История русской литературы второй половины XX века. Том II. 1953–1993. В авторской редакции
Шрифт:
Адмирал Корнилов произнёс фразу, облетевшую ряды защитников: «Ретирады не будет! А если услышите, что я вам скомандую ретираду, колите меня штыками!» (Сергеев-Ценский С.Н. Собр. соч.: В 4 т. М.: Госполитиздат, 1955. С. 419).
Многие страницы эпопеи Сергеева-Ценского повествуют о героизме, стойкости и мужестве защитников Севастополя, подвиг становится привычным для быта повседневности. Вот характерный в этом отношении рассказ: «Если закатилась, например, бомба небольших размеров в блиндаж через двери и вертится, и шипит, готовая взорваться и убить и искалечить осколками несколько человек, то, конечно, должен же кто-нибудь броситься к ней, схватить её руками и выбросить вон из блиндажа, как же иначе? Это, конечно, геройский поступок, но подобных поступков было много, к ним привыкли, они никого не удивляли, они были просто необходимы так же, как борщ и каша, был, кстати, и такой случай, что ядро, подпрыгивая, катилось
Оборона Порт-Артура также привлекла внимание, и роман о ней современно, злободневно зазвучал в годы войны. А.Н. Степанов (1892–1965), четырнадцатилетним подростком испытавший все тяготы обороны (его отец служил командиром батареи), также накануне войны начал писать свой роман, но прежде, как и все исторические романисты, собирал документы, воспоминания современников, участников обороны, «оживлял» свои личные воспоминания, подробности быта, нравы и обычаи того времени… И была возрождена ещё одна страница русской истории, полная героизма, трусости и предательства. Адмирал Макаров, генерал Белый, Кондратенко, Кадеин, офицеры Борейко, Горбатовский, Енджеевский и др. – запоминающиеся образы, воплотившие в себе яркие индивидуальности, человеческие характеры со всеми их особенностями.
Документальная основа, правдивость и достоверность рассказанного – всё это послужило мощным толчком для продолжения разработки исторической проблематики. Немалую роль в расцвете исторического романа в годы войны сыграло присуждение В. Яну и С. Сергееву-Ценскому Сталинских премий первой, а А. Степанову и С. Бородину – второй степени.
Конечно, в первые дни войны все исторические романисты писали публицистические статьи, привлекая исторические примеры для актуальной агитации и пропаганды патриотических, государственных идей, мыслей, пробуждая высокие чувства. Но прошло время, пропагандистские задачи были с блеском выполнены, настала пора серьёзного и глубокого осмысления исторического опыта русского народа в яркие мгновения своей государственной жизни.
Раиса Мессер в статье «История и военная современность», подводя итоги развития исторического романа в годы войны, писала:
«Едва ли существенной и не самой острой проблемой советского исторического романа как для самих романистов, так и для их критиков оказывалась всегда проблема соотношения истории и современности. Две крайние позиции боролись в этом вопросе друг с другом. Одной из них было свойственно замыкание в так называемую историческую достоверность, увлечение подлинностью воспроизводимых в романе конкретной обстановки, вещей, говора, обычаев. В таких романах недоставало главного: государственно-исторического взгляда на изображаемые события, связи времен последующих и предшествующих. Вместо реальной исторической драмы – куски добросовестной исторической хроники. Вместо масштабных характеров исторических героев – разрозненные черты, жанровые сцены. Отвлечённая идея вне времени понятой борьбы добра и зла или идея гуманизма в самом общем её толковании оказывалась обычно философией истории в таком романе.
Другая, противоположная позиция, наоборот, отметала самостоятельный исторический смысл воссоздания какой-либо эпохи. История для таких романистов имела лишь смысл как «политика, обращённая в прошлое». Известно, сколько вульгаризаторства принесла в нашу историческую прозу 30-х годов эта печальной памяти позиция. Советская литература сумела преодолеть обе эти крайности…» (Мессер Р. История и военная современность // Ленинград. 1944. № 6–7. С. 30).
«Пётр Первый» Алексея Толстого привлёк всеобщее внимание к историческому роману, его хвалили и ругали в критике, но популярность его чрезвычайно велика. И в последующих исторических романах были созданы художественные образы Суворова, Кутузова, Багратиона, Нахимова, Корнилова, Брусилова, были изображены любимые деятели русской истории, именно в этих романах воссозданы величайшие эпохи преобразования и защиты русской славы и созданы великие, многогранные, противоречивые, как сама жизнь, и цельные в своей военной доблести. Дмитрий Донской и Емельян Пугачёв нашли в себе смелость и отвагу в разное время и в разных обстоятельствах показать свои полководческие способности и верность Русской земле. В романах «Багратион» С.Н. Голубова и «Брусиловский прорыв» С.Н. Сергеева-Ценского выведены замечательные полководцы Багратион, Кутузов, генерал Брусилов, умнейшие стратеги, способные даже в самых трудных условиях войны находить условия для победы.
Раиса Мессер подводит итоги своим размышлениям: «Полководец и солдат, рядовой боец и командир, их взаимная внутренняя близость в решительные боевые времена, единство их прямой цели – вот на чём заострены советские военно-исторические романы, написанные за два года Отечественной войны. Цель эта так значительна, так исторически
правдива, что внушает их авторам силу насыщения общеизвестных фактов истории подлинными человеческими страстями… Много изъянов разного рода можно было бы насчитать в каждой из этих книг. Но сейчас, обозревая плодотворный опыт советской литературы военного времени, пытаясь его обобщить в решающих звеньях, – важно подметить, чем обогатили советскую литературу наши исторические романисты в дни и месяцы, когда гремели и гремит ещё истребительная, небывалая в мире война. Они внесли в нашу литературу широту исторического взгляда, размах исторического мышления, подлинную связь истории с военной современностью» (Там же. С. 31).Общая патриотическая направленность всей агитационной и пропагандистской работы в годы Великой Отечественной войны резко изменила соотношение сил в русском историческом романе.
В октябре 1943 года Союз советских писателей провёл совещание, на котором обсудил ряд исторических романов и проблем, связанных с этим направлением в художественной прозе. Открывший собрание А.Н. Толстой подчеркнул, что «не отображения, не показа ждут от нас, а осмысления происшедшего и происходящего и того, что должно прийти, то есть будущего, ждут от нас взрывов творческой фантазии». Читатели, продолжал Толстой, ждут от писателей «проникновенных мыслей и формирования из неудержимого потока явлений законченных типов нового человека» (РГАЛИ. Ф. 631. Оп. 15. Д. 632. Л. 6).
Выступавшие отмечали повышение достоверности в изображении исторических явлений, высокой оценки многих явлений в жизни России, обычаев, нравов, человеческих отношений в их сложностях и противоречиях, присущих классовому обществу, серьёзного внимания к историзму. Б.Л. Сучков говорил, что «советский исторический роман сейчас защищает величайшее достояние любого прогрессивного мировоззрения – историзм» (Там же. Д. 633. Л. 70). «Историзм – это правильное воззрение на исторический процесс, умение не только научно, точно исследовать социальные особенности той или иной эпохи, расстановку классовых сил, определяющих духовную и политическую физиономию её, но уметь видеть, как в кровавых муках исторического процесса возникает действительно историзм. Как медленно в этих стадиях исторического процесса рождается новое общество, то общество, которое мы создаём» (Там же. Л. 60–61).
Историзм – верность исторической правде, достоверность героя в его соотнесённости с правдой исторического факта. Допустим, одни и те же факты и события взяли за основу своих произведений А. Толстой и Д. Мережковский («Антихрист», «Пётр и Алексей»); С. Злобин, А. Чапыгин и Д. Мордовцев («За чьи грехи?»); Шишков и Г. Данилевский («Чёрный год», «Пугачёвщина»), но какая огромная разница в освещении событий, в толковании характеров главных действующих лиц… Историзм Толстого и Шишкова в том, что они утверждали ведущие тенденции человеческой жизни, историческую перспективу развития событий – равенство прав и обязанностей человека перед самим собой, перед обществом, перед Богом. И, приступая к описанию Пугачёвского восстания, Шишков знал, что это этап освободительного движения русского народа, что именно в этой борьбе – ведущая тенденция исторического процесса, суть русского национального характера. И поэтому он отказался от сюжета как от чего-то искусственно придуманного, он строго следовал за фактами личной биографии главных действующих лиц, за событиями в их хронологической последовательности. Здесь подлинные исторические события исполняют и композиционную функцию, а вымысел и домысел рассматриваются в их связях с этими событиями.
Выступил на совещании и В.И. Костылёв, работавший в годы войны над трилогией «Иван Грозный», в центре которой – Ливонская война за Балтийское море. «Вся наша история, – говорил Костылёв, – пронизана столкновением двух линий: одна линия поведения народа в активности его, в активном участии в исторической жизни, одна линия – это – постоянное стремление народа к власти, другая – параллельная линия – это защита государства, постоянная забота о защите своих границ, своего государства. Народ защищал границы, народ строил пушки, народ участвовал во всяких походах. Патриотизмом народа пронизана вся наша история. Эти две линии сошлись в 1917 году» (Там же. Д. 634. Л. 28).
В эти дни некоторые писатели рассматривали свои сочинения как возможность подать пример для сегодняшних воинов. С. Голубов, автор романа «Багратион», говорил на совещании: «Я смотрел в будущее, великое славное будущее – отсюда возникла моя проекция в прошлое» (Там же. Л. 11).
В литературном движении во время Великой Отечественной войны историческая литература заняла достойное место при исполнении общего патриотического долга перед своим Отечеством, служила средством эстетического воздействия и воспитания своих читателей в духе патриотизма, укрепляла нравственный и моральный настрой всего народа. Писатели помнили основную задачу исторического романа: «Его дело – воскресить минувший век во всей его истине» (Пушкин А.С. Полн. собр. соч.: В 10 т. М.: Изд-во АН СССР, 1958. Т. 7. С. 218).