Истоки Каракумов (повести туркменских писателей)

Переменилась и жизнь Айпарчи. Она по-прежнему управлялась с их небольшим домашним хозяйством, доила двух верблюдиц, приглядывала за небольшой отарой своих овец, пасшихся на ближних склонах предгорья. Однажды ей нечаянно пришлось помочь повивальной старухе, которая испокон века принимала всех новорожденных аула. С тех пор они сошлись, и одинокая старуха сама рада была, что ей теперь есть кому передать свои немалые познания в таком нужном людскому роду деле.

Уваженье к ним людей не оставляло Айпарчу одинокой во время частых отлучек мужа. К тому же ей повезло с подругой. Гюльджемал была привязчива сердцем, хоть порой и горяча, остра на язык. Иной раз в общих хлопотах и делах они проводили вместе целые дни. Судьба оказалась немилостива к Гюльджемал. Вскоре после ее замужества выяснилось, что ее муж есть не кто иной как терьякеш, заядлый курильщик опиума, по своей темной страсти к тому же еще и нечистый на руку. С первых же месяцев жизнь ее стала сплошным позором. Этот несчастный, глубоко падший человек, делал, казалось, все, чтобы и она была столь же несчастна и так же презираема. Гюльджемал старалась как могла, работала по дому не покладая рук, первой шла, смиряя свой характер навстречу всем людям, своим аульчанам, в каждой мелочи уступчива была и безответна — но это мало помогало, скорее даже подчеркивало несчастье их семьи и позора не убавляло. Конечно, люди видели, кто она и кто ее муж, но насмешки над ним волей или неволей относились и к ней тоже, задевали и ее, оскорбляя до глубины души, отравляя и мучая. Никто не знал, сколько слез и проклятий своей судьбе носила она в себе, сколько незаслуженного стыда, унижений и горечи притерпело ее бедное сердце… К тому же и в подрастающем сыне стала замечать она странные, какие-то неестественные наклонности, некие предвестья будущих пороков, уже сейчас искажающие черты несчастного ребенка… и что может быть больнее для сердца матери, что хуже?!.

Правда, этой зимой ее трясущийся, весь уже почерневший муж в поисках опия и заработка на него уехал в шахский город. С тех пор о нем не было никаких слухов, и жить, отвечая только за себя, Гюльджемал стало все-таки проще и свободнее.

Но было еще и то, чего не могла знать Айпарча, в чем Гюльджемал теперь не призналась бы никому: это ее первой пытался высватать когда-то за брата своего Караул… Ее четырнадцатилетнюю, влюбленно подглядывавшую вместе со своими подружками-сверстницами в решетчатое оконце соседской кибитки, где в честь какого-то праздника играл на своем дутаре Годжук Мерген… Ее, по-детски обожавшую, по-женски уже любящую статного джигита со смущенно-приветливой улыбкой на смуглом лице, с легоньким многозвучным дутаром за широкими плечами… Это ее сердце счастливо подкатывалось и замирало, когда нечаянно встречалась она взглядом с его спокойными приветливыми глазами, и это ее ночи стали оттого одним каким-то сплошным лихорадочно-счастливым бредом о нем…

Но ее суровый отец, заслышав о намерении Мергенов свататься, посуровел еще больше: "Как, отдать свою дочь в дом, где старшим деверем будет этот неотесанный Караул?!. Нет, этому дураку в понуканье я ее не отдам!.." — "Но Годжук вроде бы джигит неплохой, — попыталась вступиться мать, видевшая, как мается ее младшая дочь. — Добрый, не обидит никогда…" — "Обидеть не обидит, но и защиты в нем дочь наша не найдет… Мы не худшие в ауле, без мужа не останется". И вот нашли ей жениха — с богатым калымом и гнилой душой. Потому-то может, и калым был большой…

С тех пор ожесточилось ее сердце — о своем ауле, о родных людях там слышать ничего не хотела, видеть не желала и ничего никому не рассказывала. Лишь нечаянно, много времени уже спустя, узнала Айпарча от соседки, что Гюльджемал и муж из одного аула и очень удивилась: "Так почему же он не помнит тебя?" — "Я была совсем еще девочкой тогда, где ему помнить… И Годжук Мерген, узнав, попытался спросить, из чьей она семьи, но она так дерзко оборвала его: — "А не все ли равно тебе, Годжук?!". — что он смутился отчего-то и больше не спрашивал. С горечью и окончательно поняла тогда Гюльджемал, что сватались к ней не по желанию самого Годжука, а скорее всего по настоянию кого-то из родственников, что бывает не так уж и редко и в хижинах, и во дворцах…

Шел третий год, как они переехали сюда, и в один из дней Айпарча услышала, что на ближнее стойбище кочевников кто-то привез к больному "тебибу" искусную женщину-знахарку. Сомненья все еще никак не оставляли Айпарчу, и она решила сходить к ней, благо муж был в своей обычной отлучке. А чтобы не зазорно было идти одной по степи, попросила Гюльджемал быть с нею вместе. Та сразу согласилась, да и какая женщина откажется пожаловаться знахарке на свои недомогания?..

У подруги была новость: вернулся из столицы и заехал к родителям в аул один из нукеров Эсен-хана и рассказал, что видел ее мужа. Сказал, что совсем тот плох, ноги отнялись, но еще попрошайничает, нищенствует на базаре, а носят его какие-то дружки, такие же терья-кеши — видно, в расчете на милостыню… Что домой уж теперь он не вернется, да и не хочет… Гюльджемал, рассказывая, злобно усмехнулась:

— Да и кто ему нужен, что нужно ему, кроме опия?! Будь он проклят и в могиле!.. Наконец-то я хоть от него отмучилась…

— Не надо так, Гюльджемал. Он несчастный человек…

— А я что, счастливая?! Или мой сын счастлив будет, если уже сейчас лишь молчит и смотрит на всех, как последняя забитая собака?! О аллах, прости мне слова мои… но нет уже больше сил терпеть!..

И всю дорогу до стойбища прошли они молча. Гюльджемал первой вошла к тебибе в кибитку и вскоре вернулась, успокоенная:

— Я ей сказала, чтоб она получше посмотрела тебя. Кто знает, может, и присоветует что-нибудь, а то и поможет вам… Иди.

Айпарча, наклонившись, вошла в кибитку, поприветствовала знахарку — и ноги ее вдруг ослабли… Неужто она ошибается? Неужели ж та самая?!. Да, это была та самая знахарка, что смотрела ее два с лишним года назад…

Но знахарка не узнала ее — мало ль каких женщин не перевидала она за это время. И Айпарча ничего не сказала ей, терпеливо перенося осмотр. Наконец, женщина-тебиб устало откинулась на подушки и своим резким, будто у ворона, голосом сказала:

— Никаких детей у тебя и быть никогда не могло. И не будет. Какие дети, когда твоя матка сама с детский кулачок… Да-да, совсем как туршек^[19], не больше. И помочь я тебе, женщина-девица, ничем не смогу.

Айпарча онемела. Она ожидала всякого — сомнений, разных предположений, догадок, — но только не этого… Так или иначе, но Годжук все-таки уверил ее, что виною всему тут он сам, и она невольно, с оговорками, но все же поверила в свое здоровье. А теперь… Она мгновенно вспомнила все те недолгие подозрения свои в искренности знахарки и мужа… неужто обманули ее тогда? Или сейчас она ошиблась, эта женщина?.. Но тон знахарки был столь же уверенный теперь, как неохотный тогда, и так хорошо знала Айпарча своего мужа, что тут же поняла: предупредил он ее — да, уговорил… Попросил не говорить правды — да, он такой, Годжук Мерген, и другим быть не может… Но как же теперь быть ей, Айпарче, как взглянуть в глаза ему? В ней сидит, гнездится их несчастье — куда бежать ей от себя?!

— Не плачь, женщина, судьбу этим не умилостивишь…

— Я плачу не о том… не для того, — тихо, наконец, выдавила из себя Айпарча. — Но три года назад вы обнадежили меня… Вы тогда не говорили о туршеке, енеге^[20]…

— Три года назад?

— Да. Муж привозил вас ко мне.

— Я никогда не лгу страдающим, женщина, ибо ложь только увеличивает страдания. И твое чрево было таким всегда, уж поверь мне. Не могло же оно столь сузиться и засохнуть за каких-то три года. Но постой… Как, ты жена Годжука Мергена?!..

— Да, енеге.

— Вай, какое несчастье… — Голос женщины дрогнул, глаза потеплели, и она с непривычным, видно, для нее сожалением качнула головой. И положила руку на плечо Айпарчи. — Я только потом узнала, кто возил меня в Салланчак-мукаме… Он от сердца этот мукам. И я давно хотела услышать, как поет его сам Годжук Мерген: говорят, совсем не так, как слышанные мной его подражатели… Он тоже врачеватель, твой муж.

Она замолчала надолго и потом сказала:

— Ты прости меня. И своего мужа тоже. Он, видно, хотел как лучше…

Айпарча встала, безмолвно поклонилась и вышла. Большего ей не мог сказать никто.

11

Женщины возвращались домой молча. На первые расспросы подруги Айпарча сказала только одно: знахарка не обещает, что будут дети… Еще никогда Гюльджемал не видела её такой подавленной, и поэтому даже у нее не хватило смелости узнать что-нибудь еще.

Так дошли они до первых полей аула, свернули на узкую в живом заборе красноватой колючки тропинку и перешли арык с еле слышно журчащей по дну водой. Гюльджемал, наконец, нарушила их молчанье: