Источник Вознесения

– Не знаю, подходит ли тут слово «самонадеянный», Эленд, – не согласился Хэм. – Вот скажи, почему ты хочешь быть королем?

– Чтобы защитить мой народ. Чтобы охранять их безопасность и их права. Еще чтобы убедиться, что аристократы не окажутся на неправильной стороне очередного восстания.

– Это не самонадеянность.

– Она самая, Хэм. Объяснимая самонадеянность. Не думаю, что кто-то способен управлять без нее. Наверно, именно ее мне и не хватало за все время моего правления. Самонадеянности.

– Уверенности в себе.

– Более красивое слово для того же понятия, – возразил Эленд. – Я могу сделать больше хорошего для людей, чем кто-либо другой. Остается только понять, как им это доказать.

– Ты поймешь.

– Ты оптимист, Хэм.

– Как и ты.

Эленд улыбнулся:

– Правда. Но эта деятельность меня меняет.

– Что ж, если ты хочешь ее сохранить, нам надо вернуться к исследованиям. Остался всего один день.

– Я прочел все, что только можно, Хэм, – покачал головой Эленд. – Я не стану хитрить с законом, поэтому нет смысла искать лазейки и изучать для вдохновения другие книги. Не поможет. Лучше подумать. Прогуляться…

Некоторое время они шли молча. Внезапно Эленд остановился и взмахом руки подозвал одного из своих людей.

– Что это? – спросил король, указывая на группу вражеских солдат в отдалении.

Солдат вгляделся, прикрыв глаза рукой:

– Похоже на очередную стычку между людьми Сетта и Страффа, ваше величество.

– И часто они происходят?

– В последнее время все чаще и чаще. Обычно патрули разведчиков, столкнувшись друг с другом, начинают драться. Когда они отступают, остается несколько тел. Ничего особенного, ваше величество.

«Ничего особенного, – мысленно повторил Эленд. – Эти армии, должно быть, напряжены не меньше нашего. Солдаты не могут так долго сидеть в осаде, особенно в условиях наступающей зимы».

Они находились на грани. Прибытие колоссов только усугубило хаос. Страфф и Сетт кинутся друг на друга, стоит только их немного подтолкнуть.

«Мне просто нужно еще немного времени».

Но сначала необходимо вернуть трон. Без власти он никто.

«А ведь Хэм прав», – вдруг подумал Эленд.

Только сейчас он обратил внимание, что солдаты и впрямь немного приосанивались всякий раз, когда они с Хэмом приближались к постам. Салютовали – король отвечал кивком, держа руку на эфесе меча, как инструктировала Тиндвил.

«Если я сохраню трон, это будет ее заслуга»

Конечно, Тиндвил бы отчитала его за подобные мысли. Она бы сказала, что он сохранил трон, потому что заслужил, потому что оставался королем. И если в чем-то изменял себе, то лишь для общего блага. Эленд не был уверен, что когда-нибудь сможет полностью согласиться с террисийкой, но последний ее урок, преподанный день назад, научил одному: не существовало образца для королевской власти. Он, Эленд, не будет похож на королей прошлого, равно как не будет похож на Кельсера.

Он будет Элендом Венчером. Он черпал знания у философов, поэтому его запомнят как ученого. Он будет собой, а иначе его не запомнят вообще. Ни один король не должен признавать свои слабости, но ему должно хватать мудрости, чтобы признавать свою силу.

«И в чем моя сила? – думал Эленд. – Почему именно я должен править этим городом?»

Да, он был ученым – и жизнелюбом, как отметил Хэм. Мастера дуэлей из него не вышло, хотя он продолжал учиться. Он не был блестящим дипломатом, хотя его встречи со Страффом и Сеттом подтвердили, что он может добиваться своего.

Так кто же он?

Аристократ, который любит скаа. Он всегда был к ним неравнодушен, даже до Крушения – до того, как встретил Вин и остальных. Одна из его любимых философских головоломок – попытаться доказать, что скаа не отличаются от людей благородного происхождения. Звучало идеалистично, даже немного натянуто, и, по правде говоря, в значительной мере его интерес к скаа до Крушения был чисто академическим. Эленд почти не видел скаа, и потому они казались ему экзотичными.

«Интересно, что сказали бы работники плантаций, если бы кто-то назвал их „экзотичными“», – улыбнулся про себя Эленд.

Но потом случилось Крушение – бунт, предсказанный в его любимых книгах и зарождающихся теориях. То, во что он верил, не могло оставаться научной абстракцией. И он дошел до понимания скаа – не только Вин и остальных членов шайки Кельсера, но рабочих и слуг. Он видел, как у них появилась надежда. Он видел пробуждение самоуважения и самооценки в жителях города, и это его вдохновляло.

Он их не бросит.

«Вот кто я такой, – подумал Эленд, приостанавливаясь. – Идеалист. Излишне эмоциональный идеалист, который, несмотря на свою ученость и книги, никогда не был хорошим аристократом».

– Что? – спросил Хэм, останавливаясь рядом.

Эленд повернулся:

– У меня идея.

38

Поначалу я верил в Аленди, но потом меня стали мучить подозрения. Это очень трудно объяснить: он действительно соответствовал всем пророчествам. Слишком соответствовал – вот в чем все дело…

«Как он может выглядеть таким уверенным в себе, когда я нервничаю?» – подумала Вин, глядя, как постепенно заполняется людьми холл Ассамблеи.

Эленд сказал, что на этот раз хочет выглядеть как настоящий правитель, поэтому прибыли они рано. Сегодня должны были состояться выборы короля.

Вин и Эленд стояли на сцене, кивая депутатам, которые входили через боковую дверь холла. Скамьи ниже уровнем уже были заняты. В первых рядах, как обычно, сидели стражники.

– Ты сегодня красивая, – шепнул Эленд.

Вин пожала плечами. Она надела многослойное белое платье из летящей полупрозрачной ткани. Как и остальные ее наряды, оно было сшито с учетом особых нужд рожденной туманом и гармонировало с мундиром Эленда. У Вин не осталось драгоценностей – лишь в волосах белело несколько деревянных заколок.

– Странно. Я так быстро привыкла снова носить платья.

– И я очень рад, – заметил Эленд. – Брюки и рубашка – это твое, но… и платья в неменьшей степени. Заметил еще на тех балах, когда мы были едва знакомы.

Вин мечтательно улыбнулась, и растущая на глазах толпа словно бы отодвинулась.

– Ты со мной так и не потанцевал.

– Прости. – Эленд нежно прикоснулся к ее руке. – У нас в последнее время совсем не было возможности побыть друг с другом.

Вин лишь покачала головой.