История царствования императора Александра I и России в его время. т.5. (1871)

18

пока он не присягнет в соблюдены конституціи (⁸); тогда-же временное правительство, на случай возвращенія Короля, назначило, по какой именно дороге он должен был ехать в свою столицу. Король Фердинанд Y"I"I, оставляя Валансай, и в последствіи, уже находясь на границе Испаніи. 22 марта 1814 года, изъявлял намереніе утвердить конституцію и полезный распоряженія кортесов — „совершенно сообразныя с его собственными видами". Но вскоре после того дело приняло совершевно иной оборот: Король, видя на всем дальнейшем пути своем противодействіе народа кортесам и конститудіи. возбужденное духовенством и войсками, и будучи окружен людьми враждебными свободным учрежденіям, нарушил свои обещанія. 4-го мая н. ст. последовал королевскій декрет,въкоемъбыло объявлено о предстоящем созваніи кортесов и обещаны: личная безопасность, сохраненіе имуществ, свобода печати, определеніе издержек двора (liste civile) и установленіе налогов государственными чинами. „Эти основанія — сказано было в декрете — послужат верным изъявленіем моих видов и доказательством тому, что я желаю быть не деспотом и не тираном, а Королем и отцем моих подданныхъ“. Но, вслед за тем, Фердинанд, в самых жестких выраженіях, отвергал конституцію и все постановленія кортесов, и повелел немедленно разойтись им. Таким образом, этот декрет, подобный сент-уэнской деклараціи Людовика XVIII, провозглашал начала, составлявшія нечто среднее между прежним абсолютизмом и демократическою конституціею кортесов. Но во Франціи конституція была введена без всяких внутренних потрясеній, благодаря твердой настойчивости Императора Александра; а в Иснаніи, напротив']» того, все зависело от произвола Фердинанда, раздраженная воспоминаніями своего малодушія и желавшая изгладить память всего того, что было сделано в его отсутствіи для сохраненія независимости государства. При отъезде из Валенцы, 5-го мая, Король выслал вперед часть находившейся при нем дивнзіи генерала Эліо, под начальством враждебнаго временному правительству Эгіа (Eguia), поручив ему занять Мадрид и арестовать всех возбудивших подозреніе злопамятнаго Фердинанда. Это повеленіе было исполнено в ночи с 10-го на 11-е мая, и только тогда, когда были схвачены и заключены в мрачныя тюрьмы тридцать человек из числа кортесов и членов временнаго правительства—только тогда, как-бы в насмешку—был объявлен королевскій декрет 4-го мая, в котором, как уже сказано, признавалась неприкосновенность лиц и имуіцеств. Замечательно, что, за несколько дней пред тем, 6 мая, когда уже решена была Королем участь кортесов, они угрожали смертною казнью всякому, кто осмелился-бы изменить в чем-либо конституцію. Прогрессисты надеялись на сочувствіе народа, а народу возбужденный духовенством, требовал смерти всех задержанных лиц. Клерикалы угрожали в своей газете „Аталая" (Atalaya) виселицей без суда всем либералам. Король, сопровождаемый возгласами черни, везшей на себе его коляску, вступил торжественно в свою столицу, 1 (13) мая. Нетрудно было предвидеть, чего могла ждать Испанія от Фердинанда УП, отверженная в юности своими родителями, возросшая без всякой заботы о его воспитаны, мятежная сына, малодушнаго угодника Наполеону. Несколько дней по его въезде в Мадрид, прибыл туда герцог Веллингтон, чтобы склонить Короля к исполненін» обеіцаній. им данных в де-

18*

крете 4-го мая. Миниетр Сан-Карлос дал герцогу слово, что вскоре соберутся кортесы и что в день Св. Фердинанда будут освобождены все арестованные, кроме немногих, с коими поступят со веевозможным снисхожденіем. Но все эти обещанія были вероломно нарушены и до семидесяти лиц, осужденных, без всякаго означенія их вины, королевским декретом 15 декабря 1815 года, подверглись заключенію в крепости и монастыри, либо ссылке в африканскія президы. Все эти вопіющія несправедливости постигали лучших людей государства, между тем как Король, окруженный скоморохами, забавлялся их сплетнями, либо, переодетый, в сопровождении капитана своей гвардіи, герцога д’Алагон, ходил ночью по улицам Мадрида подслушивать городскіе толки. Придворные, большею частью бывшіе лакеи, сделались продажными раздавателями выгодных мест и отличій. Расходы двора увеличились вдвое против бывших при Карле III, и все таки королевская фамилія терпела большую нужду; войска и гражданскіе чиновники получали только часть положеннаго им содержанія, либо вовсе не получали его, так что случалось видеть офицеров испанской арміи в рубищах, босых, просящих милостыню. В министерстве финансов, казначеи выдавали жалованье с вычетом в свою пользу до восьми процентов. В продолженіи пяти лет, с 1814-го по 1819-й год, государственный долг Испаніи увеличился на два милліарда реалов (около 280-ти милл. рубл. сер.), занятых на самых тяжких условіях; в 1819 году, иснанскія облигаціи теряли при размене на звонкую монету до 88%; тогда-же акціи національнаго банка в 2,000 реалов (278 рубл. сер.) упали почти на десятую часть своей номинальной ценн (до 30-ти рубл. сер.). Такое положеніе дел требовало стольжс быстрой, сколько и энергической реформы. В 1818 году, великобританскій резидент в Мадриде доносил весколько раз своему двору, что, несмотря на взаимную вражду людей стараго и новаго порядка, все сословія народа были согласны между собою в ненависти к правительству и ожидали с нетерпеніем переворота, долженствовавшаго. как открыто гласило общее мненіе, положить конец бедствіям Испаніи(⁹).

И во Франціи. положеніе дел было сомнительно, хотя Король Людовик XVІІІ стоял несравненно выше Фердинанда, и умом. и нравственными качествами. В 1814 году, возвращеніе во Францію эмигрантов не подало повода к бурному столкновенію их с людьми республики и имперіи; но после Стадневнаго правительства, роялисты, неумеренно пользуясь торжеством своим, вместо того, чтобы поддерживать дарованную Королем хартію, предъявили чрезмерныя притязания и хотели господствовать в своем отечестве. Наследный принц, граф д’Артуа сделался главою преданных, но вредных поборников династіи Бурбонов, plus royalistes que le roi m^eme (превосходивших усердіем к Королю самаго Короля); к нему стекались доносчики и клеветники, со списками лиц, долженствовавпіих, по их мпенію, подвергнуться опале, а равно тех. которых они считали достойными занять важнейтпія места в правительственной іерархіи; там составлялись областные королевскіе комитеты, для управленія выборами кандидатов в избирательную палату; оттуда-же разсылались инструкціи, на основаніи коих національная гвардія, вместо охраненія общественной безопасности, хладнокровно смотрела на кровавыя сцены, происходивіпія в южных областях Франціи. Гоненіе на бонапартистов (terreur blanche) сопровождалось убійствами, которыя. оставаясь безнаказанными, подавали повод к новым преступленіям. Палаты, усердствуя ультрароялистам и желая предупредить противодействіе враждебных им партій, предложили Королю: „исполнить долг правосудія в отношеніи к тем, которые, в надежде на его милосердіе, осмеливались величаться своими мятежными поступками". Министерство представило, в октябре 1816 года, проекты двух законов: одного против мятежей и д ругаго, которым правительству давалось право, в продолженіи года, подвергать аресту всех обвиняемых в государственнных преступленіях и обезпечивать себя содержаніем на поруках, либо изгнаніем, всех тех, которые казались ему подозрительными. Этот закон,-на основаніи котораго—как говорили тогда— половина всей Франціи могла арестовать другую, был принят обеими палатами почти единогласно. Другой закон — против мятежей, предложенный министром юстиціи, был найден слишком недостаточным, и по тому палаты усилили maximum штрафов с 3-х тысяч франков до 20-ти тысяч и заменили временное заключеніе в смирительном доме ссылкою. Вслед за тем, был принят палатами почти без сопротивленія предложенный военным министром закон о судных коммисіях, коим предоставлялось, до 1-го января 1818 года, решать дела по всем преступленіям против общественной безопасности. Эти три закона, по мненію палат, обезпечивали будущность государства; для наказанія-же пособников ста-дневнаго бонапартистскаго владычества были приняты не менее строгія меры: палаты домогались, чтобы до тысячи двух сот лиц, замешанных в этом преступленіи. подверглись смертной казни, либо ссылке и кон-фискаціи имущества, и только лишь настоян ія самаго Короля ограничили взысканіе изгнанісм восьмисот пятидесяти лиц, в числе которых были все нареубійцы ²⁸), поступившіе на службу в теченіи Стадией, и сам знаменитый Фуше, тогда бывшій представителем Франціи в Дрездене. Областные чиновники, соревнуя палатам, притесняли владельцев національных именій, прежде принадлежавших эмигрантам, и не щадили никого из лиц казавшихся им подозрительными.

Неуместное усердіе палаты депутатов (прозванной la chambre introuvable), возбудив неудовольствіе во всей Франціи, и в особенности в Париже, заставило Короля распустить ее, но дух раздора и мщенія, возбужденный исключительными законами, распространился в провинціях, и новые выборы были произведены под вліяніем роялистских комитетов. Известный своею умеренностію, но увлеченный порывом ультра-роялизма, миниетр полиціи Деказ, в циркуляре 28 марта 1816 года, объявил врагами государства всех тех, которые злорадствовали затрудненіям правительства, либо изъявляли, словами или знаками, ненависть и призреніе спокойным и верным обывателям. Префекты многих денартаментов сменили по нескольку сот чиновников, назначив на их места „надежных людей" (les purs), которые, по прослуженіи двух или трех месяцев, были сменены „еще более надежными" (des hommes plus purs).

Положеніе финансов казалось безвыходно: после несчастных войн, истоіцивших государственный средства, надлежало исполнить обязательства услов-лснныятрактатом 8 (20) ноября 1815 года. Правительство, кроме 130-ти милліонов франков, требуемых ежегодно на поставку продовольствія для Союзных войск расположенных во Франціи, и 700 милліонов, на вознагражденіе военных издержек, долженствовавших быть погашенными в продолженіи пяти лет, обязалось уплатить Союзникам за прежнее время значительныя суммы, которыя на основаніи ликвидации 1817 годя, простирались по меньшей мере, до 180-ти милліонов. Как обыкновенный средства страны были недостаточны для удовлетворенія этим требованіям, то в 1815 году была наложена чрезвычайная подать в 100 милліонов, и кроме того министр финансов Корветто был принужден, в следующет году, сократить издержки двора (liste civile), уменьшить жалованье гражданских чиновников, собрать добавочную подать и сделать выпуск ренты в 6 милліонов, но французскіе банкиры отказались реализировать ренту, и по тому правительство не могло в 1816 году уплатить долг иностранным державам, и даже замедлило выдачу сумм на содержаніе их войск стоявших во Франціи. В бюджете на 1817-й год, был исчислен дефицит на сумму от 340 до 350 милліонов. Как наиболее сведущіе французскіе финансисты считали невозможным найти такой огромный капитал, то, по совету Уврара, обратились к иностранны м банкирам; голландскій дом Варинга, Гопе и комп. купили сперва 6 милліонов, а потом еще 24 милліона ренты, что вообще доставило казне до 345-ти милліонов франеов. Тогда-же иностранная армія, занимавшая Францію, была уменьшена на ‘/s часть. Не смотря однакоже на это облегченіе, французскій долг иностранным державам в 1818 году все еще простирался до 1390 милліонов, кроме исчисленных по ликви-даціи 180-ти милліонов. Но, к счастью Франціи, миниетр иностранных дел Ришельё, пользовавшийся особенною милостью Императора Александра, успел убедить его, что уплата такого долга превосходила средства Франціи, и только лишь личному вліянію нашего Государя французское правительство было обязано значительным облегченіем прйнятых им на себя обязательств^¹⁰). Усилія русскаго Монарха в пользу Короля Людовика увенчались полным успехом, и выдачею 12,400,000 ренты была погашена недоимка иностранным державам, кроме должных Англіи 3-х милліонов и Испаніи одного милліона ежегодной ренты. В последствіи, когда было условлено ускорить на два года выступленіе из Франціи иностранных войск, правительство, для уплаты остальной военной контрибуціи, выдало еще 24 милліона ренты. Таким образом, страна сложила лежавшее на ней бремя, но, за то, государственный долг, не превышавшій до возстановленія Бурбонов 63-х милліонов ренты, увеличился после С'та-дней почти втрое (“).

Россія находилась в исключителъном положеніи. То, что называется духом времени, общественным мненіем, у нас ограничивалось весьма Йены м кругом образованнаго сословія; вся-же остальная масса народа оставалась чуждою и внешней политик'е и многим из реформ государственной администраціи. Если в нашей Исторіи и встречаются исключенія, подобный народному движенію 1812 года, то это случалось только тогда, когда предстоять вопрос: быть или не быть Россіи? По обширности Имперіи и по затруднительности сообщеній, власть частных администраторов была весьма обширна, почти исключительна: „до Бога высоко, до Государя далеко"—еще и теперь говорят русскіе люди, возлагая все свое упованіе на ближайпіія к ним власти. Само собою разумеется, что правители частей Имперш не редко употребляли во зло свое могущество, и хотя такія злоупотребленія были вполне известны правительству, однакоже оно по необходимости терпело их. В прежнія времена, назначали областных воевод, давая им самое ограниченное содержапіе, но предоставляя право „покормиться" на счет вверенных им областей. Общественное мненіе, ограниченное, как уже сказано, весьма тесным кругом, было снисходительно к лихоимству и казнокрадству, которых не чуждались даже высоко поставленные люди. При Петре Великом, любимец царскій князь Меншиков был уличен в принятіи на себя, под чужим именем, казенных подрядов, в отнятіи у многих бедных помещиков земель, смежных с его огромными владеніями, и в приписке к пятидесяти тысячам душ, состоявшим в его именіях, еще более тридцати тысяч беглых разнаго званія. В последніе годы царствованія Екатерины Второй, лихоимство усилилось в высшей степени, что побудило Императора Павла издать строжайпііе законы против взяточников и повелеть чтобы на всех городских выездах были в острастку им поставлены виселицы. Кроткое господство Александра было не вусостояніи разбудить дремавшую общественную совесть. По окончаніи борьбы с Наполеоном, все осталось по прежнему. Снова наступило затишье; но-от упадка курса все сделалось дороже; роскошь усилилась; неправда господствовала в судах, и уже перестали ждать великих, коренных реформ. Лучшіе русскіе люди, избегая столкновенія с пріобретавшим ежедневно большее доверіе Государя, Аракчеевымъ—„Огорчеевым"— как называл его А. П. Ермолову искали пищи своей дея-тельности вне современных вопросов общества. Карамзин жил в веках минувших; Жуковскій в Светлом міре фантазіи. В одном из тогдашних писем его к Александру Иван. Тургеневу находим: „Прости! О себе ничего не пишу. Старое все миновалось, а новое никуда негодится. С тех пор как мы разстались, я не оживал. Душа какъбудто деревянная! Что из меня будет —не знаю; а часто, часто хотелось-бы и совсем не быть.“ Многіе обратились к забытому на Руси масонству; некоторые надеялись достигнуть возрожденія Россіи усиліями тайных обществ. Братья Тургеневы, Михаил Орлов, (тот самый, который вел переговоры о сдаче Парижа в 1814 году), люди стоявшіе выше своего века, покушались дать литературному обществу Арзамас политическое направленіе.... (¹²).

Император Александр еще в юности скорбел о нравственной порче русскаго общества, об этой общественной язве, для излеченія которой единственными средствами были увеличеніе жалованья чиновников и свобода печати ; но первая из этих мер затруднялась состояніем наших финансов, а со ершенная свобода печати устрашала многих и казалась ближайшим сотрудникам Государя безумным порожденіем французской революціи. Император Александр, (подобно тому как и по вопросу об освобожденіи крестьян), отдожил, против собственнаго убежденія, на неопределенное время, отмену щенсуры. и даже в послёдствіи стеснил либеральныя постановленія по сему предмету, изданныя им в первые годы своего царствованія. Отказавшись от намеренія — исторгнуть зло пустившее глубокія корни, он довольствовался преследованіем лихоимцев горькими насмешками. „Ну, право—го-ворил он — эти бездельники украли-бн мои корабли, еслибы представился к тому случай, а еслиб могли повыдергать у меня зубы, так, чтобы я того не заметил, то у меня давно уже во рту не осталось-бы ни одного зуба“ (¹³). Убежденіе в невозможности уничтожить злоупотребленія, подрывавшія общественное и частное благосостояніе, было одною из главных причин грусти и склонности к уединенію Императора Александра в последніе годы его жизни. Не успев осуществить задуманныя им преобразованія, он, со свойственным ему увлеченіем, быстро перешел от кипучей деятельности к холодной мрачной апатіи и вверил почти все распоряженія внутренними делами преданному ему, но грубому и жестокому Аракчееву. Только лишь внешняя политика занимала Государя, но и в сношеніях с иностранными государствами совершенно изменились прежніе его виды. Император Александр, поборник свободных учрежденій во Франціи, даровавшій либеральную конституцію Польше, видя злоупотребленія свободы — злоупотребленія присущія человечеству — усомнился в возможности тех самых реформ, которыя прежде составляли любимую мечту его, и вместо того, чтобы, оставаясь в челе европейских монархов, вести к преуспеянію освобожденные им народы, стал поддерживать политику венскаго двора, совершенно чуждую его великодушному характеру.

Очевидцы возвращенія Государя из-за границы в 1815 году пишут, что все нашли в нем большую перемену: он сделался самоуверенным и несравненно более строгим. Многіе из генералов и офицеров были зачислены по арміи, с липіеніем получаемаго ими содержапія: причиною тому было затруднительное положеніе финансов, непозволявшее даже облегчить подати увеличенный в продолжена минувшей войны (¹⁴).

По возвращеніи Государя из-за границы, последовали многія перемены в сфере высшаго управленіи. Несмотря на ограниченныя способности председателя государственнаго совета, фельдмаршала князя Николая Ивановича Салтыкова, Император, свято соблюдая долг признательности к бывшему своему воспитателю, оставлял его доживать век на занимаемою» им месте. Когда-же он скончался, 16 мая 1816 года, председателем совета и комитета министров был назначен светлейшій князь Петр Васцльевич Лопухин, человек большаго ума, прежде занимавшій должности генерал-прокурора и министра юстиціи. Муж государственный, в полном значеніи этого слова, он, покоряясь необходимости, умел поладить с Аракчеевым, чрез котораго восходили к Государю все доклады по государственному совету и комитету министровъ.

Военным министром, по увольненіи князя Горчакова, был назначен граф Коновницын, и по кончине его барон Петр Иван. Меллер-Закомельскій; в действительности-же управлял всею военною частью сопутник Государя во всех войнах, начальник главнаго штаба Петр Михайлович Волконскій.

По выходе в отставку графа Алексея Кирил. Разумовскаго, назначен был министром народнаго просвещенія любимец государев, главноуправляющій духовными делами иностранных исповеданій, князь Александр (Никол. Голицын. Вверенное ему управленіе получило названіе министерства духовных дел и народнаго просвещенія. Одаренный острым умом, но не обладавшій сведеніями по делам этих ведомств, князь Голицын был весьма набожен и усердствуя соединенію вер, сделался покровителем всех сект, которыя чрезвычайно размножились во время его управленія.

Министр юстиціи Трощинскій, в начале царствованія Александра вліятельнейшій человек no гражданской части, потом на время оставившій службу и назначенный в 1814 году министром юстиціи, вышел два года спустя окончательно в отставку. Место его занял, по рекомендаціи Аракчеева, занимавшійся в продолженіи войны с Французами формированіем пехотных полков, князь Дмитрій Иван. Лобанов-Ростовскій.

Говорят, будтобы Император Александр, по возвращеніи в Петербурга, в 1814 году, сказал канцлеру графу Румянцеву: „Вы отказались от службы. Я не хотел дать вам преемника, сам поступил на ваше место и беру с собою в дороге только писца". И действительно — Государь, занимаясь лично, как и прежде, внешнныи сношеніями, поручал излагать на бумаге свои мысли, то графу Каподистріа, то графу Нессельроду, но постоянно отдавал предпочтеніе первому, и даже твердыя, невсегда сходившіяся с образом мыслей Государя, представленія Каподистріа не изменяли долго его благорасположенія к знаменитому иностранцу, посвятившему свои дарованія на службу Россіи(¹⁵).

В начале 1816 года, цоследовало обрученіе и торжество брака Великой Княгини Екатерины Пав¹ ловны с Наследным принцем виртембергским и Великой Княжны Анны Павловны с Наследным принцем нидерландским. Оба принца явили себя героями в войну за независимость Европы. Императрица Марія Феодоровна, мать сирых и без но-мощннх, была окружена царствен ным семейством, блиставшим красотою и душевными качествами. Нераз уже мы имели случай говорить о высоком уме и образованіи Екатерины Павловны. Великая Княгиня Анна Павловна отличалась любовью к изящным искусствам. В самый день отъезда ея .из Петербурга, 10 іюня 1816 года. Академія Художеств удостоилась получить от Ея Высочества копію с Рафаелевой картины: „Святая фамилія“, нарисованную с замечательным искусством (¹⁶). В томъже году, граф Федор Петрович Толстой представил в Академію Художеств проектированные им рисунки медалей в память важнейших событій 1812, 1813 и 1814 годов(¹⁷). Академія, отдавая полную справедливость пользе такого предпріятія и искусству исполненія рисунков графа Толстаго, положила: