Истории замка Айюэбао

Он вызвал в памяти образы этих двоих из Цзитаньцзяо. Мужчина был худосочный, но отнюдь не хилый, а очень даже подтянутый, с крупными ладонями и ступнями, кожа у него обветрилась и была ярко-красного цвета. Он всегда одевался легко. Чуньюй Баоцэ слышал, что некоторые люди даже в самые лютые холода носят лёгкое платье, и в народе их зовут «дети огня». Но подобное прозвище уместно только зимой. Нацепленные на нос очки не делали его похожим на интеллигента, скорее намекали на псевдоинтеллигентность. Не исключено, что этот человек пытался своими очками произвести впечатление и подцепить учёную девицу. Женщины, практически все без исключения, легко ведутся на чудаков и оригиналов. Если задуматься, женщина из учёных, оказавшись в провинциальном городке или в деревне, в основном имеет дело с людьми грубыми и неотёсанными, а среди мелких полномочных лиц такие неотёсанные деревенщины и вовсе не редкость. И вдруг она встречает в Цзитаньцзяо воспитанного и культурного персонажа. В то же время сама женщина, как истинный учёный, одевается неброско, предпочитает скромный макияж и обувь на плоской подошве, носит брюки из грубой ткани. Чуньюй Баоцэ решил дать ей прозвище Альпака — изначально по ассоциации с верблюдом, зашифрованным в её имени, а затем ему и впрямь стало казаться, что в её осанке и во внешности проглядывают черты альпаки. Однако, когда он рассеянно скользнул взглядом по её нежному, светлому лбу, гладкой, белой грациозной шее и особенно по небольшому обнажённому участку груди с кожей нежной, как лепестки лилии, то сразу же растерялся и почувствовал неловкость. Придуманное им только что прозвище моментально вылетело из головы, и он долго пытался представить себе, что же представляет собой эта абсолютно незнакомая и недоступная женщина. Тело его словно было объято пламенем; он не мог ни на чём сосредоточиться, и мысли его постоянно возвращались к ней. Его словно отбросило на двадцать лет назад или ещё дальше. Всё это начинало его беспокоить. Его сердце, когда-то рождавшее чувственные желания, уже давно было покрыто мозолями и бесплодно, но сейчас… Он мысленно ругал себя и хотел как можно скорее избавиться от этого наваждения.

А впервые он встретился с этой парой вот как. Когда-то неизвестно зачем судьба забросила его в эту рыбацкую деревушку. Секретарь Платина, этот вонючий подлец, перестарался и предложил всем дружно там пообедать, соблазнив тем, что не мешало бы иногда разнообразить свой рацион — здесь готовили самые свежие дары моря, да ещё по старейшим рецептам. Это предложение поступило, когда Чуньюй Баоцэ с ещё двумя людьми из головного офиса ехал из аэропорта, и он согласился. О-хо! Лазурная бухта, белый песок, хижины с тростниковой кровлей! Все улочки вымощены чёрным камнем, от которого звонко отражаются звуки шагов. Побродив с полчаса, они заметили на обочине женщину, штопавшую сети, и старика, дымившего длинной трубкой. Обедали под длинным навесом без стен, под которым были выставлены в сплошной ряд столы. Навес находился рядом с берегом, и его овевал лёгкий свежий бриз. Раки, приправленные перцем и солью, жареные спинороги, суп из морских ежей. Пока все, отобедав, удовлетворённо вытирали рты, под навес вошла пара — мужчина и женщина. Они тоже пришли обедать. Тут-то всё и началось. Наверное, в новой обстановке — близко к природе — председателю Чуньюй Баоцэ всё вокруг казалось совершенно удивительным. Он старался не обращать внимания на пару, приблизившуюся к соседнему столу, но волей-неволей слышал их голоса. Мужчина был из местных, но в его речи чувствовалась лёгкая примесь столичного говора. Женщина же говорила ласковым и простодушным тоном на чистейшем путунхуа^[5]. Она села лицом на запад, и он смог увидеть её слегка овальное лицо. Он устремил свой взгляд в море, наблюдая, как волны накатывают на песчаный берег. Платина время от времени вставал из-за стола, чтобы принести добавки или подлить чаю, и наконец приблизился к председателю совета директоров и сообщил ему на ухо, кем были эти новопришедшие. Всю обратную дорогу председатель вспоминал рыбацкую деревушку и её пейзажи. Погода стояла прекрасная, весна близилась к завершению и ощущался скорый приход лета, сиял синевой морской залив. Вот где можно было вести праздную и беззаботную жизнь — судя по всему, деревня жила в достатке. Он вообразил себя одним из её жителей-рыбаков, успевшим хлебнуть достаточно невзгод и дожившим до возраста, когда можно наслаждаться солнцем. У него была бы такая же хижина с крышей из тростника, не очень просторная, но весьма уютная, зимой он грелся бы у очага, а летом наслаждался морским бризом, и круглый год мог бы пить обжигающий чай. Какая заманчивая жизнь! В сравнении с этими фантазиями его нынешняя жизнь казалась ему мрачной и беспросветной. Сколько людей смотрели на него сквозь лучи его ослепляющей славы, однако он сам ощущал, что находится в глубокой депрессии. Он страшно позавидовал главе той рыбацкой деревушки и сразу же запомнил его имя.

Вернувшись в штаб-квартиру, Чуньюй Баоцэ сразу же вызвал к себе генерального директора. Этот толстяк всегда ходил с улыбкой до ушей. Он с подобострастием взирал на главу корпорации «Лицзинь», своего начальника и родственника. Обращаясь к председателю совета директоров, он вечно называл его дедом (так оно и было) и всегда получал за это нагоняй. Чуньюй Баоцэ привык, чтобы к нему обращались по должности, но Подтяжкин, расслабившись, часто пренебрегал этим пунктом. Офис председателя совета директоров в штаб-квартире корпорации не слишком соответствовал своему названию, так как совсем не походил на рабочее помещение. Он был расположен в мансарде и занимал огромное пространство, приспособленное для жизни и для развлечений. Помимо столовой, здесь были устроены мини-кинотеатр, бассейн и библиотека. Некоторые интерьерные решения в целом повторяли планировку замка, но были далеко не так тщательно продуманы. Здесь имелся специальный скоростной лифт, которым могли пользоваться только сам хозяин, Подтяжкин и очень ограниченный круг сотрудников. Обычно генеральный директор в корпорации «Лицзинь» — тяжёлая и в то же время почётная должность, кто работал, тот знает; это тот, кто всегда на виду, кто принимает на себя лучи славы и на кого сыплются все шишки. Настоящий рулевой корпорации со временем обленился, перестал появляться на людях и отказывался участвовать в управленческой рутине. Как сотрудникам корпорации, так и представителям других организаций становилось всё труднее с ним встретиться. Под предлогом плохого самочувствия он отказывал всем посетителям, иногда даже симулировал прямо перед Подтяжкиным: охал и кряхтел, сгибался в пояснице и массировал себе спину, говорил, что постарел и больше ни на что не годится, что ему недолго осталось и тому подобное. Он шаркал при ходьбе, тяжело вздыхал, прятался в одиночестве в мансарде, а если был в хорошем настроении, то шутил с Подтяжкиным, как бы между делом расспрашивал о делах корпорации и делал несколько сокрушающих ходов в облавных шашках^[6]. Подтяжкин обладал прекрасной интуицией и никогда не поддавался на уловки начальника. Он был беззаветно предан главе корпорации, и преданность его происходила, с одной стороны, из восхищения этим человеком, с другой — из его зависимого характера, а ещё больше — из малодушия. Он понимал, что ничто не укроется от проницательного взгляда хозяина, с которым, как с задремавшим львом, лучше не шутить. Никто не осмелился бы соревноваться с ним в мудрости и расчётливости — это было равносильно смерти. Подтяжкин пытался в своё время определить его физические силы так же, как оценивают интеллект; он никогда не верил этой показной вялости, потому что своими глазами видел, как этот человек резво нырял в воду: он резвился и плескался в бассейне, как морской змей или кит. Купался хозяин в чём мать родила, а выйдя из воды, перекусывал и с озабоченным видом жевал кубинскую сигару. Он вообще-то не курил, скорее, просто дурачился. Небрежно набросив на плечи банный халат, он ходил туда-сюда или сидел на складном стуле; обсуждая дела с подчинёнными, он вёл себя абсолютно непринуждённо. Даже когда Подтяжкин впервые пришёл к нему вместе со своим замом, женщиной, председатель совета директоров вёл себя абсолютно так же, как всегда, чем немало удивил гендиректора. Заметив, что заместительница уставилась в пол и страшно смущается, Подтяжкин сам протянул руку и запахнул на начальнике халат, едва не ругнувшись: «Старый дурак!» Но в душе он понимал, что этот человек далеко не дурак, что он сохраняет ясный разум, просто слишком увлёкся или слишком расслабился. Никто никогда не осмеливался самовольно беспокоить начальника в мансарде, не считая исключительных случаев. Хозяин терпеть не мог телефон и пользовался им от силы пару раз в год. Если ему кто-то был нужен, он нажимал на красную кнопку под крышкой своего стола, и тогда приходил секретарь Платина, выслушивал его распоряжения и передавал куда нужно. Подтяжкин обратил внимание, что Чуньюй Баоцэ одевается аккуратно, лишь покидая штаб-квартиру, тогда у него безукоризненно причёсаны волосы и ходит он приосанившись. Обычно он перемещался между штаб-квартирой и замком Айюэбао, но делал это не ежедневно. По наблюдениям Подтяжкина, с тех пор, как всеми делами в замке стала заведовать Куколка, хозяин стал чаще проводить время дома. Замок перестал быть пустой скорлупой и снова обрёл внутреннее наполнение — теперь его можно было без преувеличения назвать сердцем корпорации «Лицзинь».

В этот раз, явившись к Чуньюй Баоцэ, Подтяжкин заметил кое-что необычное. Хозяин был рассеян, поглощён собственными мыслями и как будто немного нервничал, но делал вид, что всё как всегда и он просто хочет поболтать. В этот раз гендиректор застал его не за принятием ванны и не на массаже, а в кабинете со стеллажами, заполненными книгами, и с искусной работы книжным шкафом в европейском стиле, в котором были расставлены фолианты в коричневых кожаных переплётах с золотым тиснением. Посторонний при виде этих книг сильно удивился бы, поскольку на каждом корешке было напечатано: Чуньюй Баоцэ. А рядом был и сам великий автор: вьющиеся волосы, направленные слегка вовнутрь зубы, возраст чуть меньше шестидесяти, скорбное выражение лица. Подтяжкин отлично знал происхождение этих книг: хозяин, пребывая в добром настроении, увлечённо рассказывал о том о сём, сидевшая рядом стенографистка, шурша ручкой по бумаге, всё записывала, а затем передавала в секретариат, подкидывая работёнку тамошнему начальнику по прозвищу Колодкин. Секретариат распределял все записи по категориям: «Учения», «События», «Размышления», — и дополнял, превращая в объёмные сочинения. Поначалу Подтяжкин никак не мог понять, что означает прозвище «Колодкин», а когда понял, восхитился, насколько оно удачно подобрано: если собрать огромное нагромождение текстов в толстенный том, то, конечно же, получалась недюжинная колода! Он в полной мере познал ораторский талант хозяина. Хоть обычно тот был ленив, вял и немногословен, в хорошем настроении он прямо-таки разливался словесной рекой. Конечно, когда он злился, то становился ещё более красноречив, но даже ругался не так, как другие: то изумлял книжными оборотами, то применял устрашающе грубые ругательства. Он был человеком невероятно начитанным, мог экспромтом цитировать книги и шокировать непристойными выражениями. В моменты воодушевления он начинал нести такую чепуху, что окружающие рты раскрывали от изумления. К примеру, однажды на Новый год он пошутил, что в корпорации нужно устроить соревнования «кто лучше пускает газы» и хорошенько наградить победителя. Больше всего Подтяжкин любил беседовать возле джакузи: они с хозяином усаживались на раскладные стульчики, пили чай или вино и чувствовали себя раскованно. В хорошем настроении хозяин, бывало, отпускал шуточки в адрес большого пуза Подтяжкина, добавляя, что оно, наверное, мешает любовным утехам.

— Ты хоть и приходишься мне внуком, но давай без церемоний, поговорим о деле.

Это была его коронная фраза. Подтяжкин поджал губы и сделал серьёзное лицо, потому что обнажённые зубы могли быть восприняты как «коварная ухмылка».

— Терпеть не могу людей с коварными ухмылками; большинство предпринимателей — обманщики, — хозяин постучал безымянным пальцем по столу. — Я размышлял о том, что пора затеять новый проект. Посещала ли тебя, уважаемый, подобная мысль?

Подтяжкин улыбнулся, обнажив два торчащих клыка:

— Председатель, вам стоит только распорядиться.

На самом деле он считал, что сфера деятельности корпорации и так чересчур широка, и если её ещё расширить, убытков не избежать. «Мы и так уже чем только не занимаемся, осталось только бордель открыть», — подумал он про себя.

Чуньюй Баоцэ покосился на него:

— Нам пора бы замахнуться на море.

— У нас же есть трансокеанская компания.

— Это не то. От неё уже давно одни проблемы из-за пиратов. Я говорю о заливе на северо-востоке, там есть деревушка под названием Цзитаньцзяо.

До Подтяжкина дошло не сразу, мысли его были заняты судном, которое двумя годами раньше похитили пираты. Он тогда не спал днями и ночами и от переживаний истомился так, что оба его торчащих клыка расшатались. А председатель совета директоров тем временем безмятежно парился в джакузи, лишь однажды спросив его про выкуп.

Подтяжкин растерялся. Чуньюй Баоцэ на клочке бумаги размером с ладонь нацарапал карандашом два имени и пододвинул к нему:

— Найди информацию об этих двух людях, выясни, что там у них за дела.

3

Неделю спустя информация о тех двоих в полном объёме дошла до мансарды, в которой размещалась штаб-квартира. О деревне Цзитаньцзяо и У Шаюане ничего интересного: рыбацкая деревня с рыболовецкими бригадами и её управляющий с делом, унаследованным от предков, — всё в таком духе. Зато председателя Чуньюя чрезвычайно заинтересовала краткая биография деревенского главы: мать его рано скончалась, отец вернулся на свою родину в Пекин; У Шаюань жил с отцом и какое-то время работал в Пекине, но, когда ему перевалило за двадцать, уволился и вернулся в деревню. Его супруга, учительница начальной школы, сбежала с каким-то офицером, и теперь он жил один. «Стало быть, одинокий холостяк», — пробормотал Чуньюй Баоцэ, раздувая щёки. Тридцатилетняя женщина по имени Оу Толань жила в Цзитаньцзяо довольно долго, и это был уже третий её приезд туда. Она была учёным-фольклористом из Пекинского института культуры, и ей пришлось задержаться в этой далёкой деревушке для проведения кое-каких исследований в рамках работы над каким-то культурным проектом.

— Фольклористика? А что это такое? — спросил он у Подтяжкина.

— Ох, председатель, я поначалу и сам не понял, поэтому провёл кое-какую работу и выяснил, что фольклористы собирают всякие допотопные народные предания, поговорки и тому подобное, записывают их и выпускают в виде книг.

Чуньюй Баоцэ холодно усмехнулся:

— На свете каких только чудес нет, даже такой ерундой кто-то занимается. Гм, ну а сама она что за штучка?

Подтяжкин прищёлкнул языком:

— Планов у неё вагон, она собирается исследовать рыбацкие запевки на всём полуострове и написать толстенный талмуд под названием «Исследование рыбацких запевок», представьте себе, целую книгу из ничего. Хотя для таких, как она, это самое подходящее занятие… — Многословие Подтяжкина граничило с занудством, но Чуньюй Баоцэ жадно внимал, не перебивая.

— Если задуматься, это всего лишь убогая рыбацкая деревушка, ничего интересного, а она туда приезжала уже трижды, и каждый раз оставалась там всё дольше. Не иначе у неё там свои интересы.

— Да ну? Говори точнее.

Подтяжкин кашлянул и, приободрённый комментарием хозяина, заговорил громче:

— Где ещё она бы отведала таких вкусных морепродуктов? Конечно же, она приехала ради еды, а ещё там хороший воздух. В общем, она пристрастилась…

Чуньюй Баоцэ недоверчиво покосился на него:

— Что, только ради этого? И больше ничего? А что у неё с этим У Шаюанем? Они везде ходят вместе, ну прямо пара голубков. Пойми, в чём суть: ты должен исследовать отношения между этими двумя так же, как она исследует рыбацкие запевки. И про женщину эту… гм… она одна или как, выясни. Разведена? Старая дева? Каково семейное положение? Вот что тебе надо узнать.

Лоб у Подтяжкина покрылся испариной, он закивал:

— Да это несложно. Я просто не думал, что такие подробности нужны, я-то выяснял с точки зрения профессиональной деятельности, однако… конечно, маловероятно, что они вместе, я думаю даже, вовсе невозможно.