История и повествование
Шрифт:
Мощи его целыя, ничем не вредимыя, только в некоторых местех немножко тело вредилося, и на лице плоть, и на голове волосы целы и крепкие, и ожерелье жемчужное с пуговицами все цело, и в руце левой полотенце тафтяное, шитое золотом и серебром, целое, кафтан весь таков же <…> и сапожки на нем целы, только подошвы на ногах попоролися, а на персех орешкиположенные, на персех горсть. Сказывают, что коли он играл, тешился орехамии ел, и в ту пору его убили, и орехикровью полились, и того для тые орехиему в горсти положили, и тые орехицелы [1024] .
1024
Цит. по: Собрание государственных грамот и договоров, хранящихся в Государственной коллегии иностранных дел. М., 1819. Ч. 2. № 147. С. 311 (курсив везде мой. — С.Д.* В файле — полужирный — прим. верст.).
Об орешках упоминает и присутствовавший при погребении царевича в Архангельском соборе дьяк Иван Тимофеев, который якобы видел их, когда несли гроб [1025] . Упоминаются орешки и в других исторических источниках — например, в книге Исаака Массы «Краткое известие о Московии в начале XVII в.»: «<…> И после обеда дьяк предложил двум или трем молодым дворянам устроить игру в орехи(курсив мой. — С.Д.), в которой, по его словам, желал принять участие Димитрий; <…> И тем временем, в самый разгар игры двое помянутых убийц перерезали царевичу горло, от сильного смущения забыв
1025
См.: Временник Ивана Тимофеева. М.; Л., 1951. С. 51; см. также: Клейн В. К.Угличское следственное дело о смерти царевича Димитрия. М., 1913. Ч. 2. С. 116.
1026
Масса Исаак.Краткое известие о Московии в начале XVII в. М., 1937. С. 39–40.
Однако орешки, якобы бывшие в руках царевича Димитрия в момент его убийства, не упоминаются в документах следственного дела об убиении царевича. Как резонно полагает Р. Скрынников, они «появляются» в этой истории позднее, только в 1606 году, уже как элемент церковной легендыоб убиении Димитрия, тогда же причисленного к лику святых [1027] .
В дальнейшем легенду об орешкахубиенного царевича Димитрия использует М. Волошин в стихотворении «Дметриус-император (1591–1613)» (1917):
1027
Скрынников Р. Г.Борис Годунов. М., 1978. С. 67–70. Подробнее об истории возникновения этой легенды см.: Кобрин В. Б.Кому ты опасен, историк? М., 1992 (гл. «Гробница в Московском Кремле»).
Но этот же мотив «орешков» неоднократно (5 раз) появляется в поэме Вен. Ерофеева, приобретая статус лейтмотива:
1028
(Курсив мой. — С.Д./В файле — полужирный — прим. верст./).
1029
Волошин М.Стихотворения. Статьи. Воспоминания современников. М., 1991. С. 126. Это стихотворение М. Волошина является, возможно, одним из источников сведений Вен. Ерофеева об орешках в руке убиенного царевича Димитрия. В записной книжке Вен. Ерофеева за 1969–1970 годов упомянуты 5 прижизненных сборников стихотворений М. Волошина, в том числе — сборники «Демоны глухонемые» (1919) и «Стихи о России и революции» (1921), в состав которых вошло стихотворение «Дметриус-император (1591–1613)» (см.: Ерофеев Вен.Записная книжка 1969–1970 годов / Публ. И. Авдиева // Комментарии. № 13 . Орешки царевича Димитрия упоминаются и в другом (не публиковавшемся) стихотворении М. Волошина — «Голод» (1923): «И Угличские отроки валились // С орешками в окоченевшей горстке» ( Волошин М.Стихотворения. Статьи. Воспоминания современников. С. 174). О знании Ерофеевым поэзии М. Волошина свидетельствует и такой факт: в собранную им в 1969 году антологию русской поэзии Серебряного века вошли 36 стихотворений Волошина (см.: Ерофеев Вен.Записная книжка 1969–1970 годов / Публ. И. Авдиева.о реминисценциях из поэзии XX века в поэме Вен. Ерофеева см. также: Богомолов Н.«Москва — Петушки»: Историко-литературный и актуальный контекст // НЛО. 1999. № 38). В современной Вен. Ерофееву поэзии мотив орешков в руках царевича Димитрия встречается у Е. Евтушенко («Под кожей статуи Свободы», 1968): «И лежит дитя в кафтане с лисьей выпушкой, // на убивцев смотрит с доброй укоризною. // В правой рученьке платочек белый с вышивкой, // в левой рученьке орешкинеразгрызенные» ( Евтушенко Е.Собр. соч.: В 3 т. М., 1984. Т. 2. С. 256; курсив мой. — С.Д.). Э. Власов в своем комментарии привел эти строчки Евтушенко для объяснения, как он считает, «контаминации мотива „закалывания младенца“ с отсылкой к царевичу Дмитрию <…> и орехами» ( Власов Э.Бессмертная поэма Венедикта Ерофеева «Москва — Петушки». С. 242), не подозревая при этом, что Е. Евтушенко ничего сам не контаминировал, а просто использовал один из мотивов легенды об убиении царевича Димитрия.
«Скорее даже так: орехи
«А там, за Петушками, где сливаются небо и земля, и волчица воет на звезды, — там совсем другое, но то же самое: там, в дымных и вшивых хоромах, неизвестный этой белесой, распускается мой младенец, самый пухлый и самый кроткий из всех младенцев. Он знает букву „ю“ и за это ждет от меня орехов. Кому из вас в три года была знакома буква „ю“? Никому; вы и теперь-то ее толком не знаете. А вот он — знает, и никакой за это награды не ждет, кроме стакана орехов »
«— До чего не доеду?!. До них, до Петушков — не доеду? До нее не доеду? — до моей бесстыжей царицы с глазами, как облака?.. Какие смешные вы…
— Нет, мы не смешные, мы боимся, что ты до него не доедешь, и он останется без орехов…
— Ну что вы, что вы! Пока я жив… Что вы! В прошлую пятницу — верно, в прошлую пятницу она не пустила меня к нему поехать… Я раскис, ангелы, в прошлую пятницу, я на белый живот ее загляделся, круглый, как небо и земля… Но сегодня — доеду, если только не подохну, убитый роком… Вернее — нет, сегодня я не доеду, сегодня я буду у ней, я буду до утра пастись между лилиями, а вот уж завтра!..
— Бедный мальчик… — вздохнули ангелы.
— „Бедный мальчик“? Почему это „бедный“? А вы скажите, ангелы, вы будете со мной до самых Петушков? Да? Вы не отлетите?» (с. 164; гл. «Салтыковская — Кучино») [1031] .
«Боже, где твой чемоданчик с гостинцами?.. два стакана орехов для мальчика
«Да конфеты, конфеты „Василек“… И орехов двести грамм
1030
В файле, во всей цитате — полужирный — прим. верст.
1031
В последнем случае налицо и мотив предзнаменования смерти (ср. загадочную реплику ангелов «бедный мальчик», которую можно отнести и к сыну Венички, и к нему самому).
На первый взгляд орешки, которые везет Веничка своему сыну в Петушки в качестве гостинца, — не более чем бытовая деталь. Но настойчивость, с которой эта деталь предъявляется читателю, заставляет подозревать ее неслучайность и, следовательно, особый смысл. Примечательно, что в двух последних случаях мотив «орешков» появляется сразу послеэпизода с царем Митридатом [1032] .
Примечательна и ономастическая игра с именем Митридат. Обратим внимание на то, что имя «первенца» в поэме Вен. Ерофеева — Вадим(см. эпиграф; «Вадиму Тихонову, моему любимому первенцу»), которое в обиходе часто превращается (хотя и ошибочно) в имя Димаи начинает восприниматься, следовательно, как просторечный вариант имени Димитрий/Дмитрий.В
пользу возможного каламбурного обыгрывания автором этой пары имен ( Вадим — Дмитрий)говорит отдельная фраза в записной книжке Вен. Ерофеева: «Вадим Лжедмитриевич» (с. 352).1032
Литературным источником мотива орешковв поэме «Москва — Петушки» может быть также один эпизод из романа Достоевского «Братья Карамазовы»: доктор Герценштубе купил Дмитрию Карамазову, когда тот был еще ребенком, фунт орехов(см.: Достоевский Ф.Собр. соч.: В 15 т. Л., 1991. Т. 10. С. 183–184). И этот случай из своего несчастливого детства Дмитрий Карамазов запомнил на всю жизнь. Вероятность этой реминисценции (может быть, не до конца осознанной автором?) подтверждается и тем, что в разговоре Венички с ангелами (в гл. «Салтыковская — Кучино», в эпизоде, в котором ангелы утверждают, что «он (сын Венички) останется без орехов») появляется выражение «бедный мальчик»; но точно так же доктор Герценштубе называет маленького Дмитрия Карамазова: «И тогда я вспомнил мою счастливую молодость и бедного мальчика(курсив мой. — С.Д.) на дворе без сапожек, и у меня повернулось сердце <…>» (Там же. С. 184). Отметим также, что у Ерофеева говорится о двух стаканахорехов (см. с. 237), что приблизительно соответствует 1 фунту (0,40951241 кг), так как 1 стакан ассоциируется с 200 г. Впрочем, в других случаях герой говорит либо о «стаканеорехов» (с. 160), либо о «двухстах граммахорехов» (с. 241). В любом случае примечательно, что орехи предназначены были ребенку по имени Дмитрий.
Эта же фраза может быть понята следующим образом: «Имя Дмитрий — это ложное (неправильное) имя Вадим». В таком же смысле можно толковать и слово «Лжедмитриевич» в позиции отчества— как тоже ложного, несуществующего, или указывающего на ложное «родство» этих имен. Разумеется, при этом само слово «Лжедмитриевич» — отсылка и к образу убиенного царевича Димитрия, якобы воскресшего в облике самозванца — Лжедмитрия. «Говорящим» (в некотором смысле) оказывается и само имя Митридат,которое созвучно имени Дмитрий;по сути дела, перед нами — вторичная «этимологизация» (и «русификация») древнегреческого имени Митридат [1033] .
1033
Можно вспомнить также странных попутчиков Венички, деда и внука с одинаковым «именем» — Митрич(с. 184). Как и у царя Митридата, у внука Митрича течет влага из ноздрей: «из обеих ноздрей его хлынули слезы» (с. 190). Ср. в записной книжке Вен. Ерофеева: «У понтийского царя Митридата в полнолуние тоже сопли текли» (цит. по: Ерофеев Вен.Записная книжка 1969–1970 годов / Публ. И. Авдиева // Комментарии. № 13. httD://www.screen.ru/vadvad/Komm/13/dnevnik.htm).
Тем не менее остается неясным, кто, собственно говоря, проецируется на образ царевича Димитрия: царь Митридат, Веничка или его сын-первенец? Сын героя подходит по возрасту (младенец), Веничка подходит потому, что он вскоре действительно будет зарезан в неизвестном подъезде, а понтийский царь Митридат подходит потому, что он «сопливый» (так сказать, тоже своего рода «младенец») [1034] и носит имя убиенного царевича. Но парадокс в том, что ведь именно Митридат, явившись в сне Венички, хочет его зарезать (то есть претендует на роль убийцы, а не жертвы). Есть ли смысл в этой путанице? Или — перед нами ситуация, когда роли намеренно перепутаны, что делает поставленный выше вопрос принципиально неразрешимым? Ведь еще в самом начале поэмы декларируется эта якобы неразрешимая историческая коллизия:
1034
«Сопливость» в данном случае может пониматься и по-другому — как аналог и субститут «слезливости» (если вспомнить значение идиомы «распускать сопли»), в том числе — раскаяния (что вполне соответствует, например, расхожему литературному образу Бориса Годунова или Понтия Пилата). Впрочем, можно вспомнить и тему лицемерного раскаяния многих тиранов-душегубов, упоминаемых (и подразумеваемых) в поэме, включая тиранов советской эпохи. В этой связи примечателен коктейль под названием «Слеза комсомолки» (см. комментарий к этому пародийному названию, имеющему признаки оксюморона: Власов Э.Бессмертная поэма Венедикта Ерофеева «Москва — Петушки». С. 315). Надо полагать само название напитка «Слеза комсомолки» — еще и пародийное обыгрывание названия итальянского вина Lacrima Christi ( Христовы слезы), которое было воспето А. Блоком в цикле «Итальянские стихи» («Флоренция», 7): «И легкой пеной пенится // Бокал Христовых Слез». На библейский подтексет указывают названия и других коктейлей Венички: «Иорданские струи», «Звезда Вифлеема», «Ханаанский бальзам».
«Никто этого не знает, и никогда теперь не узнает. Не знаем же мы вот до сих пор: царь Борис убил царевича Димитрия или же наоборот?»
«Или где-нибудь у 105-го километра я задремлю от вина, и меня, сонного, удавят, как мальчика? Или зарежут, как девочку?»
Последний пример также имеет прямое отношение к исторической теме убиения царевича Димитрия [1036] .
1035
Сам Вен. Ерофеев (в записной книжке) однажды сравнил себя с царем Борисом: «Я как Борис Годунов. Глад и мор и гнев народный и смуты, и терзания. Являются плюгавые, чернявые и энергичные Василии Шуйские, являются и плетут интриги. Являются юные Лжедмитрии. А я — только стискиваю голову, мечусь между Владимиром и Талдомом с вечным „Уф, тяжело! дай дух переведу!“» (с. 399). Слова «Уф, тяжело! дай дух переведу!» — дословно приведенные слова Бориса из либретто оперы Мусоргского «Борис Годунов» (TV действие, картина 2), то есть из сцены видения Борису призрака убитого царевича Димитрия (см.: Власов Э.Бессмертная поэма Венедикта Ерофеева «Москва — Петушки». С. 184–185, 257).
1036
См.: «Эти слова, намекающие, в инверсированном виде, на судьбу царевича Дмитрия и детей Бориса <…>» ( Паперно И. А., Гаспаров Б. М.«Встань и иди» // Slavica Hierosolymitana 1981. Vol. V–VI. Р. 400).
Представляется очевидным и несомненным то, что автор поэмы вообще любил qui pro quo подобного рода, и примеры такой «ролевой» путаницы у Ерофеева встречаются неоднократно [1037] .
Принцип путаницы (времени, места и т. п.; например: герой едет в Петушки, а оказывается в Москве; ни разу в жизни не был на Красной площади, но в конце непостижимым образом оказывается именно на ней) стал ведущим принципом построения текста поэмы, поэтому может показаться, что логического разрешения эта ситуация не имеет (то есть неясно, «кто кого убил»).
1037
В частности, в записных книжках накопим такие примеры: «В ноябре: входит Раскольников, а его старушка рраз топором» (с. 409); «Чтобы попасть в гостиницу, рекомендуется: „Я внук знаменитого Павлика Морозова, геройски замученного партизанами“» (с. 408); «И чудак же этот Ахиллес Пелид! У всех нормальных людей только пятка неуязвима, а у этого — все наоборот» (с. 355); «А Тихонов бы все напутал. Он в Афинах был бы Брут, а в Риме — Периклес» (с. 364).
Однако дело обстоит не столь безнадежно, поскольку сцена смерти героя описывается достаточно непротиворечивыми параллелями (вариантами), реализующими некий инвариант: царь убивает ребенка (младенца).Его можно сформулировать и более обобщенно: власть(государство) убивает человека.Тогда парадигма возможных смысловых параллелей будет выглядеть так:
1) царь Ирод — убивает младенца (-ев) (библейский мотив избиения младенцев [1038] подключается также через «Бориса Годунова» Пушкина, где в глазах Николки-юродивого (и народа) царь Борис — новый царь Ирод, который «избивает» младенца Димитрия);
1038
См. об этом мотиве в связи с убийством героя: Козицкая Е. А.Путь к смерти и ее смысл в поэме Вен. Ерофеева «Москва — Петушки» // «Москва — Петушки» Вен. Ерофеева: Материалы Третьей международной конференции «Литературный текст: проблемы и методы исследования». Тверь: Тверской гос. ун-т, 2000. С. 20.