Истории Раймона Седьмого
Шрифт:
От былого осталась лишь зыбкая тень, там Тулуза сдана, здесь провален экзамен.
Всё верно, думал я, приканчивая третий стакан и запивая пивом, я провалил всё, что мог- из института вылетел накануне диплома, невеста меня бросила, когда поняла, что со мной ей ничего не светит, кроме весёлой жизни… ну, и кому я нахрен нужен? Да никому. Разве что бригадиру, когда я в трезвом виде. Всё- таки я неплохой маляр, хоть и самоучка.
– И Раймон Седьмой допивает остывший чай, и срывает морфином незримые узы,
И идет поутру он молитвы свои читать в католический храм альбигойской Тулузы…
Не было у меня морфина, поэтому я запивал коньяк пивом, ну неужели и правда, я всё выдумал? И
– Возвращаясь назад он неспешно идёт, игнорируя огненный глаз светофора,
Ибо знает, что знамя его упадёт, и растопчут его крестоносцы Монфора.
И отбывает он вновь в летний свой карантен, заблудившись в цепи бесконечных тропинок.
Ищет отдыха в россыпях телеантенн, веря в грустную ложь разноцветных картинок…
По моему лицу лились слёзы, я оплакивал тех, с кем прожил лето, ну и пусть они придуманные и ненастоящие, но для меня они были живыми! Давясь и всхлипывая, я пил коньяк…
– И Раймон Седьмой равнодушно глядит в экран, матерится на поздний звонок телефона,
И болят на погоду призраки старых ран, что получены им под стеной Каркассона…
Я плакал, допивая своё пиво, понимая как глупо выгляжу со стороны- взрослый парень, рыдает потому, что рухнул его прекрасный придуманный мир…Я оплакивал их и себя…жить не хотелось.
– И Раймон Седьмой равнодушно глядит в экран, заполняя времени стёртые лузы,
И болят на погоду призраки старых ран, что получены им на полях под Тулузой…
История тридцать девятая. Невзятый замок.
Я с трудом приоткрыл один глаз . Наступило утро в китайской деревне…С кухни пахло чем-то пригоревшим. Мать громко разговаривала по телефону, я прислушался. Впрочем, она всегда говорила громко, профессиональное - мать работала диспетчером в автопарке, привыкла кричать.
– Да пришла, а он опять в хламину, никакой, представляешь? Сил нет никаких у меня уже! Что? Нет, ну ты что, совсем же рехнётся! Нет, ну что люди-то скажут? Да и кто его в психушку возьмёт? Он же не чокнутый, ну немного только…мне врач тогда так и сказал, когда мы его привезли, не наш, говорит пациент, это, говорит, нервный срыв…ага, сами чуть не рехнулись, хорошо успели вовремя, вот как кто под руку толкнул зайти… Ну, да, ну, да…Санька до сих пор заикается, как вспомнит, хорошо Лешка не растерялся, веревку обрезал…так ведь накануне свадьбы, он и того совсем…а я понимаю, очень хорошо понимаю! Я бы тоже… Нет, ну а как? Всё таки сын… вот и хожу, а он то пьяный, то вообще дома нету. Нет, ну работает, как не работает? Где-то на стройке, маляром…так когда работает, он и не пьёт совсем! Видно там и ночует, они по всей области ездят…
Я с трудом стащил себя с кровати, натянул штаны…голова трещала, во рту как кошки нагадили. Мать продолжала говорить. Я подошел к кухонной двери.
– А Санька вообще его боится, шугается… не знаю, что делать! И ведь ему все до фени, никакой благодарности! Сколько я вариантов находила, ну, продай ты свою халупу, купи приличную однушку, чего ещё надо, так нет. Упёрся…Говорю- давай, продадим, новую купим, сдавать будем, а ты у нас живи, вон, комната , ну и что, что проходная, так нет! Моя квартира, и всё… Нельзя было его с бабкой оставлять, она чокнутая была, и этот не лучше вырос. Летом, вроде поочухался, картинки какие-то рисовать опять начал…а как осень, так опять…ну, да, у психов всегда осенью обострение!... Да ходит он к этому врачу, а толку-то? Ноль… и мне бы дома побыть лишний раз…ведь вот, можно сказать семьёй жертвую…
– Мам,- не выдержал я,- не жертвуй, а?
Она обернулась, как ошпаренная. Вспыхнула,
что-то невнятно пробурчала в телефон.– А, ты давно не спишь?
– Не очень. Мам, давай, ты не будешь жертвовать семьёй из-за отдельно взятого алкаша, то есть меня, а? Я как нибудь выживу сам, хорошо?
– Да как ты сам, понятно уже,- она широким жестом обвела семь пивных банок, стоящих в рядок около мусорки. Блина, вот я перфекционист. Упился до полного нестояния, но банки выставил как по линеечке.
– Мам, я давно уже вырос, и на пиво сам зарабатываю,- проинформировал я,- и на сигареты, и на еду, и на одежду, и на квартплату! Я у вас десять лет, наверное, копейки не просил. Ты иди, а то Санька у тебя нервный, может ему чего страшно…
Мать огляделась и сказала:
– Так, через полчаса сюда человек придёт. Ты подпишешь всё, что он скажет. Вашу воронью слободку всё равно расселят скоро, а так хоть квартиру нормальную получишь, а не по соцнормам.
– Я никого к себе не звал, и вообще, я в магазин пойду. И ничего подписывать не буду. Знаю я таких человеков, потом вообще бомжом окажусь. Тебе надо, ты и подписывай, на свою квартиру. А я тут доживу, а там- что дадут, мне пофиг.
– Да ты не понимаешь,- вскинулась мать.
– Не понимаю, вот такой я тупой,- вызверился я,- не понимаю, почему это я не хочу в проходной комнате на диване жить, имея свою квартиру! Не хочу чужих людей в своё жильё пускать, хочу жить один, и никого не пугать, раз уж на то пошло! Не понимаю тебя, мать, блин, героиню! У меня Серафимушка вместо матери всю жизнь была, а ты так…
– Да на хрена я вообще тебя родила!- закричала мать,- господи, вот же тварь неблагодарная! Ведь говорили мне, дуре…так нет, мать свою послушала! Вот и получила теперь!
– Прости, мам,- я и правда чувствовал себя виноватым,- но я на эту тему говорить не буду. Всё. Ты иди домой, ладно? А я выживу, не бойся, я конечно тварь неблагодарная, но живучая…
Мать вздохнула , надела пальто, я помог ей застегнуть сапоги. Она посмотрела на меня, покачала головой и ушла.
Я поплёлся в ванную, из зеркала на меня глядела страшная рожа…небритая, опухшая. Показываться в таком виде кому бы то ни было не хотелось. Я, как мог, привёл себя в порядок. Вымыл плиту- после материной стряпни она всегда была чем- то заляпана, точно она пренебрегала сковородой и кастрюлями, и сварил себе кофе. Есть то, что готовила мать было невозможно- требовалась многолетняя подготовка, которой у меня не было- значит надо топать в магазин. Я подсчитал всю наличность- после вчерашнего коньяка её слишком много убыло…вот спрашивается, нахрена я заливал горе армянским «Наири»? Что мне, родной, сорокаградусной не хватило бы? Эстет, блина… Порылся в шкафчике, отыскал пачку овсяного печенья. В холодильнике- тетрапак со сливками…ну, жить можно. Наконец налил себе кофе и закурил.
Полегчало. Что ж, будем жить в реальном мире. Я снова ткнул в телефон, наугад выбирая музыку.
– В час, когда я бываю разбит, неоправданно слаб быть может, И когда несчастье глядит, ухмыляясь кривою рожей И угрозы шипит мне вслед, со злорадством беззубых бабок- Мне все беды не в счёт, вед на гребне скалы меня ждёт Невзятый мой замок!Я поднял голову. И правда, чего это я так раскис? Если я всё придумал, то наверное где-то в реальности это всё есть. И просто надо найти эту реальность. А пока- сходить в магазин, купить еды, отвадить риэлторов, которых регулярно напускала на меня мать, мечтающая о золотых горах от сдачи моей жилплощади…ну, в общем, дел хватало.