История всемирной литературы Т.5

Традиции свифтовской прозы Далин продолжает в «Саге о лошади» (1740), где история Швеции представлена в виде рассказа о судьбе лошади, переходящей от одних хозяев к другим. Эта аллегорическая история страны написана простым языком, в ней много народных преданий и традиционных символов. «Сага о лошади», так же как и созданная по официальному заказу «История шведского государства» (1747—1762), утверждала новый, рационалистический взгляд на историю. В ней автор уже во многом отходит от своих прежних взглядов на происхождение скандинавов.

Далин пользовался известностью также как поэт, сочинявший стихотворения в манере народных песен, нравоучительные басни и «стихи на случай». Его лирические стихи и пасторали, прославляющие радость бытия, были школой мастерства для молодого Бельмана.

В 50-е годы происходят заметные сдвиги в культурной жизни Швеции: усиливается стремление противопоставить строгой регламентации классицизма более свободные формы, в том числе стиля рококо. В литературу проникает руссоистская проблематика, восторженное поклонение природе, начинает преобладать поэзия чувства.

В Швеции, так же как и в Дании, в середине века стали создаваться литературные объединения. По почину Далина в 1753 г. была основана королевой Ульрикой «Академия словесности». Возникали и более узкие поэтические общества, из которых наибольшее значение имел организованный также в 1753 г. «Орден строителей мысли».

В него входили три видных поэта: хозяйка литературного салона и своего рода «лидер» кружка Х. Ш. Нурденфлюкт и двое ее молодых друзей — граф Г. Ф. Крейц из Финляндии и шведский аристократ Г. Ф. Гилленборг. «Строители мысли» ценили Вольтера и Монтескье и в еще гораздо большей мере Руссо. Однако восприятие Руссо шло у них не столько по линии общественного радикализма, сколько в плане идиллического культа природы и поисков идеала естественного человека.

В сборнике элегических стихотворений «Тоскующая горлинка» (1743), написанных на смерть мужа Хедвиг Шарлоттой Нурденфлюкт (1718—1763), появляются новые для шведской лирики меланхолические настроения. Скорбь, тоска, горечь утраты изображаются ею в изящных, благозвучных стихах. Свежее восприятие природы отразилось в ее цикле стихов о временах года, а ее патриотические настроения — в эпическом стихотворении «Спасенная Швеция».

Густав Филипп Крейц (1731—1785) сформировался как тип либертэна, у которого руссоистский культ естественного чувства сводится в значительной мере к изящной эротике. Одно из первых его произведений — ода «Летняя песнь» — примыкает к традиции идиллического описания времен года. Главное произведение Крейца — «Атис и Камилла» (1781), поэма в пяти песнях, написанная александрийским стихом, в которой, несмотря на стилизацию и пасторальную маскарадность, с большой эмоциональной силой переданы чувства юных героев.

В известной мере противоположностью Крейца был Густав Фредерик Гилленборг (1731—1808), стоик и моралист. Его патриотическая «Зимняя песня» полемически направлена против «Летней песни» Крейца. Гилленборг воспевает людей Севера, их нравственную стойкость, восходящую якобы к древним готам. Своеобразно соединяя руссоизм с учением Сенеки, поэт занимает позицию стоического пессимиста, презирающего мир и противопоставляющего ему простоту и нравственную доблесть (стихотворения «Презирающий мир», «Радость людей», «Нищета людей» и др.). Стремясь создать национальный эпос, Гилленборг пишет поэму «Переход через Бельт», повествующую о походе Карла X в Зеланд через льды Ютландии. Написанная в классическом духе, поэма успеха не имела.

В начале 60-х годов происходит смена литературных поколений — умирают Далин и фру Нурденфлюкт; Крейц, став дипломатом, покидает Швецию и прекращает литературную деятельность; завершался и период расцвета Гилленборга. Объявленная в 1766 г. свобода печати стимулирует развитие периодической прессы, оживление журналистики. К этому времени относятся немногие прозаические произведения — «Приключения Адальрика и Гьетильды» Я. Х. Мерка (1714—1763) и написанный в форме путевых заметок роман Я. Валленберга (1746—1778) «Мой сын на галерах» (изд. 1781), бурлескное, свободное по композиции произведение в духе Стерна.

Расцвет шведской лирики начинается с Карла Микаэля Бельмана (1740—1795), самого выдающегося и оригинального шведского поэта второй половины XVIII в. Вокруг его имени очень рано сложилась легенда, изображающая его жизнерадостным гулякой и легкомысленным импровизатором, сочинявшим свои песни в трактире под аккомпанемент гитары, чтобы позабавить толпу друзей. Этот образ, однако, дает весьма неточное представление о Бельмане как о поэте. У него, безусловно, был импровизационный дар, который ярко проявился в многочисленных поздравительных стихах и застольных песнях.

Бельман дебютировал подражаниями Далину и пробовал свои силы, правда не очень удачно, в различных жанрах классицистической поэзии — в оде, пасторали и др. В его стихах не было интеллектуальной проблемности, созвучной эпохе Просвещения. В середине 60-х годов он пишет стихи-песни, которые были собраны и изданы под названием «Послания Фредмана» (изд. 1790) и «Застольные песни Фредмана» (изд. 1791). Стихи эти всегда пелись на определенные мелодии, подобранные самим поэтом и модифицированные для более органического слияния с текстом. Состав песен своеобразен. В них, например, включены пародии на библейские сюжеты, а также на церемонии и словесные формулы шведских церковно-рыцарских орденов. Будучи знакомым с французской анакреонтической поэзией, Бельман обращается к мотивам из античной мифологии, оригинально преломляя их в бытовых зарисовках. При этом пародийность и апофеоз народного веселия неразделимы. Бельман рисует картинки из жизни стокгольмских низов, изображает жалких, но веселых представителей городского дна — пьяниц, преступников, проституток и т. п. Он создал целый лиро-эпический цикл, группирующийся вокруг определенных персонажей, — Фредмана, Уллы Винлад, Мольберга, Мовица и др. Все это реальные лица, хотя, разумеется, созданные поэтом образы не во всем следуют своим прототипам и сильно идеализированы. Упоминание «настоящих» имен, названий стокгольмских улиц, точные бытовые детали, такие, как уличные шумы и крики, придают правдоподобность сценам, изображавшим ночную жизнь в старых узких переулках, игру в карты и танцы в переполненных кабачках и т. п. Вся эта пестрая, живая, красочная толпа находится в непрерывном движении, хмельном оживлении, в состоянии экстатического возбуждения.

К. М. Бельман

Портрет Краффта Старшего.

Стокгольм. Замок Гринсхольма

Бельман довольно далеко отходит от «вакхических» стихотворений французского рококо с их условным, далеким от реальности миром. Вместе с тем его песни — это совсем не натуралистические «физиологические очерки» в стихах. При всем правдоподобии деталей материал для них отбирается и радикально преобразуется, используются разнообразные художественные средства — от пародии и гротеска до незлобивого юмора. В «Застольных песнях Фредмана» городские закоулки преображаются в арену праздничного карнавала, а жалкие, деклассированные завсегдатаи трактиров и публичных домов предстают перед нами и достойными жалости слабыми людьми, и одновременно носителями философии наслаждения, остающимися гедонистами даже в свой смертный час. Таков Фредман, проплывающий в ладье Харона по шумящим волнам под темнеющими небесами. Тема смерти занимает существенное место в этих песнях, как и сама смерть — в веселом карнавале. Поэт не только меланхолически подчеркивает быстротечность наслаждения, всеобщую «хрупкость», но смерть составляет зловещий фон, на котором особенно отчетливо вырисовывается все текучее, мгновенное, исчезающее. Своим «карнавальным» колоритом и напевностью стиха, использованием живой, разговорной речи песни Бельмана приближаются к народной поэзии. Вместе с тем художественные средства, посредством которых фиксируется мгновение, как бы предвосхищают импрессионистскую лирику, соединяя правдоподобие деталей с изображением напряженного движения. Показывая природу постоянно изменчивой, в ярких красках, поэт совершенно отходит от статичности и созерцательности своих предшественников. Оригинальность художественного мира Бельмана, бросающаяся в глаза неканоничность его эстетики, что особенно ценили шведские романтики, дает основание говорить об особом месте Бельмана в шведской литературе XVIII в. Объективно его творчество лежит в русле начавшегося движения от классицизма к романтизму.

Последние три десятилетия XVIII в. как в истории страны, так и в ее литературе принято называть «густавианским» периодом по имени шведского короля Густава III, правившего с 1771 г. Большое значение для развития шведской культуры имело учреждение им в 1786 г. Шведской академии, главной задачей которой было поощрение поэзии, филологии и истории. Король и его академики поддерживали французские традиции, классицизм, умеренные формы Просвещения в сочетании со шведским национализмом. В густавианском классицизме преобладали эпигонские черты, особенно у самого Густава III, писавшего по французским канонам драмы на сюжеты из национальной истории. Эти драмы поэт Чельгрен излагал стихами, потом на них писалась музыка, и они ставились как оперы («Густав Ваза», 1786).

Практически густавинизм как идеология характеризует писателей разного толка: К. Г. Леопольда, Ю. Г. Уксеншерну, А. М. Ленгрен, к которым примкнули в конце жизни Крейц и Гилленборг. Самым выдающимся из густавианцев был Юхан Хенрик Чельгрен (1751—1795). Увлеченный просветительскими идеями и эстетикой классицизма, он начал с поэтических деклараций стоицизма, элегантных эротических панегириков Вакху и Амуру, сатирических стихов («Мои шутки», «Наши заблуждения»). В числе объектов общественной критики поэта — и фанатизм официальной лютеранской церкви, в чем сказалось его вольтерьянство. Особенно непримирим Чельгрен к мистицизму сведенборгианского толка. Как сторонник просветительского рационализма и классицизма, он нападал на предромантическую поэзию Турильда, называя ее «эпилептической», долго не хотел признавать даже Бельмана, хотя впоследствии стал ревностным поклонником его таланта.