История частной жизни. Том 4: от Великой французской революции до I Мировой войны

В стремлении иметь собственный угол сквозит нарастающее желание телесной индивидуализации; писатели видят в этом проявления эготизма. «Надо закрыть все окна и двери, скукожиться, как ежик, развести в камине огонь, потому что холодно, и подумать о великом [198] , — пишет Флобер. — Поскольку мы не можем отцепить солнце, надо зашторить все окна и зажечь люстры в комнатах» [199] . Без сомнения, внутренний человек предшествовал внутреннему миру. Но в XIX веке собственная комната — это мечта; это модель мира.

198

Flaubert G. Op. cit. P. 701 (письмо Морису Шлезингеру, начало апреля 1857 г.).

199

Ibid. Р. 666 (письмо Элизе Шлезингер, 14 января 1857 г.).

Во всем, что происходит в частном пространстве, видны цели власти, межличностные отношения и поиск себя. Не удивительно ли, сколь важное место дом занимает в искусстве и литературе? Залитые солнцем сады Моне, приоткрытые окна Матисса, сумеречные тени на картинах Вюйара: живопись входит в дома и обнаруживает их тайны. Соломенный стул в комнате Ван Гога говорит нам об одиночестве.

Литература, долго молчавшая о внутреннем мире, начинает описывать его в мельчайших подробностях; в этом просматриваются изменения во взглядах на места и предметы. Какой путь проделан от сухих набросков Анри Брюлара до тщательных описаний «Момора», двойника Мартена дю Тара [200] , и, наконец, до романа «Жизнь, способ употребления» Жоржа Перека!

200

Martin du Gard R. Le lieutenant-Colonel de Maumort. Paris: Gallimard, 1983. В этом во многом автобиографическом романе описания интерьеров занимают особое место. Автор вспоминает о Гонкурах и о длинном описании салона принцессы Матильды.

Дом, памятное место

«Эти странные нагромождения камней и кирпичей, с разными ответвлениями, украшениями и какой–то особенной мебелью, со специфическими, неменяющимися формами, плотной и тяжелой атмосферой, в которых наша жизнь запутывается так же, как наша душа в теле, — какой только властью они не обладают над нами, какого только воздействия не оказывают на наше существование?» — пишет английский писатель, биограф и литературный критик Литтон Стрейчи, вспоминая Ланкастер–Гейт, дом (home) своей юности [201] .

201

Strachey L. Lancacter Gate // Urbi. 1984. IX. P. Ill-XI.

«Я мысленно видел то одну, то другую комнаты, в которых мне доводилось жить, и в заключение вспоминал их все в долгих мечтаниях, следовавших за моим пробуждением» [202] (Пруст).

Театр частной жизни, личный опыт, самое главное в детских воспоминаниях, дом — место глубинной памяти, в котором навсегда поселяется наше воображение.

ПРОСТРАНСТВА ЧАСТНОЙ ЖИЗНИ

Роже–Анри Герран

202

Пер. А. Франковского.

Дом для приличной публики

Вдали от «варваров»

Отношение господствующего класса к рабочим на протяжении всего XIX века оставалось презрительным. Этих «варваров» — так тогда принято было называть людей из народа — даже невозможно описать, до такой степени они были ужасны. «Представители третьего, и последнего, класса — пролетариата, — пишет во времена Луи—Филиппа доктор Таксиль, — за редким исключением, абсолютно невежественны, суеверны, имеют дурные привычки, нравы дикарей. Их пошлость, неотесанность, глупость, расточительность, склонность к грубым развлечениям и оргиям, столь вредным для их благополучия, не поддаются описанию» [203] .

203

Topographie physique et medicale de Brest et sa banlieue. 1834.

Можно было бы с легкостью составить целую антологию текстов такого рода. Для победившей буржуазии пролетарий — очень опасный дикарь, представитель низшей расы «Обеспеченные парижане, интересовавшиеся жизнью низов общества, более или менее сознательно ставили барьер между буржуазией и народом, и даже если они верили в необходимость социальной мобильности, совесть их была спокойна, потому что они рассматривали представителей народа как низших существ как в моральном плане, так и в социальном», — пишет Аделина Домар [204] .

204

La bourgeoisie parisienne de 1815 a 1848. Paris: SEVPEN, 1963.

В этом новом обществе, где высшей ценностью считалось богатство, имущество, между собственниками и теми, кто на них работал, существовала пропасть. В диссертации Ф.–П. Кодаксьони приводятся количественные данные по Лиллю [205] . В 1891 году состояние промышленника в среднем составляло 1 396 823 франка, рабочий же располагал 68 франками, соотношение было 1 к 20 541. В 1908–1910 годах и те и другие стали богаче, но разница между ними все еще составляла 1 к 9075. Вообразимо ли, чтобы эти антиподы сосуществовали в одном здании?

205

De l’inegalite social dans une grande ville industrielle: le drame de Lille de 1850 a 1914. Lille: Editions universitaires, 1976.

Из всех французских городов понемногу стали исчезать столь распространенные до революции здания смешанного назначения. Это видно на рисунках, представляющих дома в разрезе. Художники в XIX веке часто используют этот сюжет [206] , идя по следам демона Асмодея, персонажа романа Алена–Рене Лесажа «Хромой бес». На первых гравюрах мы видим, что чем выше этаж, тем беднее обстановка и скромнее комфорт, а на чердаке под самой крышей царит полная нищета. Жильцы этих домов не подозревают о существовании друг друга. Об этом пишут Бальзак [207] и другие. Жильцы благородного второго этажа вскоре переберутся в кварталы, построенные специально для них. В Париже этот процесс начался сразу после Реставрации — тогда в западной и северной частях города стали прокладываться новые улицы — и закончился градостроительной деятельностью Османа, переселившего всех представляющих опасность на периферию. Теперь изображение доходного дома в разрезе продемонстрирует социальную однородность жильцов. Постепенно в каждом более или менее крупном городе появятся кварталы для «приличной публики» и пролетарские гетто, где представители высших классов могут никогда не оказаться.

206

Статья Л. Py (L. Roux) в Le Cabinet de lecture, декабрь 1838; литография Ж. Картли для Le Magasin pittoresque, декабрь 1847 г.

207

Имеется в виду роман Бальзака «Кузина Бетта» (1848).

Дом в дорогом квартале

Во времена Второй республики, в дополнение к законодательным актам Старого порядка, касающимся высоты фасадов и ширины улиц, установлено следующее [208] :

— если ширина улицы меньше 7,80 метра, то фасады зданий не могут превышать 11,70 метра;

— если ширина улицы от 7,80 до 9,75 метра, то дома не могут быть выше 14,62 метра;

— если ширина улицы превышает 9,75 метра, то максимальная высота фасадов 17,55 метра.

208

Принято 15 июля 1848 г.

В рамках работ, проводимых Османом, Наполеон III добавил еще одну категорию ограничений: на бульварах, ширина которых превышает 20 метров, карниз может находиться на высоте 20 метров, при условии что в доме не более шести этажей, включая антресоль (верхний полуэтаж). Во всех зданиях высота этажа не должна превышать 2,60 метра [209] .

Осман запретил делать выступы в сторону улицы, и конструкторы будут вести долгую борьбу с этим постановлением, мешавшим воплощать в жизнь их помпезные замыслы. Их пыл умерит следующее ограничение [210] : на улицах шириной от 7,80 до 9,75 метра балконы могут выступать на 50 сантиметров на высоте не менее 5,75 метра от тротуара. Если ширина улицы от 9,75 метра — на 50 сантиметров на высоте не менее 4 метров и на 8о сантиметров — на высоте 5,75 метра и более. В начале XX века, хотя дома по–прежнему не должны быть выше 20 метров — для восьмиэтажного дома с учетом антресоли, — выступы могут достигать 1,20 метра, если ширина улицы 10 метров и более [211] , благодаря чему начиная с 1890-х годов стали появляться bow–windows — эркеры, застекленные «клетки» для освещения столовых комнат.

209

22 июля 1862 г.

210

Постановление от 23 июля 1884 г.

211

Постановление от 13 августа 1902 г.

Это позволит архитекторам при строительстве главных фасадов зданий черпать идеи Школы изящных искусств, для которой «археологический хлам» на протяжении века имел огромную важность [212] . Этот период будет отмечен ожесточенной борьбой сторонников неоклассицизма и неоготики. Пристрастие к ордерам вызвало к жизни использование всего разнообразия пилястр и колонн, примыкающих к стенам или выступающих вперед, с обязательными фронтонами, с орнаментальными фризами и с обработкой камня на итальянский манер. Выполняя эту благородную задачу, стипендиаты Французской академии в Риме будут вне конкуренции, потому что они с карандашом в руке провели среди античных памятников много времени. Их противники, которые обретут мощную поддержку в лице Виолле–ле–Дюка, будут строить готические произведения, как Бальзак — писать свои «Озорные рассказы» на псевдостарофранцузском языке. Когда Жером Патюро решил заказать себе дом [213] , он обратился к юному лохматому архитектору, который предложил ему на выбор дом в романском стиле, лучистую, пламенеющую готику или ломбардский стиль.

212

По этому вопросу см. подробнее: Hauteceeur L. Histoire de l’chitecture classique en France. Paris: Picard. T. VI, VII. 1955,1957.

213

Reybaud L. Jerome Paturot a la recherche d’une position sociale. Paris: Paulin, 1864.