Истории замка Айюэбао

Старик тщательно фиксировал информацию в своей записной книжке, а затем регулировал концентрацию и вкус лекарства и, подытожив данные, выводил новые фармакологические сочетания. Проявив невиданное честолюбие и пристрастие, доктор постарался добыть из этого редкого недуга кое-какие клинические данные, чтобы потом написать уникальную научную работу и опубликовать её в авторитетном научном журнале по медицине, который давно являлся объектом его вожделения. К сбору материала он подошёл тщательно и с необычайным терпением, стремясь к максимальной правдивости фактов, чтобы потом цитировать прецеденты, не упоминая имени больного. Общение с Куколкой вызвало в нём естественное чувство восхищения и восторга; он понял, что председатель совета директоров — мастер открывать таланты: он абсолютно оправданно поручил этой женщине управление всеми делами в замке, и её качества полностью соответствуют занимаемой должности. Куколка поведала, что больной — последний мужчина в её жизни, отныне и навсегда… Она сказала:

— Я даже тогда не воспринимала его как больного.

Старик на мгновение перестал записывать и посмотрел на неё поверх очков:

— А как же вы его воспринимали?

— Как заблудившегося ребёнка.

В этот день разговор Куколки со стариком затянулся, и тот уехал только перед ужином. Она слышала, что председатель совета директоров будет ужинать в замке, и поспешила на кухню. В меню сегодня значились тушёные креветки и жареные моллюски, китайская капуста и холодная закуска из чёрной лапши, а также каша из бобов и семян коикса и тушёные груши. Она велела поварам заменить тушёные креветки на филе краба и добавить в меню десерт. Когда все блюда принесли и она повязывала хозяину салфетку, в дверь просунулась голова стенографистки Писуньи. Хозяин жестом спровадил её, и в столовой остались только он и Куколка. Куколка заметила, что сегодня он пережёвывает пищу дольше обычного, и поняла, что его что-то беспокоит. Ей хотелось поднять ему настроение, развеять накопившуюся за день усталость. Чокнувшись с ним бокалами, она покачивала свой фужер, вдыхая аромат танина. Это вино было подобно простодушному юноше: не очень большой выдержки, оно было свежим и соответствовало необходимым стандартам, — всё как любил хозяин. С наступлением зимы у него обострялся аппетит. Морепродуктов на столе всегда было предостаточно, вот только председатель совета директоров не очень жаловал белое вино.

— Моллюсков пережарили, — он сорвал с себя салфетку. — Я знаю, что тебя волнует в последние дни. Когда что-то исследуешь, нужно делать это последовательно. Недавно была закончена работа над томом мемуаров, я сам правил стенографию.

Сердце у Куколки учащённо забилось.

— А-а… — Она смотрела на него и не могла от изумления выдавить из себя ни слова.

Затем, ведя его под руку, она направилась в спальню. В пути она снова ощутила вес его тела. Она разула его, и в нос ударил крепкий запах ног, какой ощущался, только когда он бывал чем-то сильно встревожен, — тогда от этого запаха не избавлял даже душ. Куколка собралась включить свет, но хозяин остановил её и попросил, чтобы она побыла с ним немножко в темноте. Она тихонько легла рядом, подумав о том, что недавно завершившаяся осень прошла неплохо и, можно сказать, без особых эксцессов. Всё это время она строго следовала наказам доктора. Старик говорил о том, как было бы хорошо, если бы Комиссар была здесь, — тогда, может, ничего этого не произошло бы. Она знала: старик надеется, что она заменит в замке Комиссара, но в глубине души понимала и то, что никогда не сможет заслонить эту женщину, даже если отдаст всё, что имеет. Но она не падала духом. Сейчас она думала о предстоящем ей чтении, которое было сродни подсматриванию. Уже много дней её слух сотрясал грохот тропического шторма, рождавшегося в далёких морях, но она старалась успокоить себя… От неё не ускользнёт ни одно слово, потому что среди всех его сочинений это была самая привлекательная книга. Этот мужчина был не только увлечённым читателем, но и крупным писателем. Его страстное стремление писать поражало её так же, как та энергия, которую он вложил в создание своей коммерческой империи. Он и сам не раз высказывался в подобном ключе: меньше всего он уважает и больше всего презирает два сорта людей — так называемых дельцов и писак. Возможно, себя он рассматривал как первоклассного мастера среди представителей двух этих категорий. В ночной тиши, наполненной теплом, она много думала об этом и задала ему вопрос:

— Что же вызывает у вас восхищение? Власть?

Он качал головой:

— Жизнь человека слишком коротка…

Этой ночью она продолжала настаивать на своём вопросе:

— И всё-таки, люди какого сорта вызывают у вас восхищение?

Он немного помолчал, словно признавая своё поражение, и устало ответил:

— Пожалуй, те особые люди, которых обычно называют страстными любовниками.

Она набрала воздуха в грудь. Внимательно наблюдая за его лицом, она не уловила ни намёка на шутку. Его ответ никак не доходил до её сознания. Конечно, вряд ли он одобрял легкомысленное и фривольное поведение мужчин и женщин, в его словах таился куда более глубокий смысл.

— Бывают на свете люди, обладающие удивительными чарами, которым зачастую невозможно сопротивляться. В таких влюбляются настоящие красавицы, и влюбляются искренне, их не интересуют ни богатство, ни авторитет, ни даже приятная внешность! Такие люди всегда были для меня загадкой! — Тут он посмотрел на неё. — Поэтому я с таким любопытством расспрашивал тебя о твоём Хромом. От тебя я узнал, что он жил в небольшом доме, но изначально тебя привлекло вовсе не это, а то, чего не объяснишь словами. Этого человека нельзя недооценивать!

Она слушала, не вставляя никаких возражений.

— Я повидал на своём веку немало таких людей! Они суровы и внушают трепет, заставляют содрогаться от страха! Ты ещё молода и вряд ли поймёшь, это слишком глубокая материя…

На этом он замолчал.

Долгое время никто не произносил ни слова. Она не представляла себе, сколько разных хлопот сваливается на этого человека в течение дня, но была уверена, что их объёмы превосходят всякое воображение. Она догадывалась, что у неё появилась соперница, которая и была причиной его тоски. Она не знала, как его утешить, ей бы очень хотелось, чтобы сейчас здесь была Комиссар — эта женщина способна была управиться со всеми заботами, облегчить все его тревоги. Куколка, как преданная кошка, прильнула к нему. Он обнял её, хотя и не слишком крепко, положил голову с вьющейся шевелюрой ей на грудь и тяжело задышал. Она провела рукой по его рельефной спине и ощутила, что его тело, исхудалое и напряжённое, сегодня больше походило на детское, чем на мужское. Куколка хотела его подбодрить, но не могла подобрать подходящих слов. Она вспомнила те несколько ночей, которые они провели вдвоём на втором этаже её книжного магазина. Когда он засыпал, она внимательно наблюдала за ним: смежив веки, он своей безмятежностью походил на юношу; рядом лежала его форма механика, в нескольких местах запачканная маслом. Когда она пришла в замок Айюэбао, ей всё время казалось, что эта крепость в чреве горы — игрушечные катакомбы, построенные юношей для развлечения: извиваясь, они уходят своими корнями в его юность. Она обуздала возникший вначале ужас и пообещала не запирать дверь на замок, чтобы этот юноша, шатаясь по замку в часы бессонницы, мог в любой момент заглянуть к ней.

Чуньюй Баоцэ начал бродячую жизнь ещё подростком, не имел ни постоянного жилья, ни одежды, ни пищи. На своём пути, полном нескончаемых опасностей, он чудом остался жив и наконец обрёл дом: женщина со смуглым лицом, стоя на пороге школьного общежития на околице деревни, открыла ему дверь. С тех пор у него появился домашний очаг. Эта женщина, заключив его в свои жаркие объятия, рассеяла его кошмары. Однако после того, как она уехала в другую страну, его жизнь снова опустела. Ему часто снилось, как он за кем-то гонится или от кого-то убегает, и просыпался он весь в поту, а потом бродил нетвёрдой походкой по запутанным коридорам замка в поисках незапертой двери, отыскав которую, ему оставалось только распахнуть её и войти, с трудом переводя дух. Полагаясь на своё чутьё, он нашёл самое тёплое место на свете, крепко сомкнул объятия и уткнулся взмокшим от пота лбом Куколке в грудь. Понемногу успокоившись, он погрузился в сон.

— Спи, спи, я с тобой… — тихо проговорила она.

Похлопывая его, она что-то мурлыкала, пока не услышала храп.

3

Он очень редко выбирался на прогулки вот так, в одиночку. Быть может, они внушали ему глубокий страх ещё со времён юношеских скитаний, а может, полная лишений бешеная гонка в те годы, когда он только создал корпорацию, вымотала его; так или иначе, ему хотелось лишь одного — безвылазно сидеть дома. И поскольку зверем он был крупным, дом ему нужен был большой. Он тщательно спроектировал мансарду для штаб-квартиры, сделал из неё целый обособленный мир, уединённую пустошь, о которой мечтал, и, словно выпущенный на волю зверь, целыми днями бродил по этой лесной чаще. Потом ему стало казаться, что это высокогорное плато, возвышающееся среди облаков, где не ощущалось удушливого запаха грунта и сырой рыбы, где стало меньше тени и глубоких ущелий. Чтобы это компенсировать, он и построил замок Айюэбао. Ему хотелось вырыть себе жилище в горе и под землёй: в детстве он любил прятаться и играть в горных пещерах — это дарило ему незабываемые ощущения радости и приключений, заставлявших сердце биться чаще. В замке он чувствовал себя затаившимся, устрашающим и воинственным, могучим и сильным носорогом, закованным в шлем и латы. Он хотел состариться в этом жилище; казалось, если он обоснуется на всю жизнь под землёй, его изнурительная гонка прекратится. Все контакты внутри корпорации он поручил гендиректору и его коллегам. Подтяжкин после окончания вуза получил ещё как минимум три учёные степени и диплом о высшем специализированном образовании. Он сочетал в себе искренность и лукавство. Щёлкнув его пальцем по лбу, Чуньюй Баоцэ давал ему наставления:

— Ты, может, и образованный, но не зазнавайся: сколько бы учёных степеней ты ни получил, дедушку тебе учёностью не перещеголять, я-то «бродячий университет» окончил.

Вытянув руки по швам, Подтяжкин поддакивал:

— Разумеется, это так и есть.

Подтяжкин был вроде главнокомандующего, в подчинении у которого находились командиры и генералы разных рангов и бесконечное количество прислуги. У него было семь помощников обоих полов, и каждый отличался своим особым мастерством. Когда Подтяжкин отправлялся в дальнюю командировку на специальном коммерческом самолёте, его в большинстве случаев сопровождал только один человек — та самая заместительница. Он не считал её шибко способной, но по работе она часто бывала ему необходима. В поездках, когда ему становилось скучно, он иногда над ней подшучивал, трогал и мял её, приговаривая:

— Ничего интересного!

Женщина кривила рот:

— Просто тебе по природе не дано.

Наедине они обсуждали председателя совета директоров и приходили к заключению:

— Какой-то он слишком правильный!

Они мотались повсюду, а Чуньюй Баоцэ не покидал замка. Он никуда не ездил и почти никого не принимал, даже важных посетителей.

Чуньюй Баоцэ предпочитал тот старый джип с брезентовой крышей. Это был его личный автомобиль; двигатель и другие детали были не родные, их заменили на аналогичные с лучшими характеристиками и более мощным КПД, так что автомобиль лишь с виду напоминал антиквариат. Спасаясь от ледяного ветра, Чуньюй Баоцэ надел безрукавку из верблюжьей шерсти и сшитые специально для него пуховые штаны, а сверху — всё то же синее пальто. В машине он повязал фиолетовый шарф из кашемира, надел маску и норковую шапку. Он знал, что ветер на побережье ещё суровее, поэтому нужно утеплиться. На всякий случай он также сунул за пазуху фляжку из нержавейки, наполненную шотландским виски. Внутри бурлило чувство, близкое к опьянению: в районе ямки на груди, размером с ладонь, жгло огнём, и он никак не мог усидеть в своём просторном логове. Всю дорогу он вспоминал летний залив. Сейчас похолодало, и на побережье под навесами уже не кипела жизнь, гуляющих на пляже было очень мало. Под дуновениями морского бриза хижины с колышущимися тростниковыми крышами выглядели строго и торжественно, а улицы, вымощенные чёрным камнем, казались ещё чище. Чуньюй Баоцэ добрался до деревни ближе к полудню. Он рассчитывал снова отведать таких же жареных креветок, что и в прошлый раз. Он шагал по мощённой камнем улице, вдыхая запах сырой рыбы, приносимый ветром с моря. Побродив минут десять по пустынным переулкам, он дошёл до противоположного края деревни. Перед ним возвышалась горная круча с пологим склоном, которая защищала деревню от северо-западного ветра. Суровые зимы сопровождались яростными ветрами. Говорят, ветер там мог дуть непрерывно по полмесяца, а то и дольше. Это самый тяжёлый период для жителей побережья. Не считая этого устрашающего ветра, председателя Чуньюя ничто не беспокоило. Гора была обращена к морю обрывом, испещрённым множеством гротов, вершина же кишела чайками, которые то и дело приземлялись и снова взлетали. У подножия кручи вилась неширокая песчаная тропка, которой пользовались и люди, и птицы. Утёс на вершине нависал над морем, и во время приливов от него отражалось мощное эхо. На востоке к круче примыкала прелестная бухта с мелким белым песком. Летние навесы начинались через сотню метров к востоку от холма. Зажав в руке меховую шапку, Чуньюй Баоцэ стал взбираться на вершину, чтобы с высоты полюбоваться панорамой деревни. Чем выше он поднимался, тем сильнее становился ветер — пришлось надеть шапку. Добравшись до вершины, он вдохнул полной грудью, вынул из-за пазухи фляжку и сделал глоток. Деревенские домики прятались среди чёрных сосен. Почти все дома имели тростниковую крышу и внешне напоминали упитанные грибы. Действительно, до его обоняния долетал запах, похожий на аромат старых грибов. Он пытался разглядеть дома этой парочки, но так и не определил наверняка их местоположение. Он не знал, как жители деревни проводят зимний сезон, — а зимы здесь ох какие тяжёлые. Не уехала ли фольклористка из деревни на зиму? Хотя, если внутри у неё бурлит горячая кровь, суровые зимы ей не страшны. Далеко на западе можно было различить южный берег залива. К горной круче вплотную прилегала ещё одна деревня, и её зимой ничто не защищало от холодных ветров. За деревней Цзитаньцзяо на востоке, примерно в десяти ли^[8] отсюда, возникло новое поселение. Ещё немного погуляв на вершине, председатель решил вернуться в деревню и насладиться горячим обедом.

Зимой в деревне мало приезжих, поэтому работала всего пара забегаловок на окраине. Чуньюй Баоцэ, вытянув шею, заглянул в одну из них и, решив, что она достаточно чистая, вошёл. Хозяйка-толстушка протянула ему картонку с рукописным меню и с улыбкой встала рядом. Не успел он вчитаться в названия блюд, как его внимание привлекли написанные кистью аккуратные иероглифы — в решительном почерке проглядывало некое безрассудство, ощущались упрямство и энергия. Хозяйка сказала:

— Чем холоднее погода, тем свежее рыба.