История частной жизни. Том 5. От I Мировой войны до конца XX века
Шрифт:
ЧАСТНАЯ ЖИЗНЬ, ГОСУДАРСТВО И ПРАВО Регламентирована ли свобода?
В юридических текстах не приводится определения понятия «частная жизнь», это словосочетание употребляется как само собой разумеющееся. Статья 9 Гражданского кодекса: «Каждый имеет право на неприкосновенность частной жизни». Статья 8 Европейской конвенции по правам человека: «Каждый имеет право на уважение его личной и семейной жизни, его жилища и его корреспонденции». Статья 12 Всеобщей декларации прав человека: «Никто не может подвергаться произвольному вмешательству в его личную и семейную жизнь, произвольным посягательствам на неприкосновенность его жилища, тайну его корреспонденции или на его честь и репутацию». Слово «частное», которое словарь «Робер» наивно определяет как место, «куда нет доступа посторонним», не однозначно. Но кое-кто имеет доступ в «частные» помещения казино, в «частные кабинеты» секс-шопов, в туалеты, прежде называвшиеся «частными»: «Частные комнаты для клиентов находятся над частными комнатами продавщиц» (объявление в магазине Bon Marche в Париже, 1871 год). И наоборот, не являются ли визиты уважаемых господ к публичным девкам частью их частной жизни? Родители, которые водят своих детей в те «частные школы», которые заключили контракт на сотрудничество с государством, знают, что расходы по содержанию учебного заведения и жалованье преподавателей оплачиваются налогоплательщиками (и ими самими в том числе). Люди протестуют против налогов, но не отказываются получать пособия. Токвиль набросал портрет государства, который представляется весьма современным: это государство критикуют, но к нему же обращаются за льготами.
«Если
Закон от 17 июля 1970 года о праве на неприкосновенность частной жизни запрещает прослушивание телефонных разговоров и фотографирование людей без их ведома. Одновременно с этим общественное мнение, все более настороженное и поэтому склонное к репрессивности, в целом настроено положительно к смертной казни и требует большего внимания к потенциальным преступникам. Как следить за ними, не прибегая к запрещенным прослушке и фотографированию? Закон от 7 июня 1951 года о Координационном комитете статистических опросов общественных служб в статье 7 указывает, что опрашиваемые лица обязаны отвечать точно и в указанные сроки. Чувствительные души заявляют, что подобное вторжение в частную жизнь недопустимо, и они же во имя демократии требуют, чтобы «французское чиновничество» было абсолютно прозрачно. Общественное мнение обвиняет соседей в трусливом молчании и власти в бездействии, если речь идет о жестоком обращении с детьми. Статья 8 закона от 25 марта 1951 года доверяет судье по делам несовершеннолетних вести следствие. Что может подтолкнуть его к возбуждению дела? Разоблачение, слухи, учителя, заметившие на теле ребенка следы побоев. Это вызовет вторжение в семью, что будет рассматриваться как посягательство на неприкосновенность частной жизни, но в то же время, согласно статье 312 Уголовного кодекса, ограничивающей меры дисциплинарного воздействия родителей, избавит ребенка от жестокого отца и от потворствующей ему матери. «В моем детстве были сплошные оплеухи»,—говорил Селин. Генерал де Голль создал Министерство культуры Франции. Далее последовали министерства (или государственные секретариаты) свободного времени, досуга, окружающей среды и т.д. Что это—сужение пространства частной жизни или ожидаемые меры? Если кто-то желает губить себя наркотиками, с какой стати мешать ему, если он не нарушает общественный порядок? Те, кто наиболее болезненно относится к посягательствам государства, требуют сурового наказания для наркоторговцев. Самоубийство, которое не является ни преступлением, ни нарушением закона,—не высшая ли это точка частной жизни? Запрет работать лицам моложе шестнадцати лет и старше шестидесяти пяти—что это: вторжение в их частную жизнь или забота о детях и стариках? Легитимизация и в дальнейшем возмещение стоимости добровольного прерывания беременности—угроза частной жизни или, наоборот, ее защита? Чему способствует госпитализация на дому (HAD) — разрастанию государственного аппарата или заботе о здоровье больного? Ремень безопасности, мотоциклетный шлем—недопустимое вмешательство общества? Но кто оплачивает лечение пострадавших в ДТП? Фонд социального страхования, то есть население. Каждый желающий принять участие в конкурсе на должность преподавателя лицея должен представить справку об отсутствии судимости и пройти медицинский осмотр. Это посягательство на частную жизнь? Конечно. Но что сказали бы родители учеников, если бы узнали, что учитель их детей был приговорен к наказанию по позорной статье или болен СПИДом? Можно понять возмущение, которое вызывают фискальные органы, вторгающиеся в частную жизнь граждан, но как еще выявить налоговые преступления, на десять процентов сокращающие доходы государства?
Многие решения и действия, нацеленные на расширение сферы частной жизни, неявным образом обращаются к праву. Автомобиль остается символом индивидуальной свободы: он помогает не зависеть от расписания поездов и самолетов, на нем можно поехать куда угодно и юридически он является пространством частной жизни. Но эта свобода требует соблюдения большого количества юридических формальностей: надо получить права, застраховать машину, ежегодно платить налог, соблюдать правила дорожного движения и т.д. Французы всегда мечтают о собственном жилье, предпочтительно о доме. Государство стало проводить систематическую политику приобщения к собственности. Кто на это жалуется? Эволюция социальной политики позволила совершить переход от семьи-племени к нуклеарной семье. Пожилые люди, которых ранее опекали дети, оказались в одиночестве. В рамках триады современности—дом, машина, телевизор—нуклеарная семья может вести свою частную жизнь, скрытую от посторонних глаз. Безопасность этих изолятов обеспечивают столь критикуемые и хулимые налоги. Встречается ли в этих коконах дисгармония, несогласие? Допустим, пара решила развестись. Для решения этой сугубо частной проблемы приходится обращаться в суд. До принятия в 1975 году соответствующего закона развод ассоциировался с виной, поэтому процедура требовала опросов, расследований и пр. Развод по взаимному согласию ограничил дознание, однако решение суда все равно оглашается публично. Отказаться от этой процедуры—все равно что вернуться к репудиации*. В связи с разводом возникают вопросы об опеке над детьми, требуется решение финансовых проблем, связанных с ликвидацией семьи. Частная жизнь может протекать лишь в безопасном климате, который может гарантировать лишь государство. Общество критикует постоянно растущий чиновничий аппарат, некомпетентный, проедающий бюджетные деньги, но требует все больше полицейских. Надо ли напоминать, что законы пишут не чиновники, а представители, выбираемые населением? Ограниченное воображение законодателей не может предвидеть огромного разнообразия судебных споров. В результате во главу закона встают суды. Судья больше не довольствуется применением закона—он им распоряжается.
Общественное мнение неосознанно отрицает то, что находится за пределами юридического поля. Это видно на примере молодежных банд. Не случайно «антипогромный» закон и в значительной мере закон о безопасности и свободе были направлены против них. Уже давно молодежь побуждают объединяться в юридических рамках, будь то вчерашние скаутские организации или Дома культуры молодежи наших дней. Местные власти создают структуры, которые могли бы заниматься молодежью, чтобы во всех смыслах этого слова «окружить» ее вниманием. Отовсюду звучит критика планов застройки * Репудиация — зд.: развод на основании одностороннего заявления мужа, не подразумевающий обращение к судье.—Примеч. ред.
свободных участков, однако какой шум поднимается, когда напротив дома собственника такого участка кто-то другой решает возвести здание—оно же закроет вид из окна, и солнечный свет не сможет проникать в помещения! По закону от 22 июля i960 года создаются национальные парки. Немедленно начинаются протесты. В то же время очень многие любят бродить в этих охраняемых местах. И от непосредственного повышения стоимости участков земли на периферии одни пострадали, а другие выиграли. Дюркгейм не ошибался, утверждая, что «свобода есть продукт регламентации».
Собака — ребенок или предмет мебели?
Обращение в суд—это результат неспособности людей разобраться с конфликтами, возникающими в их частной жизни. Не юридический аппарат внедряется в чью-то приватность — это сами индивиды, мужчины
и женщины, умоляют его войти в их дома и чуть ли не залезть в постели. Чтобы проиллюстрировать эту мысль и развлечь читателя, приведем несколько примеров. 22 января 1982 года судья по семейным вопросам высокого суда в Mo вынес постановление о непримирении сторон, согласно которому каждый из супругов сохранит за собой свои личные вещи и что собака, принадлежавшая супруге, останется с ней. Супруг попросил, чтобы «ему разрешили брать собаку к себе на первые и третьи выходные месяца, а также на различные периоды школьных каникул». Получив отказ, он подал апелляцию, п января 1983 года апелляционный суд Парижа повторно отклонил его иск, полагая, что статья 254 Гражданского кодекса, касающаяся вопросов детства, не может быть применима к собаке. В самом деле, если приравнять собаку к ребенку в гражданском плане, что было бы чрезмерно вольной экстраполяцией, то статья 357 Уголовного кодекса, наказывающая за непредставление несовершеннолетнего, будет отныне применима к собаке и истец подвергнется уголовному преследованию за непредставление этой самой собаки в суде. Без ответа остается вопрос: что представляет собой собака в юридическом плане? Подразумеваемый ответ суда таков: собака представляет собой движимое имущество, потому что потеря удовольствия от общения с домашним любимцем не влечет за собой для одного из его хозяев никаких материальных потерь (Gazette du Palais, 26 января 1983 года).Драгоценности
«Отношения завязываются за шампанским и заканчиваются за отваром ромашки», — говорил Талейран. Когда же на кону деньги, отношения заканчиваются в зале суда. В «Антологии гнусностей», которую уже пора написать, фамильные драгоценности заняли бы видное место. 22 февраля 1983 года гражданская палата первой инстанции кассационного суда постановила: «Апелляционный суд не может поставить себе в упрек вынесенное решение, согласно которому разведенная супруга обязана вернуть своей свекрови кольцо, полученное-в день помолвки, так как, судя по расписке... она полностью осознавала, что должна будет вернуть драгоценность той, от кого получила ее, входя в семью, если перестанет быть ее членом». В самом деле, будущая невестка (в то время невеста) взяла на себя письменные обязательства вернуть кольцо в случае развода. Конечно, накануне свадьбы она не допускала такого развития событий (Gazette du Palais, 9-10 декабря 1983 года). 23 марта 1983 года кассационный суд первой инстанции подтвердил решение апелляционного суда о том, что разведенная женщина должна вернуть кольцо семье своего мужа, поскольку речь шла о «фамильных драгоценностях». Развод состоялся тридцать лет спустя после свадьбы; суд признал нанесение ущерба обеими сторонами. В течение трех десятилетий женщина носила эти драгоценности; именно она подала кассационную жалобу, которая была отклонена. Отклонив эту жалобу, суд закрепил понятие «фамильные драгоценности», подтвердив законность дела Ларошфуко, которое после семилетней процедуры (1954-1961) завершилось решением о том, что невестка после развода должна вернуть вышеназванные драгоценности, которые она получила «в пользование, а не в дар». Таким образом, эти два решения, от 1961 и от 1983 года, одинаковы. То, что фамильные драгоценности, как и собака, приравниваются к движимому имуществу,—очевидно, но чем они отличаются от прочих драгоценностей? Фамильная драгоценность не является ни традиционным подарком, который, согласно статье 852 Гражданского кодекса, не приносит никакого дохода, ни семейным сувениром, которому юридически присваивается статус «предмета, обладающего высокой моральной ценностью», без учета его денежной стоимости (которая может быть весьма значительной). Чтобы драгоценность признали «фамильной», она должна быть такой, чтобы ее можно было выставлять напоказ, то есть стоить достаточно дорого. «Драгоценности, которыми занимаются юристы, в первую очередь должны быть ценным движимым имуществом» (Recueil Dalloz-Sirey, 1984).
Кассационный суд надевает очки
Увольнение наемных работников по мотивам их частной жизни — благодатная почва для юриспруденции, полная нюансов, часто противоречивая. Приведем несколько примеров. Одна молодая дама работает психологом в кризисном центре для детей и подростков. После развода она сожительствует с директором центра—священнослужителем, который в конце концов отказался от сана, женился на ней и уволился с работы. Новый директор, человек невоцерковленный, увольняет молодую женщину, решив, что ее поведение «не соответствует целям учреждения, где она работает». Апелляционный суд отменяет его решение, объявляет увольнение злоупотреблением, объяснив это тем, что учреждение больше не является католическим и что вменяемое сотруднице в вину «не помешало профессиональной деятельности». Общественная палата кассационного суда отклоняет обжалование постановления,
о чем сделана запись в специальном бюллетене (Bulletin du dictionnaire permanent social) 22 марта 1985 года. Сотрудница, поступившая на службу в 1973 году, была уволена в 1976-м по причине ее связи с одним из руководителей. Работодатель утверждал, что действовал «не дожидаясь скандала, чтобы положить конец распущенности, царящей в коллективе, что явствует из сложившейся ситуации». Кассационный суд счел, что не было ни скандала, ни ущерба, и постановил, что «для увольнения не было никаких серьезных причин» (Кассационный суд, 30 марта 1982 года). В Энциклопедии Даллоза находим множество примеров незаконного увольнения, признанных судами злоупотреблением и наступлением на частную жизнь работников. Вот некоторые: увольнение отцом-работодателем сына за отказ расстаться с женой (Кассационный суд, 8 июля i960 года); увольнение сотрудника, последовавшее за его разводом с племянницей генерального директора фирмы (Кассационный суд, 5 апреля 1965 года); увольнение сотрудницы за то, что она отказалась изменить прическу, макияж и очки (Пуатье, 14 ноября 1973 года); увольнение работника за неупоминание в момент приема на работу о том, что он был священником-рабочим* (Кассационный суд, 17 октября 1973 года); увольнение разведенной учительницы католической школы за повторный брак (Кассационный суд, объединенная палата, 17 октября 1975 года); увольнение управляющей магазином за попытку самоубийства, что не имело никаких последствий ни для репутации, ни для работы торгового предприятия, и т. д.
И наоборот, закон обычно считает «реальной и серьезной причиной» для увольнения несовместимость характеров работодателя и работника—это делает совместную работу * Священники-рабочие—католические священники, проповедующие и занятые на производстве и получающие зарплату. Это движение зародилось в 1940-х годах и существовало до 1954 года, когда папа Пий XII осудил его; в 1965 году Ватикан разрешил возобновить деятельность священников-рабочих.
невозможной. В таком случае суд должен вынести решение и мотивировать его так, чтобы необходимость представлять доказательства не ложилась на работодателя (26 мая 1981 года). Остановимся на двух особенно показательных случаях. Молодая женщина сожительствует с хозяином аптеки, которому она помогает вначале добровольно, затем он оформляет ее на работу кассиром и бухгалтером. Далее следует разрыв многолетних отношений. Фармацевт увольняет свою служащую, которая требует возмещения убытков за «увольнение без веских оснований». Апелляционный суд ей отказывает, кассационный суд отклоняет обжалование, считая, что «разрыв личных отношений заинтересованных лиц имел последствия для трудовых отношений, требующих, с учетом характера выполняемой работы и специфики предприятия, взаимного доверия, которого больше не было» (Кассационный суд, 29 ноября 1984 года). Второй случай: на протяжении двух лет водитель-дальнобойщик, работавший в одном акционерном обществе, отказывался постоянно носить очки при перевозке тяжелых грузов, несмотря на то что в его медицинской справке было такое предписание. Однажды работодатель принял решение немедленно уволить его. Апелляционный суд счел увольнение правомерным, как и отсутствие предварительного уведомления об увольнении. Кассационный суд подтвердил это решение, потому что «отказ дальнобойщика носить очки больше не позволит работодателю даже на уведомительный период доверять ему перевозку грузов, для которой он и был нанят на работу» (Кассационный суд, 22 июля 1982 года). Отклонение кассационной жалобы открывает простор для воображения: почему этот шофер отказывался носить очки? В течение двух лет он водил машину без происшествий —может быть, они ему не были нужны? Если это так, то почему медкомиссия настаивала на постоянном ношении очков? Какие силы заставили его с упорством судиться с работодателем себе в убыток и дойти до кассационного суда? Такой сценарий достоин пера Хорхе Луиса Борхеса или Маргерит Дюрас.