История странной любви

– Конечно, не знаю, куда мне.

Потом, резко развернув свои фирменные вензели, коротко бросила:

– Пошли!

– Куда? – Матвей продолжал стоять.

– Есть будем, – бросила она через плечо. – Да, а коробку все-таки прихвати. Это в одиночестве жрать тошно, а вдвоем – как раз сойдет.

– Стой! – раздался в ночи окрик охранника, луч фонаря запрыгал по грязной спине Матвея.

– Все в порядке, Кирилл. Это ко мне, – отозвалась женщина.

– Это вы, Виктория Сергеевна? – растерянно спросил сторож, переводя луч на очень стройную даже под халатом женскую фигуру.

– Да, все в порядке.

– Вы уверены, что мне не следует позвонить куда следует? – неуверенно прокричал им в спины охранник.

Женщина развернулась и отчеканила:

– Если вам неймется, Кирилл, то можете позвонить в «Сплетницу» или любое другое низкопробное издание и сообщить им, что Виктория Струнова принимает у себя по ночам сомнительных типов. И не забудьте заснять наше дефиле на мобильный телефон. Он ведь у вас с собой? – Закончив тираду, она снова развернулась, сделала приглашающий жест в сторону Матвея и пошла вперед, нарочито покачивая бедрами.

В лифте ехали молча. Матвей отчаянно старался не реагировать на окутавшую его со всех сторон невиданную роскошь: мраморные полы и хрустальные люстры в вестибюле, анфилада зеркал, золоченые перила на лестнице и не поддающееся описанию изобилие всевозможных цветов в красивых горшках. «И это еще не квартира», – только и мог подумать он.

Женщина, казалось, не думала ни о чем.

Она, казалось, не замечала ни внешнего облика своего гостя, ни его внутреннего состояния. С внешним он, конечно, ошибся. Полотенца она выдала ему буквально на пороге и, распахнув одну из дверей, скомандовала: «В ванну!» Спорить с этим приглашением не хотелось. Матвей с такой скоростью влетел под душ, что даже забыл смутиться, когда через минуту хозяйка бесцеремонно вернулась в ванную и объявила:

– На банкетке – мужской спортивный костюм и смена белья. Вам должно подойти.

– Спасибо, – выдавил он, прячась за практически прозрачной шторой.

Впрочем, женщина на эту штору не бросила ни единого взгляда.

– В правой стойке, во втором ящике сверху, – новая зубная щетка и лезвия. Можете пользоваться. Только недолго, а то пельмени переварятся.

Она хлопнула дверью.

От слова «пельмени» у Матвея так заныло под ложечкой, что он стал тереть исстрадавшееся тело с такой яростью, будто хотел оттереть его не до чистоты, а до дыр.

Когда он показался на кухне – свежевыбритый, хорошо одетый и вполне похожий на обычного человека, пельмени уже дымились в тарелке, а хозяйка колдовала над стаканом с мутной жидкостью, всыпая туда какие-то травы и пришептывая, словно повивальная бабка.

– Ешьте! – Она мотнула головой в сторону тарелки, бухнула рядом с тарелкой стакан: – Пейте!

– Вот уж нет! – Матвей решительно отодвинул от себя пойло. – Я, конечно, личность, доверия не вызывающая, но не конченая. Я не из этих. Наркота – это не по моей части.

– Вот и славно, – неожиданно улыбнулась хозяйка. – Значит, вас точно возьмет. Конченых это пойло никогда не берет, а не совсем пропавшим помогает.

Она села напротив, мягко, но вместе с тем неуклонно подвинула стакан обратно в его сторону и представилась:

– Вика.

– Матвей.

Он закинул в рот сразу несколько пельменей, с трудом сдерживаясь, чтобы не проглотить всю тарелку разом.

– Вы, Матвей, пейте, не бойтесь. Это лекарство. Хорошее. Лечит все хвори. И мышцы, и суставы, и внутренние органы. Бабушкин рецепт, проверенный.

– Мне бы для души что-то, – усмехнулся он, но послушно отпил глоток.

– Не вопрос.

Она поставила перед ним рюмку и достала из морозилки бутылку, на которой почему-то по-иностранному было написано «Серый гусь», хотя на поверку содержимое оказалось родимой водкой.

Тепло и сытость, конечно, быстро сделали свое дело. Матвея развезло и стало откровенно клонить в сон. Хозяйка с трудом подняла его и потащила куда-то в глубь квартиры, рассказывая по дороге, что сейчас он уснет, а наутро проснется настолько отдохнувшим и с таким неожиданным запасом сил, что станет вспоминать ее волшебное снадобье чуть не каждый день. Матвей пытался освободиться и говорил что-то о том, что неудобно и надо идти. Но уже минут через десять лежал на диване, укрытый пледом. Ему было так хорошо, как не было уже столько лет, сколько он уже и не помнил. Последнее, что он услышал сквозь окончательно подступивший сон, был вздох и грустное:

– А чаю мы так и не попили.

– Завтра попьем, – пообещал Матвей кому-то неведомому с расплывающимися очертаниями и отбыл в объятия Морфея.

9

Борис крепко спал и не слышал, как в двери повернулся ключ. Проснулся он под воздействием взгляда. Два раскосых Манюниных глаза смотрели на него пытливо и осуждающе.

– Машка!

Он сел на кровати, потер глаза и автоматически распахнул объятия.

Жена надула губки и резко встала, почти отпрыгнув от кровати.

– В раковине – немытая посуда, в ванной комнате на стиралке – грязные носки. А еще ты курил в спальне, и не вздумай отпираться! – перечислила она, негодуя.

– А еще – пыль на комоде, грязная обувь и, кстати, часы в коридоре по-прежнему без батарейки, – отрапортовал он. – И тебе привет.

Борис лег обратно в кровать и отвернулся.

– Борь, – Манюня сменила гнев на милость, – я вроде как вернулась…

– Я уже понял. Если тебя тошнит от курева, открой окно!

Борис сжимал под одеялом кулаки, на шее у него ходили желваки, а челюсть буквально сводило от желания заорать на жену и высказать ей все, о чем он передумал о ней за все время ее отсутствия.

– Пожалуй, пойду в ванную.

Манюня выкинула белый флаг, и Борису ничего не оставалось, как промолчать. Только теперь он уже не хвалил себя за сдержанность. Он чувствовал стойкое желание объясниться с женой, не беря в расчет бесконечные «я устала», «не сейчас» или «давай в другой раз».

Но из ванной уже доносился шум воды.

Борис встал с кровати, прошел в кухню. Как-то вяло подумал о том, что раньше он бы открыл холодильник и начал метать на стол все свои самые-пресамые вкусности в надежде на то, что Манюня если не попробует, то хотя бы оценит его порыв. А еще раньше он бы вытащил только бутылку шампанского и направился к жене в ванну, и забрался бы туда, и облил бы Манюню игристым, и начал бы жадно целовать. А сейчас он только так же жадно затянулся сигаретой и выдохнул дым прямо под потолок, хотя мог бы открыть окно. Разве трудно? Вовсе нет. Нетрудно, но сложно.

Манюня отмылась минут через двадцать. Скраб такой, пилинг сякой, тут потерли щеткой, там поскребли мочалкой, и обязательно по часовой стрелке, чтобы кровь приливала и циркулировала так, как необходимо спортсменке, и никак иначе.

– Не спишь? – удивилась Манюня, заглядывая на кухню и нарочито не замечая дыма.

– Не спится.

– А я так устала. Сейчас только доползу до кровати – и сразу отрублюсь. Все-таки перелет – штука утомительная. – Она изобразила руками нечто, призванное описать трудности перемещения самолетом, и повернулась, чтобы уйти.