История одного полка

Мой первый караул в полку - третий пост. При инструктаже нам объяснили, какая большая ответственность на нас возложена, что у нас под охраной склад с несколькими тысячами тонн боеприпасов, и при малейшей детонации они снесут половину дивизии, плюс еще сдетонируют армейские склады, которые находились рядом и этого хватит на вторую половину. Так как мы находились в Афганистане, где повсеместно шли боевые действия, эта угроза была реальной. Склад был вдалеке от части, с трех сторон была степь, с четвертой - спортплощадка полка. Все, кто стоял на этих постах, помнят, какое там было ограждение, два ряда колючки (без путанки), между ними ров и маршрут часового, около 400 метров на каждый пост, все это без освещения и сигнализации. В светлое время вся территория хорошо просматривалось с вышки, хуже было ночью, слух и зрение на пределе, при сильном афганском ветре старался запоминать все постоянные шумы и звуки, чтобы определить вновь появившиеся, однажды услышал, как ежик шуршал в канаве, я и не знал до этого, что здесь кроме змей и ящериц еще и ежики водятся.

Тогда наша 8-я батарея еще не была боевой, да и весь 3-й дивизион, так как система «Ураган» была засекреченной, мы не участвовали пока в боевых операциях. Но скучать не приходилось, несли караульную службу в части и по гарнизону, ходили в гарнизонный патруль и другие наряды, занимались строительством. Крепко досталось в 1982 г., когда началась эпидемия гепатита, наряду с паратифом и малярией. Помню, строили подразделения, брали анализы, процедура простая - в пробирки с мочой капали йод, и сразу все становилось понятно. Каждый раз ждешь приговор, каждый раз увозили от пяти и больше солдат, и каждый раз нас становилось меньше, и все больше нагрузки на тех, кто оставался в строю. В батареях оставалось в среднем по 15–20 солдат, это из 65-и по штату, плюс второй дивизион находился на боевой операции. На наши плечи легло все, от охраны части до поддержания техники в боевой исправности. Караул собирали из разных подразделений, вечером вышел, а на другой день опять заступаешь, а кто ходил в ночное боевое охранение, то они утром выходили, а вечером опять заступали. А ведь еще нужно было поддерживать боевую подготовку, из оставшихся набирали 2–3 расчета и выезжали на занятия по огневой подготовке на стрельбы. Все были уставшими, но все понимали, что надо - здесь Афган. Я тогда не заболел, но примерно через полгода подцепил и гепатит и малярию. Если раньше при эпидемии отправляли на лечение в Союз, то нас уже лечили в нашем госпитале. Были и такие, которые под любым предлогом старались не возвращаться обратно в часть, но рано или поздно их отправляли обратно, и если честно, мы их презирали. Слава богу, таких было не много. А еще надо было обустраивать быт в части, ведь все было под открытым небом, кроме столовой, еду варили в полевых кухнях прямо на улице. Наша 8-я батарея принимала активное участие в строительстве кухни, клуба и продовольственного склада.

Другие подразделения тоже участвовали, но нашу батарею преследовал злой рок, были небоевые потери. При строительстве кухни, когда поехали в горы за камнем, перевернулся «Урал» с пятью бойцами, сержанту из взвода управления бортом раздавило голову, погиб. В другой раз, тоже при поездке за камнем, попали под снаряд 7-й батареи, они готовились к операции и выехали на учебные стрельбы. С нами был офицер, но почему-то он не знал, что по тому квадрату, куда мы поехали, будут стрелять, взрыв был метров в ста от нас, но это стрелял «Ураган», и мы знали, что первый снаряд пробный, после корректировки может последовать залп, быстро сели и уехали. Так оно и случилось, там уже горела земля, обошлось, отделались легким испугом.

Бывают просто друзья, хорошие друзья, а близкий друг всегда один. Два близких друга всегда стараются находиться рядом. Так при строительстве клуба два близких друга сорвались с самой верхушки, метров с десяти. Их увезли на «УАЗике»-таблетке ПМП в госпиталь, и мы больше их не увидели, один умер, а другой остался инвалидом. По понятным причинам я не пишу никаких фамилий, неизвестно, что родным сказали об их смерти. Вот такая была реальность, не только боевые потери.

В Афганистане я находился 2 года и 25 дней. Служил при трех командирах части. Первый - подполковник Ильин, при нем мало служил, помню, когда он прощался с полком, в конце произнес: "До свидания, товарищи артиллеристы", в ответ тишина, он сам засмеялся, это моя вина говорит, я вас этому не научил. Он, наверное, был прав, не до этого было, ему нужно было научить воевать и обустроить часть. На этом построении представили нам нового командира полка подполковника Котова. Новый командир был строгим и требовательным, в части хромала дисциплина, были нарушения формы одежды и еще многое другое, но он порядок навел, и мы в этом плане стали образцовой частью. Третьим командиром был подполковник Рогозин, при нем продолжалось начатое Котовым, при нем наш 3-й дивизион стал чаще участвовать в боевых операциях, и это всех нас обрадовало, а то мы завидовали 1-му и 2-му дивизионам, да и устали от однообразной службы, хотелось чего-то нового.

Вот заканчивалась вторая зима, здесь на Шиндандской равнине она сырая, без снега, только дожди холодные, почва глинистая, вперемешку с камнями, и по этой причине дождевая вода не впитывалась, ощущение, как в сыром бетонном бункере, в ночных караулах надевали химзащиту, один ствол от автомата виднелся. Не по уставу, но зато не промокали, спасибо офицерам, что не запрещали, они понимали нас. А весна началась третья, здесь все происходит быстро, незаметно все позеленело, колючие кустарники, кое- где появилась трава, цветут какие-то синие цветочки и дикие красные маки, загремели грозы. Но через этот рай мы уже дважды прошли, это продлится дней двадцать и потом афганское солнце сделает свое дело, сожжет всю эту красоту. Опять задует «афганец», опять с утра закружат пыльные вихри, у которых «хвост» поднимался наверное больше километра вверх, и лучше в его зоне не попадаться, в нем кружилось всякое, пыль, мелкие камни, колючие кустарники и разный мусор. А около 11-и часов начинал дуть сильный горячий ветер, от пыли иногда метров на пять ничего не видно, забивались глаза нос и уши, мокрая от пота одежда становилась как панцирь. В палатках на койки пыль ложилась толстым слоем, если закрывали окна, то при 40-градусной жаре внутри было, как в парилке, так что выбор был не велик. Вокруг никаких деревьев, недавно посадили тополя, когда они вырастут? Скважина глубиной 125 метров, воды хватало на пару часов в сутки, в основном она уходила на кухню, а помыться нужно было успеть, так как подавалась по времени. Во избежание поймать какую-то заразу, воду для питья кипятили с верблюжьей колючкой, но она во фляжке кончалось быстро - жара и очень хотелось пить, и пили уже любую, какая попадется. И вот результат - дизентерия, за два года в третий раз. Пошел в санчасть, а там приняли с неправильным юмором: "Ну что, солдат, об… ся?", я не понял в чем моя вина, развернулся и пошел обратно в палатку. Под вечер - температура под 40 и начался бред, товарищи понесли под мышками в санчасть, там больше вопросов не было, сразу в изолятор и стали лечить. Но эта весна долгожданная - скоро домой, скоро кончатся все эти тревожные дни и ночи, так хочется поскорее обнять своих родных, которые там, на Родине молились богу эти два года, чтобы мы вернулись живыми. Сколько ночей мать не спала, я никогда не узнаю, ее стоны часто слышали старшие братья и успокаивали.

Уже в апреле начались увольнения, среди первых увольняли больных, ведь почти никого не комиссовывали по состоянию здоровья, только очень тяжелых. Потом начали увольнять тех, чья замена приходила из учебных центров - это сержантский и водительский состав. Нам рядовому составу оставалось ждать пока призыв пойдет, пока карантин пройдут. Мы прощались со своими товарищами и с грустью провожали взглядом белых красавцев ТУ-154, которые улетали с увольняемыми в сторону Родины прямо над нашими головами, ведь аэродром был совсем рядом, но для нас таким далеким.

За все время прохождения службы я научился внушать себе, что так должно быть, кончилась вода и мучила жажда - так должно быть, жара, холод, болезни, зубная боль (которая два года не отступала, из-за климата зубы начали портиться, а стоматологов не было), даже то, что могут убить - это все так должно быть, и это помогало. Не увольняют - так должно быть. Все советские граждане знали, что 22 апреля день рождения В.И. Ленина, так вот 21-го на вечернем построении, как обычно зачитывали фамилии, кто завтра увольняется, я спокоен, даже и не надеюсь, и вдруг звучит моя фамилия. Я не могу объяснить, что у меня в голове творилось, эти слова: "Готовься на завтра", прозвучали как гром, в одно мгновение все смешалось, радость, волнение и какая-та тревога, мне казалось, что я ослышался, что меня это не касается. Я свой долг выполнял честно, со всеми задачами справлялся, уставы старался не нарушать, кроме заряжающего и нештатного сапера меня начали обучать как резервного наводчика, был я скромным и, как говорится, в душу никому не лез, так что у меня на груди были только комсомольский значок и знак ГТО, которым меня наградили еще до армии. Так вот, когда мне сказали готовиться на завтра, после построения я подошел к своему командиру взвода и попросил если можно наградить меня знаком «Отличник Советской Армии», вроде заслужил, а то стыдно так ехать домой, медали рядовым редко давали. Он дал добро и в тот же вечер мне поставили печать и отметили в военном билете о присвоение отличника.

А готовится и не надо. Платок для матери, упаковку лезвий для бритья - подарок отцу, несколько фотографий, письма от любимой девчонки, да сладости из нашего Военторга - это все давно лежало в маленьком кейсе. Сбор у штаба в 5 утра, естественно всю ночь не спалось. Утром собрались у штаба, ждем, волнуемся, и не зря, вышел дежурный офицер и объявил, что на сегодня все отменяется. Мы с грустным видом разошлись по подразделениям. Это было только начало. Далее, раза два в неделю, говорили готовиться на завтра, и по разным причинам все отменяли, то банда подошла близко к аэродрому, то крупная боевая операция готовилась, и так продолжалось более двух месяцев. Меня даже в наряд уже не назначали, в части начали строить офицерскую баню и меня назначали там старшим.

Эти два месяца мне казалось, что нахожусь в каком-то сне, что я здесь навсегда, что никакого увольнения не будет, началось афганское лето, опять пыль, жара и пейзажи пустыни, уже никакой реакции на счет завтра. Уже начало июня и вот уже конкретно сказали готовиться на 10-е число. У меня был близкий друг, ему сказали, что уволят 26 июня, и я решил, что потерплю еще 15 дней, так хотелось поехать вместе. Я попросил командира, чтоб поменял мое число на 26-е, но или он не понял, или в штабе не поняли, но нас просто поменяли числами!!!. Так я остался последним в дивизионе из моего призыва - это было что-то! Общение с родными было только письмами, которые долго шли в один конец, а как мы радовались полученным письмам, читали и перечитывали по несколько раз, не спали ночами и думали о родных и о любимых. А я два месяца не писал, все думал, что доеду раньше писем, а мы находились в Афганистане и если отсюда нет вестей, значит плохой знак, они ожидали цинковый гроб. Я это тоже понимал, но что-то исправить не мог, было уже поздно.

И вот настало 26 июня, 2 года и 25 дней в Афганистане, опять сбор у штаба, реакции никакой, сон продолжается, жду дежурного с его фразой - "Все отменяется". Но нет, он вышел, сделал перекличку и проверил документы, опять подъехал «ГАЗ-66» с открытым кузовом, опять дорога, но уже на аэродром. Все как в обратно прокрученной кинопленке, вот проехали КП, вот опять автопарк с грозной техникой, но уже до боли знакомой, вот свернули по бетонке, ну прощай родная часть! А в душе не покидает чувство, что все это нереально, что скоро проснусь, и я еще в части. А рядом сидят не те пацаны, которые тогда ехали, а возмужавшие, загорелые парни, прошедшие этот долгий и нелегкий путь афганской войны, да и я уже не думал спрятаться за железным бортом, когда проезжали кишлаки. На аэродроме прошли таможенный контроль, но мы на это не обращали внимания, все смотрели на красивый белый лайнер, который стоял на взлетной полосе и хотелось быстрее попасть в салон. И вот вошли и заняли места, и только когда самолет взлетел у меня зажгло в груди, только сейчас поверил, что все кончено, а в голове звучало: "НЕУЖЕЛИ ДОМОЙ". Так как у душманов уже появились «Стингеры» самолет набирал высоту по спирали, чтобы не пролетать над горами, откуда могли подбить. Я еще три раза увидел нашу часть с разной высоты и в душе смешалось все: радость увольнения, грусть прощания с товарищами, зная, что со многими никогда не увижусь, гордость за наш полк, за то, что много сделали по благоустройству и что наша замена будет помнить нас. Еще одна радость, нам сказали, что летим на Ростов с посадкой в Самарканде на таможенный досмотр. Обычно летали до Ташкента. А с Ростова до Кишинева рукой подать. Когда стюардесса сообщила, что перелетели границу СССР, в салоне творилось что-то незабываемое: крики «Ура», полетели панамы и фуражки, обнимались знакомые и незнакомые, здесь были солдаты и офицеры со всей 5-й дивизии, водители и танкисты, артиллеристы и десантники, мотострелки и санитары. У многих заблестели глаза, их можно понять - это были слезы радости и потерь, переживаний и лишений".

Воспоминания Нины Косынкиной (Шестовской), заведующей офицерской столовой 28 РеАП (февраль 1983 - февраль 1985)

"Жила с родителями в Ульяновске, работала в ресторане «Волна», пришла разнарядка в трест ресторанов командировать кого-то в Афганистан. Вот так я и оказалась в Шинданде в нашем артиллерийском полку. Был февраль 1983 года, и эта загранкомандировка продлилась до февраля 1985 года.

Боже ж ты мой, куда меня занесло!!! (из личного архива Нины Косынкиной-Шестовской)