История русской литературы второй половины XX века. Том II. 1953–1993. В авторской редакции
Шрифт:
Напостовцы резко критиковали «Мои университеты» М. Горького, «Кащееву цепь» М. Пришвина, «Падение Даира» А. Малышкина – за «реакционное нутро». Критиковали всё, что близко стояло к русской классической литературе, что выражало дух и совесть русского народа.
«Культурная отсталость русского пролетариата, вековой гнёт буржуазной идеологии, упадочная полоса русской литературы последних лет и десятилетий перед революцией – всё это вместе взятое влияло, влияет и создаёт возможность дальнейшего влияния буржуазной литературы на пролетарское творчество. Кроме того, на нём не могло не сказаться влияние идеологической мелкобуржуазной революционности, обусловленной стоящей перед российским пролетариатом параллельной задачи завершения буржуазно-демократической революции. В силу этих условий пролетарская литература до сих пор неизбежно носила и часто носит эклектический характер как в области идеологии, так, следовательно, и в области формы». Вот почему перед пролетариатом встают две
Редакция журнала «На посту», литературная группа «Октябрь», Первая конференция МАПП выразили в общем основную платформу борьбы против буржуазно-дворянской литературы, враждебной пролетариату, а главное – стремление к строительству чисто пролетарской культуры и литературы. Это направление в литературе выступает за реализм и против имажинизма, футуризма и символизма, против всех видов декадентского искусства, – это было тем общим, что предопределяло его место в общей литературной дискуссии 20-х годов. Огромную часть русской интеллигенции, готовую сотрудничать с советской властью, осудили как сменовеховцев, только за то, что она выступала за самостоятельность и свободу творчества: «И теперь, когда советская власть ищет мира даже с буржуазией, пора понять, что мир с интеллигенцией ещё важнее мира с буржуазией. Государство не может жить без своего мозга – без интеллигенции». Это было сказано на обсуждении сборника «Смена вех» в Доме литераторов в декабре 1921 года с призывом к миру (Летопись Дома литераторов. 1921. № 3. С. 11). Но мира не получилось… Здесь, в России, лишь Александр Воронский в журнале «Красная новь» печатал статьи и выражал свою позицию в области художественной культуры.
Напостовцы в следующих номерах журнала прямо заявили, что начинают борьбу против «воронщины», особенно яростными критиками выступали Лелевич и Родов, Леопольд Авербах и Владимир Ермилов, молодые, напористые, грамотные, но догматически усвоившие эстетику К. Маркса и Ф. Энгельса и нанёсшие огромный вред развитию русской литературы 20—30-х годов.
Напостовцам возражали и лефовцы, которые назвали журнал «На посту» «критической оглоблей» (Леф. 1923. № 3), и имажинисты, но главная полемика возникла между ними и Воронским, который среди разнообразной литературы опубликовал и «Голый год» Бориса Пильняка, вызвавший острую полемику.
Один из самых яростных напостовцев Ил. Вардин (Илларион Виссарионович Мгеладзе) в статье «Воронщину необходимо ликвидировать» писал: «Как революция в государстве, так и революция в литературе требует сознательной, настойчивой, упорной работы… Воронский фактически стал орудием в деле укрепления позиции буржуазии» (На посту. 1924. № 1. С. 21–22. Курсив мой. – В. П.). К тому же и «всё реакционнее» становится и мелкая буржуазия, которая в России, по словам Ю. Либединского, начала «Некрасовым и Глебом Успенским», «кончила Чеховым и Вертинским» (Там же. С. 41).
А. Воронский, прочитав первый номер журнала «На посту», тут же откликнулся статьёй «О хлёсткой фразе и классиках» (Прожектор. 1923. № 12), в которой подверг критике ряд «серьёзных промахов» программы, прежде всего нигилизм в отношении к классическому наследству. Воронский определил такие гениальные художественные обобщения, как Фамусов, Молчалин, Онегин, Печорин, Собакевич, Ноздрёв, Манилов, Пьер Безухов, Платон Каратаев, Наташа Ростова, как «непреложные художественные истины, настоящие открытия, часто не уступающие в своей объективной значимости любым научным, добытым путём анализа, истинам», эти образы воплотили «общие психологические черты, присущие человечеству на протяжении целых эпох» (Там же. С. 18–19).
Совещания следовали за совещаниями, напостовцы, близкие к партийным кругам, в том числе и к видным сотрудникам ЦК партии, порой брали верх в дискуссиях и готовы были сменить руководство в журнале «Красная новь», но Воронский тоже был не одинок. Начались острые дискуссии, которые долго не умолкали.
9 мая 1924 года ЦК РКП(б) организовал совещание по политике партии в области художественной литературы, в котором приняли участие все видные работники партии – Троцкий, Бухарин, Радек, Луначарский и все известные литературные деятели, писатели, критики, представители писательских групп и союзов. Накануне ХIII съезда РКП(б) нужно было выработать тезисы для резолюции «О печати». Предоставили слово для докладов А. Воронскому и его оппоненту И. Вардину. Вступительное слово произнёс Я. Яковлев, до этого выступивший с несколькими статьями в «Правде», острыми и доказательными, против статьи В. Плетнёва «На идеологическом фронте», воспевавшей идеи Пролеткульта, и позиции Ленина в этой полемике.
Воронский в докладе «О политике партии в художественной литературе» убедительно показал, что партия имела свою политику в области художественной литературы, но «партия не становилась на точку зрения того или иного направления, а оказывала содействие всем революционным литературным группировкам,
осторожно выпрямляя их линию» (Вопросы культуры при диктатуре пролетариата. М.; Л.: ГИЗ, 1925. С. 58).«Наши кружки», «Попутчики» с их мужицким креном», «Октябрь», «Кузница», литературные организации комсомола, – «все они не являются организациями», которые партия назвала бы своими выразителями, все они свободные литературные группы, в дела которых партия не вмешивается, но наблюдает, читает, помогает. «В ближайшие годы – это так ощущается по всему – у нас будет такой расцвет литературы, такая литература, которой мы давно уже не имели. У нас будут свои классики, своя революционная, большая, здоровая литература», – сказал Воронский в самом начале своего доклада. И Воронский подсчитал тех, кто с ним работает: М. Горький, А. Толстой, М. Пришвин, В. Вересаев, Шагинян, Вольнов, Подъячев, О. Форш, К. Тренёв, Никанандров; молодые «попутчики»: Бабель, Вс. Иванов, Пильняк, Сейфуллина, Леонов, Малышкин, Никитин, Федин, Зощенко, Слонимский, Буданцев, Есенин, Тихонов, Клычков, Орешин, Вера Инбер, Ефим Зозуля, Катаев; пролетарские писатели и коммунисты: Брюсов, Серафимович, Аросев, Касаткин, Сергей Семёнов, Свирский, Казин, Александровский, Ляшко, Обрадович, Волков, Якубовский, Герасимов, Кириллов, Гладков, П. Низовой, Новиков-Прибой, Макаров, Дружинин. Здесь есть реалисты, имажинисты, символисты, пролеткультовцы, «Серапионовы братья», но ни к одному из них Воронский не попал в плен, тем более «к пленению буржуазией» (Там же. С. 60).
Обычно в кружках и литературных группах нацеливают пролетарского писателя на разрушение буржуазной эстетики, искусства и культуры, а задача заключается в другом – критически овладеть старой культурой и искусством, отсюда и возникают трагические противоречия, бесконечная полемика, с цитатами из марксистских источников и без оных. «Получается большая неувязка, – говорил Воронский. – Вместо живых людей революции нам дают символику, вместо поступательного развития получается вымученность, и часто под видом пролетарского искусства нам преподносят продукты буржуазного искусства старых времён» (Там же. С. 62).
Напостовцы утверждают, говорил Воронский, что редактор «Красной нови» переманил и «разложил некоторых пролетарских писателей», «разложилась вся «Кузница», разложились все «попутчики», разложилась большая часть молодёжи, разлагаются все писатели наши. Если разложились почти все, что же осталось? Товарищи Лелевич и Родов остались в литературе. Маловато» (Там же).
Воронский говорил от имени «почти всей действительной, молодой советской литературы»: «Эта литература пойдёт за нами. С напостовцами им делать нечего, и если настоящее литературное совещание этого не учтёт, то оно сделает великую ошибку» (Там же. С. 64).
Ил. Вардин, остро критикуя А. Воронского, указал ему, что он не отличает свою позицию 1921 года от позиции текущего дня, а положение в стране в корне изменилось: растёт кулачество в деревне и растёт частный капитал в городе, усиливается влияние буржуазии и буржуазной идеологии, усиливаются антипролетарские слои, усиливаются и попытки буржуазной литературы воздействовать на молодёжь, возникает общественная реакция, с которой необходимо бороться. Этого не учитывает А. Воронский. «Тов. Воронский – вне жизни, вне политической борьбы, он не видит той опасности, которая нам угрожает», – говорил Ил. Вардин. «Самый большой грех его позиции в том, что для него не существует классовой войны, для него не существует революции» (Там же. С. 66). Вардин не возражает, если Бухарин, Зиновьев, Каменев читают «Аэлиту», «Хулио Хуренито» и другие произведения, «но для широких рабоче-крестьянских масс вся эта литература – вреднейший яд», «когда свердловка… читает эту литературу, – это совсем, совсем другое». Вардин приводит интервью Бориса Пильняка из книги «Писатели об искусстве и о себе», интервью честное, искреннее, в котором он признаётся, что «мне судьбы РКП гораздо меньше интересны, чем судьбы России, РКП для меня только звено в истории России». «Воронский – критик не большевистский», «Воронского нужно свергнуть», «по отношению к пролетарской литературе Воронский ведёт пораженческую линию. Эта пораженческая линия должна быть ликвидирована» – таковы заключительные выводы доклада Ил. Вардина (Там же. С. 72–73).
Артём Веселый (Николай Иванович Кочкуров, 1899–1938) выступил в поддержку позиции А. Воронского, Юрий Либединский (1898–1959), напротив, «попытался обосновать точку зрения «На посту». «Если взять рассуждения тов. Вардина по вопросу, дискутируемому нами сегодня, – сказал Н. Осинский, – то получится сплошная бессмыслица». Фёдор Раскольников полностью поддержал позицию Ил. Вардина и редакции «На посту», резко осудил «ту линию, которую защищает и проводит тов. Воронский, а она представляет собою явное искажение нашей большевистской линии в области художественной литературы». Столь же резко говорит Раскольников и о статье Воронского «Искусство как познание жизни», «эта статья представляет собою худший вид вульгаризации марксизма». «Не искусство как познание жизни, а искусство как продукт общественных отношений – вот единственно правильный марксистский взгляд на искусство» – таков вывод Ф. Раскольникова.