История русской литературы в четырех томах (Том 3)
Шрифт:
Напротив, трагизм "тления", медленного, незримого, "глухого" увядания, трагизм без катарсиса, без героического взлета вызывал глубокую скорбь поэта, его ужасала "боль без отрады и без слез" (189).
Тютчев часто рисует "крайние", кризисные ситуации, развязки напряженных конфликтов, кульминационные моменты борьбы. В философской его лирике эта особенность его творчества проявляется в том, что мысль поэта стремится к предельному лаконизму, к точной обобщающей сентенции. Переводя изящную, законченную формулу, философский вывод на язык образов, поэт выражает свое понимание сущности, основополагающих начал жизни природы, мироздания и бытия людей. В интимной лирике Тютчева эта особенность его поэзии отражена в "сюжете" стихотворений, изображающих драматические эпизоды "поединка рокового" двух связанных взаимной любовью сердец.
Наряду с такими драматичными и драматургичными сюжетами в поэзии Тютчева значительное место занимает изображение ситуаций "непроясненного"
В стихотворении "14-е декабря 1825" Тютчев рисует восстание декабристов как не принятую народом ("Народ, чуждаясь вероломства, Поносит ваши имена") и историей жертву, подвиг, недостойный названия героического, обреченный па забвение, следствие ослепления, рокового заблуждения. Тютчев осуждает декабристов, но осуждение, которое содержится в его стихотворении, двусмысленно и не абсолютно. Отметая их идеалы, их политические доктрины как неосуществимые, утопичные, он изображает их жертвами энтузиазма и мечты об освобождении. Именно в этом стихотворении Тютчев создает обобщающий образ крепостнической монархии России как "вечного полюса", пронизанного железным дыханием ночи, - образ, предвосхищающий данную Герценом символическую картину последекабрьской реакции ("О развитии революционных идей в России"). Можно отметить своеобразную перекличку образов и идей стихотворения Тютчева, посвященного декабристам, и символического стихотворения "Безумие" (1830). В обоих произведениях жизнь общества воплощается в образе пустыни - выжженной зноем земли ("Безумие") или вечной мерзлоты полюса ("14-е декабря 1825"). Герои обоих произведений - утописты, мечтающие победить роковую мертвенность пустыни, возвратить ее к жизни. Они, по оценке поэта, безумцы, "жертвы мысли безрассудной". Строфа, которой оканчивается "Безумие", однако, не подводит итог мысли автора, осуждающего героя. Более того, вопреки декларированной в начале произведения позиции презрительной жалости к безумцу, ищущему воды в пустыне, конец стихотворения, исполненные лиризма строки о скрытых под песками источниках, шум которых, как кажется герою, он слышит, может скорое восприниматься как апофеоз мечты, чем как ее порицание.
И мнит, что слышит струй кипенье,
Что слышит ток подземных вод,
И колыбельное их пенье,
И шумный из земли исход!
(120)
Недаром эта строфа напоминает начало более позднего стихотворения Тютчева (1862), озвеличивающего дар поэтического прозрения:
Иным достался от природы
Инстинкт пророчески-слепой
Они им чуют, слышат воды
И в темной глубине земной...
(217)
Строфа, завершающая "14-е декабря 1825", двусмысленна, как и все стихотворение. Теплая кровь, дымящаяся и замерзающая на железном ветру, образ, выражающий человеческую беззащитность жертв деспотизма и жестокость силы, против которой они восстали. Исследователь творчества Тютчева Н. В. Королева отмечает, что образ крови в стихотворениях поэта всегда имеет высокий и трагический смысл. [31]
Вместе с тем последний стих этого произведения - "И не осталось и следов..." - дает основание сблизить "14-е декабря 1825" с лирикой Тютчева 40-50-х гг., в которой тема непроясненного трагизма, обыденного существования "без отрады и без слез", "глухой", бесследной гибели становится одной из ведущих. Стихотворения, в которых отражена эта тема, "Русской женщине", "Как дымный столп светлеет в вышине!..", "Слезы людские, о слезы людские...", "Эти бедные селенья..." - замечательны прежде всего тем, что в них дается обобщающий образ современной поэту русской жизни, а в последнем - поэтическая картина жизни народа. Поэт преклоняется перед нравственным величием крепостных крестьян, видит высокое этическое значение ежедневного подвига труда и терпения "непробужденного народа", но глубоко переживает трагизм пассивности, бессознательности своих современников и неосмысленности их существования. Христианское смирение, покорность не соответствовали его титанической натуре, жаждавшей познания и приобщения к жизни с ее страстями и битвами. Идеал активности, существования, полного тревог и событий, раскрывающего творческие силы личности, уже в 40-х гг., у Тютчева сплетается с размышлениями о судьбе русской женщины, с уверенностью в том, что только деятельная, озаренная общественными, умственными интересами и свободным чувством жизнь может сделать ее счастливой. Трагизм обыденной, "рутинной" жизни, лишенной "общей идеи" и значительных событий, жизни, убивающей высокие устремления и творческие силы человека, в разных аспектах раскрывали представители реалистической литературы второй половины XIX в. Немало страниц посвятил осмыслению этой проблемы Тургенев.
Тютчев, творчество которого формировалось в лоне романтического направления, в середине XIX в. вплотную подошел к пониманию "человека, стоящего перед лицом исторических потрясении", [32] поэтически выразил психологию активного, сознательно
несущего свою историческую миссию современного человека. Таким образом, он решал художественные задачи, которые в той или другой форме занимали писателей-реалистов его времени.Обстоятельства личной жизни Тютчева содействовали развитию этой линии его творчества. Поэт стал участником современной драмы, глубоко потрясшей его. Тютчев был человек бурных чувств и страстей. Уже ранние его стихотворения, посвященные любви, поражают силой и откровенностью выражения страсти.
Если Пушкин в своей любовной лирике неизменно провозглашает как высшее проявление эмоции целомудренное, "очищенное" гуманностью чувство, Тютчев глубоко человечную сущность любви раскрывает через изображение губительной, внутренне конфликтной, роковой страсти.
Интересный параллелизм и контрастность можно отметить в стихотворениях Пушкина "Ее глаза" и Тютчева "Люблю глаза твои, мой друг...".
Потупит их с улыбкой Леля
В них скромных граций торжество;
Поднимет - ангел Рафаэля
Так созерцает божество.
Этими стихами Пушкин определяет очарование глаз любимой женщины.
Но есть сильней очарованья:
Глаза, потупленные ниц
В минуты страстного лобзанья,
И сквозь опущенных ресниц
Угрюмый, тусклый огнь желанья.
(151)
– как бы спорит с ним Тютчев.
Выдвигая идею разрушительного начала, таящегося в стремлении к познанию и анализу, в частности в психологическом анализе, Тютчев вместе с тем пристально всматривается в душевную жизнь человека и отмечает неожиданные, непризнаваемые абстрактно нормативными представлениями об отношениях в любви проявления личности.
Уже в раннем стихотворении "К N.N." (1830) лирический герой наблюдает любимую женщину, пытается на основании ее поступков заключить о ее чувствах, ее характере и, удивляясь этому характеру, размышляет о причинах формирования его свойств:
Благодаря и людям и судьбе,
Ты тайным радостям узнала цену,
Узнала свет: он ставит нам в измену
Все радости... Измена льстит тебе.
(111)
Подобно Фаусту Гете, субъект лирики Тютчева сочетает буйство страстей с холодным аналитическим умом. Не только любимая женщина, но его собственная личность делается объектом наблюдений поэта. В стихотворениях Тютчева, передающих сильное, подчас глубоко трагическое чувство, поэт нередко предстает как наблюдатель, пораженный зрелищем губительных, роковых и прекрасных проявлений страсти.
О, как убийственно мы любим.
Как в буйной слепоте страстей
Мы то всего вернее губим,
Что сердцу нашему милей!
(188)
О, как на склоне наших лет
Нежней мы любим и суеверней...
(197)
За склонность к анализу, размышлению, наблюдению он готов осудить себя, отказать себе в праве на непосредственное чувство.
Ты любишь искренно и пламенно, а я
Я на тебя гляжу с досадою ревнивой...
(191)
Так обращался Тютчев к женщине, которую горячо любил, страсть к которой составила счастье и трагедию его жизни после приезда в Россию.
В 1844 г. Тютчев вернулся из-за границы, в 1850 г. сблизился, а затем вступил в гражданский брак с Е. А. Денисьевой - преподавательницей Смольного института, где учились его дочери. Тютчев был дважды женат, оба раза на иностранках, женщинах аристократического происхождения. Живя за границей или в Петербурге, он вращался в придворном кругу. Денисьева, хотя и была дворянкой по происхождению и институткой по воспитанию, по своим умственным интересам и по психологическому складу резко отличалась от светских женщин, с которыми до того встречался Тютчев. Страстная, смятенная, уязвимая, безразличная к искусству и болезненно реагировавшая на общественное мнение. Денисьева была русской женщиной новой эпохи. Совершенно не соответствовавшая тем типам женщин, которые были опоэтизированы в лирике 30-40-х гг., она во многом предвосхищала героинь Достоевского. Душевный мир этой женщины был близок Тютчеву, уже в конце 20-х-начале 30-х гг. сделавшего греховные, губительные чувства элементом своего поэтического мира. [33] Однако именно Денисьева раскрыла Тютчеву душевный надрыв современного человека, остро ощущающего распад привычных связей, начавшуюся перестройку казавшихся незыблемыми бытовых и социальных форм жизни русского общества.
Глубокое и прочное взаимное чувство Тютчева и Денисьевой привело к тому, что у поэта возникло второе, "случайное" семейство, - явление, которое считали характерным для русской жизни переломной эпохи Достоевский, Толстой, Писемский. Излюбленная мысль поэта о разрушительности страсти, обнажающей внутренний мир человека и делающей его беззащитным перед чуждым вторжением, получила подтверждение в виде жестокой травли, которую привычное и "родное" ему высшее общество обрушило на любимую им женщину. Но эти губительные, сведшие ее в могилу переживания не только глубоко ранили ее, но и активизировали ее натуру, раскрыли силу ее характера, тонкость чувств, способность на самопожертвование, чистоту и возвышенность ее духовного строя.