История всемирной литературы Т.5

Центральное место в художественном творчестве Торреса Вильярроэля занимают его автобиография «Жизнь, происхождение, рождение, воспитание, обучение и приключения Диего де Торреса Вильярроэля» (первые четыре фрагмента вышли в 1743 г., еще два — в 1752 и 1758 гг.) и несколько повестей, собранных в сборник «Поучительные сновидения» (1752). Два предисловия к жизнеописанию Торреса передают двойственность его замысла. Первое из них стилизовано под предисловия к плутовским романам. Автор обращается к читателю с буффонной развязностью и грубостью: «А если тебе покажется, что я тебя обманываю, зайди ко мне, и я тебя так отделаю, что родная мать не узнает». Второе предисловие резко противоречит первому по тону — говорит уже не «автор», а Торрес сдержанным, спокойно философским тоном. Так и во всех частях автобиографии писатель то преображает свою жизнь в литературное произведение — плутовской роман, то возвращается к себе, реальному мемуаристу, явно не вмещающемуся в рамки жанра. Самое ценное в «Жизни» — искренность и естественность, позволяющие за литературной стилизацией уловить реальные черточки психологии людей того времени. Если в плутовском романе литературный материал оформлялся как жизнеописание реального человека, то Торрес сделал новую попытку сомкнуть роман и житейскую реальность, преобразовать эту реальность в художественную. Попытка удалась не вполне, книге не хватает единства и цельности художественной концепции, но все же «Жизнь Торреса Вильярроэля» обладает высокими историко-познавательными и художественными достоинствами.

В «Поучительных сновидениях» наиболее интересна повесть «Посещения и видения дона Франсиско де Кеведо». Торрес был страстным почитателем Кеведо, он открыто подражал ему в сатирах и стихах, многократно взывал к нему в разных произведениях. В этой повести он вместе с призраком Кеведо совершает прогулки по Мадриду, демонстрируя покойному сатирику всеобщее моральное падение его потомков. По своему характеру моральная критика в «Сновидениях» не отличается существенно от сатирических обличений у Кеведо: социальные беды объясняются слабостями людей, забывших добродетель и всецело предавшихся пороку. Но пороки представлены в фигурах новых, рожденных бытом этого века, ранее не существовавших (поэтому автор объясняет Кеведо происхождение и образ жизни этих новых социальных типов). Некоторые характеристики отличаются удивительной меткостью и резкостью: например, совершенно новый тип аббатов, обычно младших сыновей дворян: постригающихся, чтобы избавиться от семейной бедности и урвать что-либо от доходов церкви, несклонных и неспособных к церковной службе и живущих светским угодничеством. Вереница таких типов и целых учреждений проходит в маленькой повести. Автор и его потусторонний спутник посещают театр, бал, богадельню, церковный коллеж, книжную лавку, встречаются с писателями, учеными, врачами, ремесленниками, чиновниками, шпионами, ростовщиками, актерами и т. д. Этот парад социальных типов продолжается и в другой повести, «Переправа через Ахерон». Там показан суд Плутона над лекарями, знахарями, доносчиками, судейскими, распутницами и пр.

Повествовательная манера Торреса обладает очевидными признаками барочного стиля (обилие грамматических многочленов и стилистических фигур, неистощимое богатство лексики, включая просторечия, редкие слова, вычурность), вместе с тем для него характерна материальная наглядность словесного образа. Всякое понятие раскрывается в нанизываемых, громоздящихся друг на друга перифразах, метафорах, неожиданных определениях. Вот как объясняет рассказчик призраку, что такое распивочная: «...буфет, где опрокидывают рассудки, лавки, где выставляют на посмешище разум, мастерские, где фабрикуют горячку и лихорадку, подмостки, где разыгрывают колики и обмороки, место для внезапных смертей и, наконец, всеобщая ярмарка, где под видом бодрящего тепла продают удобные рецепты опьянения, болезни и смерти». Изобразительность его бесконечна, о чем бы ни шла речь: о шпионе («хвост альгуасила, крючок министра, бульдог споров, ужас ушей, стервятник проступков и проклятый ловец чужих жизней») или об ужине («каждый желудок был уже гнездовьем птиц, провинцией жаркого, кладовой филе и т. д.»).

Через барокко Торрес сохраняет и живую связь со средневековой литературой. В конце «Посещений и видений» Кеведо вновь проваливается в могилу, и поднявшийся при этом вихрь черепов и скелетов очень напоминает средневековые «пляски смерти», да и вообще финальная нота — смерть кладет конец всем человеческим безумиям — бесспорно, рождена средневековым миросозерцанием. Мотив смерти, загробного мира, очень часто встречающийся у Торреса («Переправа через Ахерон», «Письма на тот свет» в том же сборнике «Поучительные сновидения»), восходит к средневековой литературе, так же как и вся образная символика смерти (ужимки чертей в «Переправе через Ахерон» и др.).

С «Поучительными сновидениями» связана и большая часть поэзии Торреса. Язвительные советы, в которых он подражает Кеведо, отличаются такой же точностью деталей в обличении современных зол и пороков (сонеты «Самые знаменитые разбойники — не те, что на дорогах» или «Наука придворных в нашем веке»). Кроме того, Торрес сочинил множество стихотворений в форме народных песен (сегидилий), главным образом на тему бренности земной суеты и всеуравнивающей власти смерти.

К этому же традиционному направлению испанской литературы принадлежал падре Хосе Франсиско де Исла (1703—1781), автор нескольких сатир и популярного в то время романа «История знаменитого проповедника брата Херундио из Кампасаса» (1758), вызвавшего бурю протестов среди церковников. Написанный в форме плутовского романа, «Брат Херундио» — сатира, направленная против монастырских и церковных нравов. В книге выведено множество типов священников и монахов, проповедников, жуиров или ханжей, либо одурманивающих слушателей латинской тарабарщиной, витиеватыми культеранистскими построениями, либо зарабатывающих светскую популярность дешевыми театральными эффектами и грубой лестью. Воспроизводя в пародийном или шаржированном виде уроки грамматики, риторики и философии, выслушанные юным Херундио, автор высмеивает образование в монастырских школах и коллежах да и всю теологическую науку. Основным сатирическим приемом падре Ислы остается бурлескное снижение или переосмысление. Так, Херундио, пройдя курс философских наук, «всю жизнь не мог понять, что под словом «материя» подразумевается что-либо иное, кроме куриного бульона, потому что он много раз слышал от своей матери, когда в доме кто-нибудь болел: «Я ему дам чего-нибудь материального». С этой уверенностью он и приходит на экзамен, где ему задают построить силлогизм с выводом — «материя непосредственно действенна». Разумеется, Херундио поражает экзаменаторов серией силлогизмов на тему непосредственной действенности куриного бульона.

Юмор падре Ислы вырастает из богатой фольклорной традиции, идущей от средневековых школяров и клириков, от средневековой пародийной литературы. И падре Исла, и Торрес Вильярроэль используют для критического обзора современной жизни традиционные художественные формы как более народные. Характерно, что в произведениях обоих писателей не раз колко высмеивается увлечение всем французским или вообще европейским. Торрес Вильярроэль в особенности отрицательно относился к совершавшимся при его жизни попыткам реформировать испанскую литературу, исходя из французских образцов.

КЛАССИЦИСТИЧЕСКАЯ «ПОЭТИКА» ЛУСАНА

Первой серьезной и значительной попыткой такого рода была «Поэтика» (1737) Игнасио де Лусана (1702—1754), задачей которой было «подчинить испанскую поэзию правилам, которым следуют поэты образованных наций». Лусан провел много лет в Европе, главным образом в Италии (где учился у Вико), и скомпоновал свою «Поэтику» на базе литературных теорий Муратори и Буало. Лусан исходит из тезиса о природной склонности человека к добру и отвращении к злу. Однако, так как общество погрузило человека во тьму невежества, он «ощупью ищет добро и сталкивается со злом, не умея различить их в темноте, которая его окружает». Для того и нужны науки и искусства, чтобы научить человека различать добро и зло, Искусство, поэзия в особенности, полезно, ибо, «выйдя из тьмы, человек не может сразу вынести ослепительный свет науки». Поэзия, смешивая истинное и кажущееся, реальное и вымышленное,

меньше ранит зрение, нежели сияние чистой морали. Соответственно этой дидактической установке строится вся система поэтики как свод правил, помогающих поэту достичь наилучшего назидательного эффекта. Не будучи явлением оригинальным, «Поэтика» Лусана интересна как первый манифест классицизма в Испании. Вокруг Лусана сгруппировались сторонники литературной реформы, среди которых наиболее активны были Аугустин де Монтиано (1697—1764) и Блас Насарре (1689—1751). Они начали настоящую атаку на классиков национальной литературы, не щадя даже Сервантеса. Ученики и последователи Лусана, готовя второе, посмертное издание «Поэтики» (1789), исключили из текста параграфы, содержавшие похвалу Кальдерону и классической испанской комедии, заострив тем самым критику в адрес национальной литературной традиции.

ФЕЙХОО

Бенито Хоронимо Фейхоо-и-Монтенегро (1676—1764) по праву может быть назван первым испанским просветителем. Скромный монах, проведший всю жизнь в бенедиктинском монастыре в Овиедо, преподаватель монастырского коллежа, Фейхоо обладал широкой начитанностью и поразительной в испанце его времени страстью к точному научному знанию. С 1726 по 1740 г. он издавал многотомный «Универсальный критический театр, или Речи о материях разного рода, разоблачающие всеобщие заблуждения». С 1740 по 1760 г. он, тоже в нескольких томах, издавал «Ученые и любознательные письма, опровергающие или объявляющие сомнительными многие распространенные мнения». Уже титульные листы произведений говорят о просветительской задаче, которую ставил перед собой автор.

Фейхоо не был оригинальным мыслителем и не владел какой-либо цельной и глубокой философской системой. В некоторых вопросах он не смог преодолеть простодушные суеверия своих современников. Будучи поклонником и во многих отношениях учеником Декарта, в решении основных натурфилософских и этических вопросов он все же оставался в пределах католической ортодоксии. Так, он отрицал понятие «естественного человека» и считал, что во все времена зло коренится в человеческой природе, а добро — в божественном милосердии. Цель и пафос произведений Фейхоо состоит не в утверждении новых взглядов, но в разрушении старого — предрассудков, суеверий, обскурантизма — и в требовании интеллектуального обновления.

Один из центральных объектов критических атак Фейхоо — всевозможные религиозные предрассудки и вера в чудеса. Надо помнить, какое глубокое суеверие, усугубляемое деятельностью инквизиции, царило во всех слоях испанского общества, чтобы оценить значение и смелость разоблачений Фейхоо. Несколько раз поступали на него доносы в инквизицию, и только заступничество короля, посчитавшего выгодным объявить себя покровителем ученого монаха, спасло его.

Фейхоо выступает (иногда по необходимости осторожно) не только против суеверий, но и против канонизированных церковью утверждений, перекликаясь с французскими вольнодумцами. Даже по такому острейшему для Испании вопросу, как преследование евреев, Фейхоо противопоставлял католической нетерпимости гуманистическую широту. В «Письме еврею из Байонны» он объявляет предрассудком убеждение, будто различие религий должно вести к взаимной ненависти. И это в годы, когда инквизиция огнем и железом уничтожала не только иудаизм, но и всякое сочувствие иудеям!