Испытание. По зову сердца

— Чем же вы собираетесь помочь, когда сама дивизия на ладан дышит. Не наступать ли? — Добров саркастически поджал губы.

— Если понадобится, то и наступать! Вот так-то! — твердо сказал Железнов и, дружелюбно положив руки на плечи Доброва, усадил его за стол. — Давайте завтракать, а то совсем замерзнет, — и тут же, наполнив стаканчики водкой, произнес: — Долой сомнения! Да здравствует вера в победу!

Не успели они закончить завтрак, как пропищал зуммер.

Железнов взял трубку.

На проводе был начальник отделения кадров капитан Сергиевский.

— У меня находится генерал Алексашин, — докладывал капитан, — он очень хочет вас видеть.

Полагая, что Алексашин опять будет отбирать кандидатов на выдвижение, — а Яков Иванович достойных придерживал для выдвижения в дивизии, — он, прикрыв микрофон ладонью, стал тихо наставлять Сергиевского:

— Вы не очень-то расхваливайте офицеров. А то он сразу таких на заметку. Поняли? Вот так и действуйте.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Через полчаса Железнов принимал генерала Алексашина в своей землянке. Они сидели за дощатым столом друг против друга.

— Я к вам, Яков Иванович, с особой миссией, — начал Алексашин. — Высшее командование пожелало побеседовать с людьми передовой. Для этого нужен от вас один самый лучший командир роты. Прошу вас назвать кандидата.

— Интересно. Это что-то новое, — и Яков Иванович задумался, перебирая в памяти всех примечательных командиров рот. — По-моему, самым подходящим будет лейтенант Николай Кочетов.

— Кочетов? — Алексашин сделал большие глаза.

— А что вас удивляет? Это самый лучший кандидат. Смелый, решительный, с большим боевым опытом. Правда, грамотишка небольшая. Но с незаурядным умом офицер...

— Да-а, — многозначительно протянул генерал. — Меня удивляет не Кочетов, а то, что капитан Сергиевский расхваливал совсем другого — старшего лейтенанта Николаенко, ничего не говоря о Кочетове. Выходит, ваш кадровик не знает своих офицеров, что наводит меня на грустные размышления.

— Напрасно. Сергиевский прекрасный кадровик.

— Напрасно? Тогда в чем же дело?

— А дело в том, что в этом виноват не он, а я, — признался Яков Иванович. Алексашин покачал головой:

— Чего-чего, а уж этого-то я от вас, старого большевика, откровенно говоря, не ожидал.

— А вы не обижайтесь. На войне всякое бывает.

— Но только не это, — возмутился генерал Алексашин. — Надо хорошие кадры не прятать у себя за пазухой, а выдвигать на высшие должности. А то знаете, как иногда случается? За примером далеко ходить не надо. Ваш бывший сосед полковник Карамышев, чтобы избавиться от заурядного командира, пишет на него «добренькую» характеристику и представляет нам на выдвижение. Каково?

— Возмутительно, — поддержал Железнов Алексашина.

— Как-то он, будучи у члена Военного Совета, попросил назначить ему командира полка. Вот я и решил проучить его и предложил ему его же командира. Надо было в это время на него посмотреть, как он краснел, пыхтел и извинялся перед членом Военсовета, отбиваясь от этого кандидата. А тут я еще подлил масла в огонь и выложил его же характеристику. И, конечно, Карамышеву, что называется, досталось, как фрицам под Москвой...

— Одно могу сказать, правильно, — сказал Железнов, чтобы закончить этот неприятный разговор.

— Но хуже всего то, — продолжал Алексашин, — что он потерял у члена Военсовета и у меня веру в справедливое отношение к своим кадрам. Член Военсовета вернул ему характеристику, основательно предупредил и сказал: «Теперь я вам, уважаемый полковник, не верю. На днях буду у вас, посмотрю полк и командира и тогда решу». Вот так-то, уважаемый товарищ комдив! А теперь о лейтенанте Кочетове. Его я хорошо знаю и с вашим предложением согласен. Кочетова постричь, побрить, помыть, одеть в первосортное, и завтра к девяти ноль-ноль вам и ему прибыть к командующему фронтом.

— И мне? Зачем? — удивился Яков Иванович.

— Затем, что вы и еще офицеры других дивизий и частей, возглавляемые членом Военного Совета фронта, поедете в Кремль.

— В Кремль? К кому же?

— К товарищу Сталину. Но пока что об этом сообщите только полковнику Хватову и больше никому ни слова.

— К Сталину? Зачем?

— Я точно не знаю, — ответил Алексашин. — Но член Военсовета говорил, что товарища Сталина интересуют все вопросы, касающиеся боевой жизни и деятельности людей фронта, их быта, организации частей и соединений, построения обороны, словом, разговор будет о многом. Я полагаю, что всякий ваш разумный ответ и совет будет на пользу.

— Да, — вздохнул Яков Иванович. — Как это все неожиданно. Откровенно говоря, меня даже страшит... Если мне немного не по себе, то можете представить, что будет с Кочетовым. Ведь это молодой паренек, белорус. До войны, как он рассказывал, кроме своей вески и Витебска, больше ничего не видал. И вдруг прямо к Сталину...

— Ничего страшного.

— Легко сказать. Поглядел бы я на вас, — Железнов с хитрецой смотрел на генерала, — каким героем выглядели бы перед ним вы?.. Да, вы сказали никому не говорить... А как же Кочетову?

— Кочетову пока ни слова. Все это скажет командующий фронтом.

— Как же так? Ведь сегодня же надо выдать и подогнать ему новое обмундирование. Кроме этого я ему скажу утром постричься, побриться и прибыть в полном порядке. И он, наверняка, спросит: «В чем дело, товарищ комдив?» или что-то в этом роде.

— А вы скажите: «Кочетов! Садитесь в машину и никаких вопросов. Все будет сказано по приезде в штаб». Он солдат и вас поймет.

Дверь скрипнула, в землянку вошел Никитушкин и предложил чаю.

— Давай! — скомандовал Железнов.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Из Кремля член Военсовета повез всех офицеров прямо на КП фронта. Там их принял командующий генерал-полковник Конев И.С. Он на приеме в Кремле не был, так что его интересовало все, что там говорилось.

Когда все было переговорено, командующий сказал:

— Всем вам — на кого распространяется наша власть — Военный Совет фронта присвоил очередное офицерское звание. Генерал Алексашин, зачитайте приказ!