкать что-то в своём талмуде, сердито посматривая на Оливию, в это время его коллега ворошил сено в телеге и заглядывал в корзины с яблоками. Не думаю, что они поверили на слово, поскольку с сомнением хмыкнули и пожали плечами.

– Обе к сестре, что ли? Ладно, обратно, когда думаете вернуться? – просил тот, который с книгой.

Оливия равнодушно посмотрела и выдала, что не знает, скорее всего, через пару дней. Стражник что-то вновь записал в свой талмуд. Для чего были эти действия? Быть может, они пытаются узнать количество приезжих? Сложно сказать…

Между тем, подошло время проверки документов, бумаги Оливии и её сына были осмотрены и возвращены, и тут я решилась, подумав: «Где наше не пропадало!».

Глава 5

Глава 5

– Господа стражники! Молю вас не оставаться равнодушными к чужой беде! Вон там, поодаль, только что ремесленника ограбили двое разбойников! Так неужели же они уйдут от длани правосудия, то есть останутся безнаказанными? Разве так можно? Согласно заповедям Всемилостивейшего, нуждающийся да получит защиту, - я прижала руки к груди и несла чушь, молола просто всё, что приходило в мою голову.

Один из стражников, тот, который с ручкой и тетрадью, сморщился и закрыл глаза. Но я не сдавалась, для меня сейчас главное – чтобы нас просто отпустили. Поэтому я повернулась к его пухлому товарищу и загадочно зашептала:

– Ограбили вон те двое, что стоят теперь возле дороги. Они забрали у того доброго человека три серебряных, сама видела, не сойти мне с этого места, если вру!

Судя по лицам стражников, эта информация показалась для них более интересной, один из них бодро крикнул в караулку, чтобы их заменили, покуда они отойдут. Они подошли к двум скучающим товарищам, что стояли возле дороги и наблюдали за порядком движения, шепнули что-то им на ухо, и отправились в трущобы. Сзади желающие попасть в город стали волноваться, вытягивая шеи и интересуясь причиной задержки, так что новые стражники замахали руками, требуя, чтобы мы немедленно проехали и не задерживали остальных.

Оливия, покосившись на меня с невольным уважением, подстегнула лошадку, и та послушно пошла вперёд, не сильно расстроившись от этого, правда.

Я также желала поскорее оказаться как можно дальше от этого места, поскольку предполагала, что эти доблестные сотрудники могут расстроиться, если не обнаружат в карманах грабителей указанную впечатляющую сумму.

Мальчишка смотрел на меня с невольным восхищением, но не решался высказать свои мысли. И я его понимала – если они всего лишь солгали в том, что не собираются ничего продавать, для того, чтобы не платить налог, я же солгала и ещё побожилась при этом. Ну да, вот как сейчас помню, говорила какую-то глупость вроде заповедей… хотя, как говорится, жить захочешь – не так раскорячишься.

Оливия торопливо двигалась по территории возле ворот и оглядывалась назад. Возможно, её посещали точно такие же мысли, но она не решалась высказывать их в присутствии собственного ребёнка, дабы не вводить его в смущение. И только когда ворота остались позади, и мы больше не слышали многоголосый шум от множества людей, женщина осенила себя знаком Всемилостивейшего и выдохнула. Я уже смирилась с тем, что услышу сейчас очередное нравоучение, на этот раз о том, что ложь – это страшный грех и в книгах о житии святых ему непременно уделено особое значение.

Однако, стоило только нам отъехать подальше, как Оливия рассмеялась и повернулась ко мне с горящими глазами:

– Как ты только догадалась до такого, Тина? Я уже подумала, что стражники отправят тебя в работный дом, не дай Всемилостивейший.

Мальчишка закивал головой и смущённо признался, что такое бы ему даже в голову не пришло. Я же только покачала плечами, поскольку особо героиней себя не считала.

Между тем, мы продолжали продвигаться по узким улицам города. Дорога, вымощенная белым песчаником, была довольно узкой, дома были преимущественно двухэтажными и построенными из камня, со множеством лавок и лавчонок, которые занимали первые этажи жилых домов. Позади домов, как я поняла, были небольшие тенистые дворики, где росли высокие платаны с широкой кроной, возвышались пинии и кипарисы. Я смотрела во все глаза, пытаясь охватить взглядом всё сразу – и лёгкие коляски, в которых сидели дамы в красивых платьях и кружевных зонтиках, как правило, в сопровождении надменных мужчин, и лавку, надпись на которой, сделанная витиеватыми буквами, означала, что именно там мне могут помочь избавиться от зубной боли. А также массу людей, которая спешила по своим делам по тротуарам или же просто по проезжей части.

Большая часть женщин имела похожие головные уборы, что и на моей благодетельнице, туго завязанные на лбу, длинные платья, из-под которых торчали чоботы с ремешками на щиколотках, немного напоминающих римские калиги. Одежда мужчин также не отличалась разнообразием – широкие брюки из тонкого льна, свободные рубашки и шляпы с полями, загнутыми вниз.

К вечеру жара немного спала, что не могло не радовать, мы постепенно продвигались вперёд, пока не оказались в маленьком и тесном переулке и не остановились возле служебного входа какого-то увеселительного заведения, во всяком случае, оттуда доносились звуки скрипки и гул явно нетрезвых голосов.