История славянских терминов родства и некоторых древнейших терминов общественного строя
Шрифт:
Укр. неня ‘мать, родимая’, болг. диал. нане, также нине (обращение) ‘мама’ [143] , польск. диал. nаnа ‘мать’, кашуб. nеnа, nаnа, nenka ‘мать’, сербск. нана, нена ‘мать’.
Индоевропейским названием матери является *mater, форма, общая всем индоевропейским языкам и не имеющая себе равных среди родственной терминологии по широте распространения. Для старшего периода индоевропейского сравнительного языкознания еще характерны попытки дать этимологию *mater, точно так же, как и *pter, ср. толкование Боппа [144] : др.-инд. mat'ar ‘мать’ < mа ‘измерять’, с префиксом nis- ‘производить, создавать’, т. е. мать — ‘родительница’. Для нового периода языкознания характерно признание недоказуемости этимологических попыток такого рода, но уже с Дельбрюка намечается тенденция возводить *mater к примитивному образованию «детского лепета» mа- [145] .
143
«Думи и форми от говорите в Видин, Вратца, Царибродско и пр.» Записал Цано Сталийский. — СбНУ, кн. V, 1891, стр. 223; кн. XVI–XVII, 1900, стр. 407.
144
Fr. Воpp. Vergleichende Grammatik, 1. Aufl., стр. 1134. Цит. по В. Dеlbr"uck, стр. 384.
145
См. О. Schrader. Reallexikon, стр. 564. Ср. далее Е. Boisacq. Dictionnaire 'etymologique de la langue gr'ecque, 2-`eme ed., стр. 635; A. Walde. Lateinisches etymologisches W"orterbuch, стр. 469; P. Kretschmer. Einleitung, стр. 353 и след.; С. С. Uhlenbeck, стр. 221; Wа1dе — Роkоrnу, Bd. II, стр. 229–230; Ernout — Меillet, t. II,
Как характерные для фонетического облика и.-е. *mat'er указываются долгота корневого гласного [146] и ударение *mat'er [147] > причем последняя особенность сближает его с и.-е. *pt'er, ср. выше.
Хорошо изучена история и.-е. *mat'er в славянскую эпоху. Поскольку последнее не ощущалось как производное образование, оно не смогло удержать наконечного ударения в славянском: и.-е. *mat'er > слав. *m'ate-. В дальнейшем *m'ate- > *m'ate, причем это – e (с циркумфлексной интонацией) дало i [148] : *matь, ср. другие случаи такого e >i, (местн. ед. ч.). В формах типа *matь (русск. мать и др.) можно видеть сокращение конца слова, аналогичное истории суффикса инфинитива – ti, -tь [149] . Впрочем существует гипотеза о двух различных индоевропейских фонетических вариантах этого имени: циркумфлексной интонации *matr и акутовой *тater [150] . Подобное предположение не имеет веских аргументов в свою пользу. Так, греч. отнюдь не свидетельствует об акутовой интонации, оно — результат местного противопоставления и в итоге возводится к и.-е. *mater, как и внешне отличное санскр. mata-. Гипотеза об отражении в слав. *mati (из *mate) циркумфлексной разновидности, а в слав. *matь — акутовой общего признания в современной науке не получила, и история слав. *mati из и.-е. *mater излагается обычным способом (ср. выше). Впрочем, оригинальную точку зрения развивал А. А. Шахматов, предполагая общеславянское изменение mati в matь с напряженным редуцированным, откуда русск. мать и др. Формы чешск. m'ati и под. он объясняет поздним влиянием слав. dъci [151] . Рассмотренное развитие конца слова *mati из и.-е. *mater стало возможным после отпадения характерного согласного – r, которого не знают в им. п. ед. ч. уже ни славянский, ни балтийский (слав. *mati, литовск. m'ote) [152] . Впрочем, как полагают, редукция и.-е. *mater ‘мать’, греч. и т. д. В mate, ср. санскр. mata, латышск. mate, слав. mati… восходит к индоевропейскому [153] . Относительно восстановления балто-славянской парадигмы склонения см. у Ю. Куриловича [154] .
146
К. Brugmann, KVGr, стр. 78.
147
К. Verner. Eine Ausnahme der ersten Lautverschiebung. — KZ, Bd. 23, 1875, стр. 97 и след.
148
W. Vondrak, Bd. I, стр. 52, 59; A. Vai11ant. Grammaire cornpar'ee des langues slaves, t. I, стр. 211–212.
149
См. J. M. Korinek, Od indoeuropsk'eho prajazyka k praslovancine. Bratislava, 1948, стр. 19.
150
Там же.
151
A. A. Schachmatov. Die gespannten Vokale ъ und ь im Urslavischen. — AfslPh, Bd. 31, 1910, стр. 502.
152
Факты употребления в им. п. ед. ч. формы матерь, укр. маmip, польск. macierz являются не чем иным, как использованием формы вин. п. ед. ч. (materь < и.-e. *materm: греч. ) в плане аналогического выравнивания основ.
153
A. Vaillant. Grammaire compar'ee des langues slaves, t. I, стр. 202. Как особую балто-славяно-арийскую черту отмечает это Г. Арнц (Н. Arntz. Sprachliche Beziehungen zwischen Arisch und Balto-Slavisch. Heidelberg, 1933, стр. 12).
154
J. Кurуlоwiсz. L’accentuation, стр. 203–204.
Из балтийских форм этого слова назовем литовск. mote ‘женщина’ далее motere [155] то же, moteris то же — результаты тенденции аналогического выравнивания основ; moteriske то же, производное с суффиксом принадлежности – isk-, собственно ‘женская’ (ср. чешск. zenska ‘женщина’). Литовск. motina ‘мать’ представляет собой производное от того же корня, с той лишь особенностью, что это — относительно позднее образование, произведенное уже не от исконной основы на – r- (mote, род. п. moter-s), а от усеченной (mot-ina) прибавлением суффикса – ina, генетически — индоевропейского суффикса принадлежности *-in-, видимо, утратившего основное значение. Ср. аналогичное расширение основы другого старого термина родства — устаревшего литовск. avynas (av-yna-s): слав. ujь < и.-е. *auo-s ‘дядя по матери’. Сюда же принадлежат образования от усеченной основы литовск. mote ‘corka chrzestna’, motis ‘syn chrzestny’ [156] . Вторичность значения литовск. mote ‘женщина’ ввиду достоверности генетических связей представляет факт, не вызывающий сомнений [157] , ср. распространенный в разных языках обычай называть жену в семейном кругу ‘матерью’: русск. мать в этом значении, нем. Mutter. На последнее как на аналогию литовск. mote ‘женщина’ < ‘мать’ указывает Б. Дельбрюк [158] . Старое значение литовск. mote ‘мать’ сохранило ясные следы, например, в pamote ‘мачеха’ [159] , в отдельных формах от mote: mocia, тоciute ‘мать, матушка’, ср. в народной песне: Ner man mociutes kraiteliui krauti ‘Нет у меня матушки, чтоб копить приданое’.
155
P. Skardzius. Lietuviu kalbos zodziu daryba. Vilnius, 1943, стр. 306.
156
К. Buga. Medziaga lietuviu kalbos zodynui ir snektoms tirti (Vieksniu parapijos zodziai). — «Tauta ir zodis», t. I, 1923, стр. 347.
157
Ср. Е. Fraenkel. Problemi di grammatica e vocabolario lituani. — «Studi baltici», vol. 6. Roma, 1936–1937, стр. 115–116.
158
В. Delbr"uck, стр. 435. Ср. еще С. D. Buck, стр. 95.
159
Е. Hermann. Einige Beobachtungen an den indogermanischen Verwandtschaftsnamen. — IF, Bd. 53, 1935, стр. 98.
Интересное и к тому же весьма древнее производное от *mater-представлено в русск. матер'oй, ст.-слав. маторъ, словенск. mator и др. В. Вондрак [160] справедливо утверждает, что из двух огласовок matorъ и materъ первая (matorъ, matoreti) старше, чем matereti, подвергшееся ассимиляции и в свою очередь вызвавшее появление materъ. Таким образом, обозначается чередование mater-: mator-. Согласно указанию Ю. Куриловича, формы с – tor появляются в определенных исторически засвидетельствованных сложениях и знаменуют отличие производных форм от непроизводных [161] . Это хорошо видно в греч. : , в которых отражено соотношение, восходящее к индоевропейскому языку.
160
W. Vondrak, Bd. I, стр. 178.
161
J. Kurylowicz. 'Etudes indoeurop'eennes, I. Krakow, 1935, стр. 90–100; его же. L’apophonie en indo-europeen. Wroclaw, 1956, стр. 40–41.
На том же основании мы считаем, что слав. *mator- происходит из сложений типа za-mator- (ср. русск. заматореть) со ступенью – о- от *mater- ‘мать’, в то время как матереть, матерой (с е) —
уже вторичны, диссимилированы. Тут следует еще раз подчеркнуть, что этимологическая связь *mater ‘мать’ и слав. *matorъ ‘матерой, сильный, старый’, лат. maturus ‘зрелый’, а также древность производного *mator-, возможно, представляют один из следов положения женщины-матери в древности [162] .162
В связи с этим считаем нужным отметить, что некоторые ученые приписывают, на наш взгляд, несколько прямолинейно, выдающейся роли матери отдельные перемещения в словаре. Так, югославский этнограф Шпиро Кулишич увязывает, вслед за Миланом Будимиром, факт сохранения и.-е. *mater и параллельную утрату и.-е. *pter в балто-славянском словаре с тем обстоятельством, что в свадебной обрядности славян роль отца совершенно вытесняется ролью матери, тещи и свекрови, а также сохранением у славян ряда черт индоевропейского матриархата (Spiro Kulisic. Tragovi arhaicne porodice u svadbenim obicajima Crne Gore i Boke Kotorske. — «Глас-ник Земаљског Музеjа у Capajeвy». Историjа и етнографиjа, свеска XI, 1956, стр. 224; Милан Будимир. Протословенски и староанадолски Индоевропљани. — «Зборник филозофског факултета», И. Београд, 1952, стр. 259). Эта мысль противоречива в принципе. Известно, что форма *pter сложилась еще в общеиндоевропейскую эпоху и носит на себе печать классификаторской системы родства времен матриархата. Если это слово возникло и было необходимо в матриархальной организации, почему оно должно было исчезнуть в балто-славянском, сохранившем ряд остатков древнего матриархата? Ясно, что причина утраты и.-е. *pter кроется не в наличии этих матриархальных пережитков. История языка дает ценнейшие свидетельства для истории жизни его носителей, но, используя эти свидетельства, нельзя также забывать о специфике развития самого языка. Причину утраты *pter надо, по-видимому, искать в самом языке: эта форма могла оказаться неудобной в плане фонетико-мор-фологической системы славянского языка и рано была заменена другими известными образованиями. С другой стороны, славянский отразил другую форму от и.-е. *pter — stryjь. Слав. stryjъ, кстати сказать, сохраняет память о древней классификаторской системе, наряду с другими следами матриархата у славян.
Формы типа болг. майка являются сокращенныхми, от о.-слав. mati [163] . Их вероятная первоначальная сфера употребления — звательная форма [164] , которая, как известно, благоприятствует преобразованиям, сокращениям, даже «искажениям». Наряду с толкованием *mater из слова «детского лепета» та-у имеются объяснения отдельных форм как упрощений в речи *mater: греч. , [165] .
163
Е. Berneker, Bd. II, стр. 8.
164
Е. Fraenkel. Zur Verst"ummelung bzw. Unterd"uckung funktionsschwacher oder funktionsarmer Elemente in den baltoslavischen Sprachen. — IF, Bd. 41, 1933, стр. 400, 401; его же. Miszellen. — KZ, Bd. 54, 1926, стр. 300.
165
E. Fraenkel. Miszellen. — KZ, Bd. 54, 1926, стр. 300.
Простейшие формы типа та- обнаруживают собственные словообразовательные тенденции. Сюда относятся — удвоение, при котором в одних случаях экспрессивность выражалась удлинением согласного (ср. греч. , ‘мама, мать, бабушка’), в других — удлинением гласного: слав. тaта, ср. нем. Миhте<герм. *moma (<и.-е. *mama); вторичное разложение, которое мы, по-видимому, имеем в нем. Amme ‘мамка, кормилица’ и других из m-am- [166] .
166
Изложение традиционной точки зрения на соотношение форм та-та и *mater см.: A. Walde. Lateinisches etymologisches W"orterbuch, стр. 458–459; Walde — Pokorny. Bd. II, стр. 221; G. Meyer. Etymologisches W"orterbuch der albanesischen Sprache, стр. 272; P. Kretschmer. Einleitung, стр. 338 и след.; Ernout — Meillet, t. II, стр. 679; J. Pokorny, стр. 694.
Относительно широко распространено в индоевропейских языках название матери от корня *пап-, *папа-, *апп-, который встречается также в роли названия отца (ср. выше): алб. пап, nn, тохарск. nani ‘matri_mihi’ хеттск. annas и др. [167]
О генезисе этих индоевропейских образований можно, видимо, повторить то, что уже говорилось о названиях матери *mam-, *am-, так как они представляют совершенно аналогичные в структурном отношении словообразовательные типы: сложение папа, простая форма an-. Это важно для обоснования связи форм *nana, *an(n)a между собой. Очевидная аналогичность структуры словообразовательных типов от обоих корней (папа, ап(п)а: mama, am(m)a) объясняется близостью условий их употребления. Отсюда — тождественное выражение экспрессивности, которая, по-видимому, издавна характеризует эти образования [168] : удвоение согласных, удлинение гласных. Существенная разница между этими двумя экспрессивными названиями матери состоит в том, что в отличие от *mamat связанного с *mater, и.-е. *папа, *пап(п)а, *ап(п)а стоят в известном смысле особняком среди прочих названий матери. Но они в свою очередь связаны с рядом других индоевропейских терминов родства, ср. пап в значении ‘отец’, слав. *vъп-иkъ <и.-е. *an-.
167
См., кроме известных словарей, еще Н. Pedersen. Tocharisch vom Gesichtspunkte der indoeurop"aischen Sprachvergleichung, 2. Aufl. Kobenhavn 1949 стр. 136–137.
168
Русск. няня (как и тятя) развило экспрессивную палатализацию, ср. папа и tata большинства славянских языков, в которых выражение экспрессивности, как правило, ограничилось общеславянским удлинением гласного.
Образованию *пап из *ап- аналогично, в частности, кашубское местоимение личное пеп, па, по ‘ow’, которое З. Рысевич выводит из праиндоевропейского местоименного корня *п- [169] . Скорее пеп редупли-цировано (*n-en-) из *еn-/*оn- (указ. местоим.), ср. ст. — слав, онъ и др. Вполне возможно также, что это указательное местоимение и разбираемая нами корневая морфема ряда терминов родства связаны самым тесным образом, о чем см. ниже.
169
Z. Rysiewicz. Kaszubskie nen i formacie pochodne. — «Slavia Occidentalis», t. 15, 1937, стр. 43–46.
К названиям матери примыкают названия мачехи: ст.-слав. маштеха, матерьша др. — серб. маштеха, русск. мачеха, укр. мачуха, белор. мачаха, мачыха, польск. macocha, кашуб. тасеха, прибалт.-словинск. maciеxа, в.-луж. macocha, полабск. motech’a, словенск. maceha, сербск. маhеха (в Дубровнике), болг. мащеха.
Перечисленные слова восходят к *matjexa, общеславянскому названию мачехи, самому распространенному в славянских языках. Образование *matjexa весьма древнее по своей форме, оно может быть объяснено как *mat-ies-a, где mat- связано со слав. mati, — tere ‘мать’ и – ies-индоевропейский суффикс сравнительной степени. Таким образом, *mat-ies-a ~ ‘подобная матери’, ср. образование лат. mater-tera ‘тетка по матери’ [170] . При всей своей древности, *mat-ies-a представляет собой чисто славянское образование, поэтому усложнять его предполагаемый прототип, как это делает Э. Бернекер, чрезмерно архаизируя исходную форму, нет надобности. Бернекер выводит славянское слово из *mat(r)-ies-i, хотя совершенно очевидно, что оно образовано от усеченной основы mat-. Поэтому единственно закономерным прототипом можно считать *mat-ies-a. Выделять в слове в качестве суффикса одно – ха [171] вряд ли верно с исторической точки зрения. О первоначальном значении *matjexa можно судить лишь на основании изложенного выше морфологического анализа: это образование с суффиксом сравнительной степени, предположительно значившее ‘подобная матери’. Различные уничижительные оттенки [172] — вторичное стилистическое приобретение славянских суффиксов с характерным согласным -х>. Поздние аналогические образования — русск. бабёха, тетёха — с этим суффиксом носят только уничижительный характер. Безоговорочно сравнивать их с мачеха [173] вообще нет смысла, ср., помимо явной разницы в возрасте, еще характерное различие ударений. Славянские языки в общем последовательно отражают форму *matjexa. Исключение представляет только укр. мачуха с неорганическим изменением, как видно, под влиянием распространенных образований с особым суффиксом – уха < *-ous-.
170
Е. Berneker, Bd. II, стр. 27.
171
А. И. Соболевский. Из области словообразования. — РФВ, т. LXVI, 1911, стр. 385.
172
Там же.
173
См. А. Преображенский. Т. I, стр. 517. Ср. еще полемику о слове А. Смирнова и Я. Грота (РФВ, тт. XIV, XV).