История славянских терминов родства и некоторых древнейших терминов общественного строя

Индоевропейский характер имеет и другое обозначение отца — *iata, для которого, видимо, справедливо будет предположить этимологическую связь с рассмотренным *atta через редупликацию основы. Что касается консонантизма, то вполне возможно, что экспрессивность здесь выражена другим доступным в таких образованиях способом — удлинением корневого гласного вместо выраженного в *atta экспрессивного удвоения согласных. Там, где количество гласного не изменилось, экспрессивность выражается прежним путем (ср. греч. . ‘тятя! батюшка!’). Во всяком случае есть основания полагать, что выражение экспрессивности удлинением гласного, типичное для слав. tata, коренится еще в индоевропейской древности [91] .

91

Слав. *ot- в otьcь и др. с о кратким разнилось из простого нередуплнцированного и.-е. *atta с а кратким с параллельной утратой экспрессивного оттенка значения, носителями которого становятся формы из *tata. Слав. tata как бесспорный пример экспрессивного удлинения корневого гласного мог бы с пользой привлечь В. Махек в своей недавней работе, где он рассматривает экспрессивное удлинение на ряде весьма проблематичных примеров (V. Mechek. Expressive Vokaldehnung in einigen slavischen Nomina. — «Zeitschrift f"ur Slawistik», Bd. I, H. 4, 1956, стр. 33 и след.).

Ср. в других индоевропейских языках: алб. tat ‘отец, дед’, имена собственные фриг. , , , греч. , др.-инд. iata-s ‘отец’, лат. tata, корн. tat, литовск. tetis с тем же значением, сюда же англ. dad ‘папа, папаша’, хеттск. иероглифич. tata- ‘отец’, tatali- ‘отцовский’, лув. tati- ‘отец’ [92] .

92

См. G. Meyer. Etymologisches W"orterbuch der albanesischen Sprache, стр. 424–425; P. Kretschmer. Einleitung, cтp. 347 и след.; H. Pedersen. Wie viel Leute gab es im Indogermanischen. — KZ, Bd. 36, 1898, стр. 83; К. Brugmann, KVGr., стр. 77; A. Zimmermann. Liteinische Kinderworte als Verwandtschaftsbezeichnungen. — KZ, Bd. 50, 1922, стр. 148 и след.; A. Walde. Lateinisches etymologisches W"orterbuch, 2. Aufl. стр. 764; Walde — Pokorny. Bd. I, стр. 704; Ernоut — Meillet, t. II, стр. 1195; J. Friedrich. Hethitisches W"orterbuch, стр. 329, 336; H. Otten. Zur grammatikalischen und lexikalischen Bestimmung des Luvischen. Berlin, 1953, стр. 52; В. Георгиев. Вопроси родства средиземноморских языков. — ВЯ, 1954, № 4, стр. 68.

Основная масса исследований содержит точку зрения на и.-е. tata как на образование детской речи. Это же отражено и в этимологических словарях Ф. Миклошича, А. Преображенского [93] , Р. Траутмана.

Объяснение ссылкой на «детский лепет» вряд ли может внести ясность в изучение истории обсуждаемых слов. Маловероятно, впрочем, и иное толкование, согласно которому te-, ta- (tevas, tata) — результат изменения *pter из *pter ‘отец’, ср. авест. pta, ta [94] , лат. tata<*ptata: раter [95] . Образование авест. pta<*pter сомнения не вызывает, но оно отнюдь не объясняет форм tata, teta, литовск. tevas и др., с которыми авестийское слово этимологически не связано.

93

См. «Труды ИРЯ», т. I, 1949, стр. 35; ср. еще M. Vasmer, REW, Bd. I, стр. 32: русск. диал. атька ‘отец’.

94

См. A. Meillet. A propos du mot avestique pta. — MSL, t. XX, стр. 6; M. Vey. Slave st- provenant d’ i.-e. pt-, стр. 65 и след.

95

A. Walde. Lateinisches etymologisches W"orterbuch, str. 764.

Что касается балтийских форм, то непосредственно к названным выше индоевропейским (tata, teta) примыкают литовск. tetis ‘отец’, teta ‘тетка’, др.-прусск. thetis ‘отец’, литовск. titis (диал., Кведарна) ‘отец’ [96] . Литовск. tevas ‘отец’ представляет собой, видимо, продукт разложения группы te-t- с последующим присоединением суффикса – va-: tevas. Разрывать эти слова нет оснований. Ср. другие литовские формы названия отца: tete, tetusis. Возможно, сюда относится и название реки литовск. Таtula (суффикс – ula), в котором tat- < и.-e. *tat-.

96

Взято из рукописной картотеки к литовскому этимологическому словарю К. Буги (Вильнюс, Ин-т литовск. языка и лит-ры АН Лит. ССР).

Наличие в слав. tata долгого a, ср. польск. tata [97] и др., происходит, как уже сказано выше, от экспрессивного удлинения. Славянский язык знает ряд достоверных примеров такого удлинения. А. Вайан говорит по этому поводу: «…Сербохорватский язык представляет в своих уменьшительных образованиях другой экспрессивный способ — удлинение гласного: Б'oжо из Б`oжидар» [98] . Ср. далее, там же, относительно слав. jazъ: «…Общеславянский долгий начальный гласный представляет трудность ввиду лит. as (др. — литовск. еs), лат. ego и др., и не исключена возможность, что ja- < *e через вторичное экспрессивное удлинение е (ср. сербохорв. j^a при чак. j"a) по образцу ty ‘ты’ которое, видимо, имело в балто-славянском, как и в индоевропейском, двойную форму *tu и tu» [99] . В этом свете становится ясным характер звукового развития слав. tata.

97

Еrnоut — Меillet, t. II, стр. 1195.

98

А. Vaillant. Grammaire cornpar'ee des langues slaves, t. I, стр. 98–99.

99

Там же, стр. 183.

Смягчение tata>t’at’a, которое было осуществлено лишь в части славянских языков (ср. русск. тятя, сербск. cаса, сасе), объяснить нелегко. Ясно, что это позднее явление, не приведшее к органическому смягчению, иначе было бы в русском что-нибудь вроде чача (< *t’at’a/tjatja) [100] . Вполне возможно, что в тятя проявляется «неорганическая» палатализация согласных, свойственная фамильярной и экспрессивной лексике балтийских и славянских языков [101] . О том, что это явление не носит устойчивого характера, говорит наличие несмягченных форм в тех же языках, ср. русск. диал. тата [102] .

100

Впрочем, именно такую русскую диалектную (сибирскую) форму приводит Ян Розвадовский в рецензии на Словарь Бернекера (RS, t. II, 1909, стр. 75), указывая на ее отсутствие у Бернекера.

101

Ср. J. M. Korinek. Nekolik slov о vyznamu A. Meilleta pro soucasnou jazykovedu. «Slavia», roc. 14, 1936–1937, стр. 489. А. И. Соболевский («Мелкие заметки по славянской и русской фонетике». — РФВ, т. LXIV, 1910, стр. 118–119) совершенно ошибочно, на наш взгляд, объясняет первое я в тятя, дядя, няня ассимиляцией последующему я, которое он объясняет — тоже ошибочно — из .

102

«Труды Московской диалектологической комиссии. Смоленская губерния», обработал Н. Дурново, — РФВ, 1909, № 3–4, стр. 215.

Для правильного понимания славянских слов важно помнить, что они продолжают отдельные варианты индоевропейской формы: *atta в otьсь, *tata в польск. tata, чешск. tata, аблаут *tett в teta, tetъka (tet: tot, подробнее — см. о названии тетки), ср. еще te-, ta- с суффиксом в литовск. tevas, латышск, tevs, др.-прусск. taws.

Изложенное представляет собой своеобразную предисторию собственно слав. *otьсь ‘отец’, восходящего к и.-е. *atta [103] . В. Скаличка считает, что фонетическая редукция в слав. *-ot-, при готск. atta ‘отец’, компенсируется морфологическим расширением в слав. otьcь [104] . Мысль глубокая, но нельзя не выразить опасения, что пример не вполне удачен: морфологическое расширение otьcь имеет собственные индоевропейские корни. Восстанавливаемая для *оtьсь этимологическим путем древняя форма *attikos действительно существовала и является индоевропейской, ср. сохраненное греческим языком ‘, ‘, явно адъективного характера (суф. — , , ср. образование , ‘лошадь’: , лошадиный, конский, -ая’), которое можно правдоподобно объяснить как ‘отчий, отеческий’: att-ilco-s < atta. Таким образом, греч. , ‘ , [] собственно = ‘отцовская страна’ с последующим забвением конкретного смысла и употреблением как собственного названия части Греции.

103

Известно также санскр. atta со значением ‘мать, старшая сестра’ при обычном значении и.-е. *atta ‘отец’ (см. С. С. Uhlenbeck, стр. 5; Ernst u. Julius Leumann. Etymologisches W"orterbuch der Sanskrit-Sprache. Leipzig, 1907, стр. 12; M. Mayrhofer. Kurzgefasstes etymologisches W"orterbuch des Altindischen. Heidelberg, 1953, стр. 27–28; последний даже допускает заимствование из неиндоевропейского дравидийского языка). Ниже, в заключительном разделе нашего исследования мы еще раз коснемся вопроса о значении этой формы.

104

В. Скаличка. О фонетической редукции. — Сб. «Пражский университет Московскому университету». Прага, 1955, стр. 268.

А. А. Шахматов [105] называет слав. otьcь в числе заимствований из кельтского, ср. кельт. otikos — ирл. aithech, athech ‘Mann aus einer der besitzenden Klassen’, брет. ozech ‘homme’, причем кельт. otikos< *potikos (утрата р в начале кельтского слова), ср. греч. . В итоге Шахматов принимает первоначальное значение слав. otьсь: ‘Hauswirt, хозяин’. В противном случае он считает неясной исходную славянскую форму для otьсь. Известное otьnь возможно < otьcьnь, др.-русск. отьчьнь, под влиянием братьнь и под. Шахматов не учитывает возможности самостоятельного развития слав. otьсь < и.-е. *аttiko-s, а также наличия несомненных следов *-oto-.

105

A. A. Schachmatow. Zu den "altesten slavisch-keltischen Beziehungen. — AfslPh. Bd. 33, 1911, стр. 91–92.

Таким образом, в основе слав. otьсь лежит значение ‘отцов’, как о том свидетельствует этимология: otьсь<*att-iko-s<*atta. В принципе такое толкование вполне закономерно, ср. другие примеры: др.-в.-нем. eninchili ‘внук’, собственно ‘дедов’ (др.-в.-нем. апо, нем. Ahn ‘дед, предок’), а не ‘маленький дед’ как полагал В. Шульце [106] . Это находится также в полном соответствии с единственно правильным представлением о первичности всякий раз именно притяжательных и вторичности уменьшительных значений. Вот почему мы не видим в слав. otьсь уменьшительного значения, якобы со временем вытесненного [107] .

106

KZ, Bd. 40, 1905, стр. 409; ср. Wilmanns. Deutsche Grammatik, II, 1. H"alfte, § 250, 269 (о производных на – l- как первоначально притяжательных, а не уменьшительных).

107

Ср. К. Brugmann, KVCr., стр. 339.

Интересно изучить возможные условия возникновения этого производного слова. Дело в том, что слав. otьсь ‘отец’ останется совершенно непонятным, если полагать, что оно всегда обозначало отца. Отца обозначало и.-е. *аita, с которым *otьсь связано притяжательными функциями, особенно прозрачными в древней форме *attikos (см. выше).

Попробуем при анализе слав. *otьсь исходить из структуры древнего рода и современных ему воззрений на родство. Тесная связь между членами рода и единое кровное происхождение большинства их (за вычетом фактов экзогамии) находили, как известно, выражение в том, что каждый род знал своего предка. Развившиеся на такой почве воззрения могут, очевидно, объяснить тот факт, что индоевропейская терминология родства знает единые названия отца, матери, но дает сбивчивые, несогласные показания о конкретных названиях восходящего кровного родства: дед, бабка и т. п. Это можно объяснить тем, что при родовом строе каждый кровный родич по восходящей линии (т. е. реальный отец, дед, прадед) мог считаться отцом любого младшего кровного родича, т. е. реального сына, внука, правнука [108] . Вернувшись к слав. *otьсь и уже будучи знакомы с его этимологической структурой, мы можем прийти к тому выводу, что первоначально члены рода употребляли термин otьcь как название ближайшего отца, который сам был в сущности ‘отцов’ (*att-iko-s), т. е. происходил от старшего, общего отца (слав. *оtъ, и.-е. *atta).

108

Ср. интересное свидетельство из современного быта индоевропейцев-таджиков у А. К. Писарчика («О некоторых терминах родства таджиков.» Сборник статей по филологии и истории народов Средней Азии, посвященный 80-летию со дня рождения А. А. Семенова. Сталинабад, 1953, табл. 1, прим. 5): «В Ура-Тюбе первые один-два ребенка обычно называют своего деда и бабку с отцовской (но не материнской) стороны отцом и матерью — „дада“ и „апа“ (или 6ywa), а отца, если он молод, вместо „дада“ называют „ако“: старший брат». Очевидно, что эти особенности употребления, а также структура слав. otьсь сохраняют реминисценции уже отцовского рода, ср. четкое отражение отношения к отцу. Совершенно естественно, что современная терминология родства сохраняет следы разных этапов развития родственной организации.