История русской литературы в четырех томах (Том 3)

Не слепок, не бездушный лик

В ней есть душа, в ней есть свобода,

В ней есть любовь, в ней есть язык...

...............................................

Вы зрите лжет и цвет на древе:

Иль их садовник приклеил?

Иль зреет плод в родимом чреве

Игрою внешних, чуждых сил?

(149)

Стихотворение утверждает идею суверенности природы и направлено как против вульгарных материалистов, проповедующих безоглядное произвольное вторжение человека в мир природы, подчинение ее воле человека, так и против церковного догмата о природе как "слепке" воли бога. [26]

Произведение Тютчева обнаруживает явные следы творческой реакции поэта на стихотворение К. Н. Батюшкова "Есть наслаждение и в дикости лесов...", которое, очевидно, произвело на него большое впечатление. Отголоски его содержатся и в других произведениях поэта ("Нет, моего к тебе пристрастья...", "Певучесть есть в морских волнах...", и др.).

В свое время на то же стихотворение Батюшкова откликнулся Пушкин в гимне Председателя в маленькой трагедии "Пир во время чумы". Однако если Пушкин "подхватывает" и по-своему развивает тему притягательности для человека грозных, роковых явлений природы, бросающих вызов активности, воле, бесстрашию человека, способного противопоставить свое самосознание стихии, Тютчев в данном стихотворении развивает идею родства человека с матерью-природой и обязательств, которые накладывает это родство на мыслящую личность. В творчестве Тютчева проблема взаимоотношений человека и природы находит свое выражение в лирических мотивах суверенности природы и ее нравственного влияния на человека, родства человека с природой и трагизма его роковой разобщенности со всем сущим. [27]

В стихотворении "Нет, моего к тебе пристрастья..." (1836), перефразируя обращение Батюшкова к природе (у Батюшкова: "...ты, природа-мать, Для сердца ты всего дороже!" - у Тютчева: "...моего к тебе пристрастья Я скрыть не в силах, мать-Земля!"), Тютчев декларирует упоение "природным" состоянием, освобожденностью от груза дум, от сложной духовной жизни и от порабощения трудом, целенаправленной деятельностью и книжностью. Приверженность к земной жизни, к ее простым радостям в данном стихотворении он воплотил в обаятельных образах мира природы, совместив чувственные ощущения с идеальным умонастроением:

Бродить без дела и без цели

И ненароком, на лету,

Набресть на свежий дух синели

Или на светлую мечту...

(137)

В этих заключительных строках разговорные и просторечные выражения (ненароком, набресть, дух в смысле "запах", синель вместо сирень) передают непосредственность, простоту умонастроения лирического субъекта, а традиционный, прочно во шедший в поэзию образ "светлая мечта" - высокую, идеальную устремленность его души. [28] В стихотворении "Певучесть есть в морских волнах..." (1865) пытливая мысль и "ропот", протест человека, не способного примириться со своей участью смертной и бесконечно малой части вселенной, противопоставляются музыке, разлитой в природе и отражающей се гармоничность Средоточием стихотворения, эмоционально "ударной" его частью является изречение французского философа Б. Паскаля. Паскаль, как и Тютчев, размышлял над вопросом о связи человека с природой и отделенноеTM, оторванности его от нее. "Человек не что иное, как тростник, очень слабый по природе, но этот тростник мыслит", - писал Паскаль, [29] подчеркивавший, что человек является наиболее совершенным явлением природы, и рассматривавший способность мыслить кар; источник силы. Тютчев псе в дан ном стихотворении передал ощущение одиночества человека, отторгнутого своим познающим разумом от природы, неспособного проникнуть в гармонию ее стихийных процессов, но и не могущего примириться с этим.

Человек для Тютчева такая же тайна, как природа, но каждая личность несет свою, особенную тайну. Мир души человека исконно трагичен, в нем кроются стихии разрушения и саморазрушения. Стремясь приобщиться к гармонии, стройному величию вселенной, человек испытывает и притяжение хаоса. Лишь на время в нем засыпают страсти, под которыми "хаос шевелится". Обращаясь к ночному ветру, поэт восклицает:

О страшных песен сих но пой

Про древний хаос, про родимый!

Как жадно мир души ночной

Внимает повести любимой!

(144)

Вместе с тем душа человека, утверждал Тютчев, таит нравственные и творческие силы, которых не знает природа. "Освобождение" скрытых хаотических инстинктов человека опасно, так как при этом может произойти нарушение равновесия духовных сил личности, а попытка вторжения в интимный мир чревата разрушением этого мира. Чем личность нравственно богаче, тем она сложнее и уязвимее, тем тоньше н таинственнее те ее силы, которые бессознательно в естественном своем состоянии порождают самозабвенное чувство и нравственную чистоту, беспокойную мысль и творческое вдохновение.

Любовь и самое творчество, являясь порождением глубин человеческого духа, несут вместе с тем опасность нарушения гармонии личности и разрушения ее целостности. Этой идеей проникнуто знаменитое стихотворение "Silentium!" (1830). [30]

Признание, самоанализ, исповедальная лирика чреваты опасностью распада внутреннего мира человека:

Лишь жить в себе самом умей

Есть целый мир в душе твоей

Таинственно-волшебных дум;

Их оглушит наружный шум,

Дневные разгонят лучи,

Внимай их пенью - и молчи!

Поэт, выражая до конца глубины своего духа, а тем более анализируя их, рискует разрушить их естественное живое состояние. Ведь, по Тютчеву, познание сродни разрушению. Разрушительное стремление познать чужую личность Тютчев находит и в любви: любовь, страсть разрушает охранительную замкнутость и целостность внутреннего мира человека. Жажда самовыражения, достижения полного взаимопонимания делает личность уязвимой. Даже взаимное чувство, обоюдное стремление любящих к растворению своего я в новом единстве мы не может предотвратить бурную разрушительную вспышку индивидуальности, "особности", отчуждения, которая фатально сопровождает влюбленность, по традиции слывущую моментом гармонии душ:

Любовь, любовь - гласит преданье

Союз души с душой родной

Их съединенье, сочетанье,

И роковое их слиянье,

И... поединок роковой...

(191)

Лирическая тема пагубности этого "рокового поединка", жертвой которого по большей части оказывается женщина, проходит через все творчество Тютчева ("Двум сестрам" (1830), "Сижу задумчив и один..." (1836), "1-е декабря 1837" и "С какою негою, с какой тоской влюбленной" (1837?), "Еще томлюсь тоской желаний..." (1848), "О, как убийственно мы любим..." (1851?), "Предопределение" (1851?), "Не говори: меня он, как и прежде, любит..." (1851-1852) и т. д.). Во многих стихотворениях Тютчева откровенность увлеченного страстью сердца губительна. Она делает его беззащитным перед пошлостью толпы. В стихотворении "Чему молилась ты с любовью..." внутренний мир женщины, способной на глубокие чувства, уподобляется храму, а бездушное светское общество, преследующее ее своим лицемерным судом, рисуется как толпа, оскверняющая храм.

Мотивы опустошенного святилища или растоптанного, уничтоженного вторжением оазиса объединяют разные по теме стихотворения Тютчева: "Silentium!", "О, как убийственно мы любим..." и "Чему молилась ты с любовью..." (1851-1852). Этот лирический мотив отражает присущее Тютчеву ощущение разрушительности моментов наивысшего душевного и творческого подъема, раскрывающих глубины духовного мира человека и ставящих его перед опасностью сделаться жертвой непонимания, недоброжелательства, осуждения. Вместе с тем, несмотря на опасности, которые несет духовный подъем, это состояние поэт воспринимает как счастье.

Так грустно тлится жизнь моя

И с каждым днем уходит дымом;

Так постепенно гасну я

В однообразьи нестерпимом!...

О небо, если бы хоть раз

Сей пламень развился по воле,

И, не томясь, не мучась доле,

Я просиял бы - и погас!

(125)

Драматизм конфликтов любви, гибельных страстей, бурь был близок поэту. Он не мыслил счастье как спокойное существование вне бурь и борьбы. Недаром цветение весенней природы, буйство молодых ее сил он воплощал в образах грозы ("Весенняя гроза", "Как весел грохот летних бурь..."), кипения и разлива весенних вод ("Весенние воды").