История Нового Каллена — Недосягаемая

— Пожалуйста, вернись! — Я взвыла и упала на колени прямо на промерзшую землю, с рыданиями хватаясь за волосы и буквально разрывая криком лес, выплескивая всю боль, негодование, обиду, отвращение, ужас, суеверный страх, что несоизмеримым грузом давно лежали на моей душе.

Но она не вернулась. Густые деревья поглотили последнее мерцание фар. Меня оставили, одинокую, униженную, в слезах на подъездной дорожке у чужого дворца. Лучше бы она перегрызла мне глотку.

Я кричала так, будто мне в позвоночник всадили нож, словно без анестезии вырвали зубы, словно я в первый раз увидела короткую заметку в новостях об упавшем самолете: «Семь членов экипажа и сорок восемь пассажиров, находившихся на борту, погибли, четверо пропали без вести». По телу прошла ощутимая дрожь, и я впервые не сдержала внутреннюю мощь, впилась ногтями в землю и выпустила агонию, заставляя землю дрожать под ногами, деревья ходить ходуном, как во время страшного урагана.

Сила исчезла так же неожиданно, как пришла. Все мои силы вмиг оказались высосаны, как тот самый мятный смузи из прозрачного стаканчика. В ушах все звенело, как после мощного взрыва. Я осталась лежать на промерзлой земле, невидящим взглядом пытаясь вглядеться в насмешливые, вечные небеса.

***

Я чувствовала себя до странного болезненно в мягкой постели. Под ворохом одеял стало жарко, а высокие потолки будто надвигались на меня, заставляя метаться по постели в отчаянных попытках отогнать от себя яркие, пугающие картинки. Страшный сон с Таней в главной роли казался настолько реальным, будто всего несколько часов назад я чувствовала ее обжигающие холодом пальцы на своих запястьях, будто она действительно бросила меня здесь и исчезла среди крон высоких сосен и дубов.

Когда в голову ударило осознание реальности произошедшего, мне стало почти физически больно. На сгибе локтя красовался наполовину отклеенный полупрозрачный пластырь из госпиталя, на запястье болталась пластиковая бирка пациента, горло саднило от криков. Со всем размахом и эффектностью, правдивостью и бескомпромиссностью, приемная мать поставила меня на место. Даже рациональному и дальновидному доктору Каллену не удалось переубедить, умилостивить ее.

А теперь за окном сгущались краски приближающейся ночи.

Дверь в комнату отворилась, и я отвернулась в другую сторону, поджимая ноги в позу эмбриона и мечтая оставаться незамеченной как можно дольше.

— Пора просыпаться, Лиззи, — голос доктора, словно заржавелый кинжал, ощутимо врезался мне в спину, выводя на ней отвратительное слово: «Позор». Я лишь крепче обняла колени, зажмуривая глаза. Почему он не остановил ее?.. Почему даже не попытался?

Кровать прогнулась под его весом, и я напряглась.

— Таня оставила тебе письмо, — мягко произнес Карлайл. — А теперь тебе нужно поесть, организму необходимы силы, чтобы восстановиться после алкогольного отравления.

— Зачем вы все это делаете? — сломлено прошептала я. — Таня ведь смылась. Вам известно, как она относится ко мне на самом деле. Вам не для кого больше меня охранять. Вам вовсе не обязательно со мной возиться и дальше. — Я сжала в кулаке сбившиеся простыни. Слезы закончились, на их смену пришел острый цинизм. Ну и хорошо. Пасть еще ниже, стать еще более воспаленной и израненной у него под боком я не хотела.

— Не драматизируй, девочка. Прочти спокойно свое письмо, — тяжелая ладонь привычно коснулась моего плеча, и меня ощутимо передернуло. — Приводи себя в порядок и спускайся ужинать. Эмметт все твердит о гонках и Имперском марше. — Голос доктора звучал чисто и ободряюще. Мне захотелось ударить его. — Завтра отдохнешь дома, а потом мы со всем разберемся, хорошо?

Он обещал мне помочь. Но вместо благодарности и приятного опустошения в голове я чувствовала себя жалкой. Ненавистная жалость, бесполезная, великодушная и искренняя, обманчиво теплая, как стакан теплого молока с медом перед сном, как бисквитный торт с двенадцатью свечами, что держит в своих руках голубоглазый ангел, перепачканный мукой и взбитыми сливками.

Мои губы скривились в сухом рыдании, и я неуверенно потянулась в объятия Карлайла, стремясь вообразить на его месте кого-нибудь очень дорогого. Если не теплое детское тельце, то надежную материнскую нежность моей Марвел.

— Она… даже не попрощалась. Если Таня меня оставила, если она больше не вернется, я… — Доктор вздохнул и успокаивающе провел ладонью по моим волосам и спине.

— Успокойся. Я знаю Таню, и с уверенностью могу сказать, что она вернется. Ей нужно немного времени, чтобы остыть и решить все проблемы дома, — оборвал меня Карлайл и поднял мой подбородок, заставляя смотреть ему в глаза. — Мы со всем разберемся, и, что бы тебя не тревожило, я постараюсь быть полезным. Ты только не закрывайся, Лиззи. Позволь мне тебе помочь. В искренности нет ничего унизительного.

Я только печально кивнула и вздохнула. Хотелось простого, неизящного человеческого утешения. Забраться под обжигающий душ. Заполнить чем-нибудь теплым расстроенный желудок. Прочесть письмо, что уголком стояло на прикроватной тумбе. Оно явно было написано гораздо раньше, чем мать произнесла свою сокрушительную речь; но от этого становилось лишь тревожнее. В этих словах я явственно разгляжу то, что потеряла навсегда.

***

Горькие слова Тани крепко врезались в мою память, будто она аккуратно и упорно выцарапывала их на коре импровизированного дерева. У меня спирало дыхание, когда я осознавала, что мне еще только предстоит узнать содержание зловещего письма. Вряд ли сейчас я была готова еще раз прочесть о том, как разрушительна я в своих действиях, как заставила ее стыдиться, как она дает мне время на изменения: скажем, до выпускного в школе, до тех пор, пока я не буду зависеть от Ксанакса [3], чтобы просыпаться по утрам, и не растолстею на еде из кафетерия.

Если еще каких-то полчаса назад я хотела отвлечься просмотром гонки, то сейчас меня манило умиротворяющее одиночество в ворохе одеял. Казалось, можно бесконечно всматриваться в темные ветви деревьев, что мирно покачиваются от ветра, нагими кончиками деликатно касаясь окон. Голод я утолила водой из-под крана. Может, немного фальшивой ласки и пошло бы мне на пользу, но осознание вины сковывало по рукам и ногам, не позволяя сдвинуться с места.

_____

[3] Ксанакс — мощный антидепрессант.

_____

Когда в мою комнату ввалился жизнерадостный Эмметт с подносом, я бездумно созерцала темный потолок, медленно срастаясь с кроватью. Я предпочитала находиться в неведении внешнего мира как можно дольше, как будто это могло мне помочь.

— Эй, пап, а ты уверен, что мелкая была жива, когда ты к ней заходил? — загоготал Эмметт и с грохотом водрузил поднос на тумбу. — Подъем, Лиззи. Тут тебе передачка с чем-то очень мокрым и склизким от мамы, а еще у нас старт гонки через три минуты. — Вампир дернул за край одеяла, на котором я лежала, и прошествовал к телевизору, безошибочно угадывая канал с прямой трансляцией.

— Ты можешь и без меня посмотреть, не провалишься, — пробормотала я, и нехотя обернулась на манящий запах. На подносе обнаружился горячий куриный суп, и — я благодарно вздохнула — мои любимые домашние спагетти.

— Я и так всегда один смотрю, — с какой-то обидой протянул Эмметт. — Да и тебе хватит валяться тут и горевать о своей взрывоопасной мамуле. Теперь я вижу, в кого ты такая. Вот только Таня явно немного по-другому справляется с эмоциями. Она у нас играет в лесоповал, и чуть не помяла толстенным кедром весь гараж!