История всемирной литературы Т.5

Главными противниками консерватизма церкви и застрельщиками всех просветительских начинаний были деятели из среды так называемых «патриотов». Движение этой партии средней (промышленной) и мелкой буржуазии развернулось в 70-е годы в условиях общего обострения политической борьбы и массовых антиоранжистских настроений, в конечном счете выражавших потребность страны в промышленно-капиталистическом развитии. «Патриоты» требовали контроля над управлением, активных действий против основного конкурента — Англии, поддержали Американскую революцию 1775—1783 гг., а после 1789 г. — Французскую. Но в целом Нидерланды, пережившие свой «героический» период буржуазной революционности двумя веками раньше, лишь повторяли в ослабленном виде великие движения эпохи. В январе 1795 г. французская революционная армия, в составе которой был и сформированный из политэмигрантов, преимущественно «патриотов», Батавский корпус, свергла одряхлевший режим статхаудера и «регентов». Нидерланды стали вассальной Батавской республикой, а с 1806 г. — фактически французской провинцией, королевством во главе с Людовиком Бонапартом, братом Наполеона.

Политическая ситуация, давнишние культурные связи, «второе бегство» (после отмены Нантского эдикта за 1685—1750 гг. в Нидерланды переселились 75 тыс. гугенотов, большей частью из интеллигенции и духовного сословия) объясняют преобладающий авторитет французского языка и литературы в это время. Показателен успех трагедий Вольтера: до 1764 г. было переведено лишь пять из них, затем до конца века — все остальные. Французская классицистская трагедия господствует на нидерландской сцене еще в начале следующего столетия. Подражали Вольтеру братья Харен — Виллем ван Харен, автор героической эпической поэмы «Деяния Фризо» (1741) о легендарном основателе Фрисландии, и Онно Звир ван Харен («Вильгельм I», 1773, героическая поэма «Гёзы», 1772). Они, как и другие поэты и драматурги, воскрешают в своих трагедиях славные страницы национальной истории, патетически повествуют о свободе. В трагедии «Агон, султан Бантамский» (1769) о восстании яванцев против голландского ига О. З. ван Харен впервые в нидерландской литературе поднял антиколониальную тему, осудил бесчинства Ост-Индской компании в Индонезии.

«Агон» был с успехом поставлен первой постоянной профессиональной труппой Гааги. Ее основатель, актер и режиссер Мартен Корвер (1727—1794), горячо выступал за демократизацию театрального искусства. Вопреки классицистским традициям Корвер стремился утвердить в сценической практике свободу актерского поведения и мизансценировки, местный колорит и историческую достоверность в оформлении спектакля; внедрял принципы мещанской драмы и популяризировал ее лучшие образцы. Реформа Корвера заложила основы национального реалистического театра (опередившего в этом отношении литературу), который в конце XVIII — начале XIX столетия пережил новый расцвет и выдвинул блестящую плеяду актеров и режиссеров (И. Зисенис-Ваттир, И. Дейм, А. Снук и др.). «Театральные заметки» (1786)

М. Корвера — один из немногих и наиболее интересных образцов мемуарного жанра в нидерландской литературе.

Против излишнего увлечения чарами «фернейского патриарха», за самобытное национальное лицо литературы борется Йоханнес Кинкер (1764—1845; пародии «Убийственная трагедия Оросман Малый», 1787, «Габриэла Фаиль, урожденная Вержи», 1798, и др.). Решительный бой классицизму был дан в эстетике (X. ван Алфен, Р. Фейт, Я. Беллами, Й. Кинкер, Р. ван Гунс и др.).

Буржуазно-просветительскими по духу и классицистскими по форме (кроме соблюдения трех единств) были трагедии Рейнвиса Фейта (1753—1824): «Тирса, или Победа веры» (1784) — о праматери библейского рода Маккавеев, «Леди Джейн Грей» (1791) — на известный сюжет из английской истории, «Инес де Кастро» (1793) — по мотивам «Лузиад» Камоэнса. Однако известность Фейт приобрел как автор «чувствительных» эпистолярных романов («Юлия», 1783, русский перевод 1803 г.; «Фердинанд и Констанция», 1785, и др.) и ряда стихотворений в духе «кладбищенской» лирики (поэма «Могила», 1792, и др.), совершив «благонамеренную, но тем не менее судорожную попытку придать... голландский облик» (В. Гобберс) предромантизму и сентиментализму, которые в Нидерландах нередко тесно переплетались.

Сентиментализм на землю польдеров был занесен главным образом из Франции с произведениями Руссо, Мерсье и др., хотя в Нидерландах неплохо знали также Ричардсона, Стерна, Гете, особенно же Геллерта. Например, приблизительно в 1800 г. на сто человек, читающих Геллерта, приходилось десять читателей Гете и два — Канта. Это, разумеется, не случайность, а закономерный результат «избирательного сродства» голландского и немецкого бюргера. Основной сентиментальный жанр — мещанская драма («Дружба» М. ван дер Виндена, 1760; «Фанни, или Счастливое раскаяние» К. ван Хогевена, 1780, и др.), навеянная «слезной комедией» Лашоссе и Детуша, — так и не избавился от сословной замкнутости, узкого бытовизма и морального утилитаризма, которые преодолевали в своем творчестве Дидро и Лессинг. Нидерланды по существу не знали и революционного классицизма (редкий пример — «Муций Корд, или Освобождение Рима» Р. Фейта, 1795). Приземленно-бытовая тенденция возобладала над абстрактно-идеализирующей, чему косвенно способствовала и господствующая философия «здравого смысла». В то же время «грубого» Шекспира воспринимали только в переделках Дюсиса. Одним из первых стал переводить Шекспира и Шиллера Й. Кинкер.

СЕНТИМЕНТАЛИЗМ И ПРЕДРОМАНТИЗМ. ХЕМСТЕРХЕЙС

Нидерландский сентиментализм и предромантизм, наряду с религиозно-медитативными, в духе Клопштока и Юнга, стихами Р. Фейта, ознаменованы тремя сборниками благонравного «Опыта кратких виршей для детворы» (1778—1782) Хиеронима ван Алфена (1746—1803), патетическими «Песнями об отечестве» (1783) Якоба Беллами (1757—1786). Его же анакреонтические мотивы («Песни моей юности», 1782) были подхвачены Й. Кинкером («Моя маленькая певунья», 1785; «Первенцы», 1788). Естественная эмоциональность и благородный пыл этих стихов, прежде всего у нидерландского штюрмера Беллами, полемически противостоят фейтовской деланной экзальтации и внешним атрибутам сентиментального изображения.

Такая же полемика идет на теоретическом уровне, где — как это типично для нидерландского предромантизма — требование верности «хорошему вкусу», «чувству меры» сочетается с горячими призывами к творческой свободе, высокому назначению поэта и т. д. («Поэтические наблюдения» Алфена, 1782, и др.).

Предромантики, почти все из «патриотов», ратовали за национальную самобытность литературы, но сами испытали прямое воздействие немецкого Просвещения (вообще немецкое культурное влияние до 70-х годов шло в Нидерланды через Францию, затем — непосредственно; необходимость в переводах отпала лишь к началу XIX в.). Требования новой, романтической эпохи в литературе они нередко подводили под старые, классицистские понятия, и по форме и по существу оставаясь на перепутье времен.

На скрещении просветительских и предромантических идей сложилась оригинальная эстетическая концепция Франса Хемстерхейса (1721—1790), получившая общеевропейский резонанс. Сын известного филолога Тиберия Хемстерхейса, он получил блестящее классическое образование, дополнив его изучением современной философии. Существенной предпосылкой и составной частью его системы воззрений стала «философия чувства», возникшая как реакция на рационализм — его «одностороннюю и преувеличенную рассудочность, неспособность удовлетворить запросы чувства, непонимание диалектики» (В. Ф. Асмус). Учение Хемстерхейса об универсальном «моральном органе» общественного индивида прямо связано с развитием «чувства личности», показательным для растущего нравственного самосознания третьего сословия, для всей просветительской идеологии. В этом контексте понятен живой интерес Дидро,

Лессинга, Канта к Хемстерхейсу. Его лично знали и высоко ставили Гете, Гердер, Форстер, Мендельсон, В. Гумбольдт, Гаман, Якоби.

«Поэтическая философия» Хемстерхейса (как называли ее современники), принципиально лишенная строгой системности — как у Сократа и Платона, которых он считал своими наставниками, — во всех ее составляющих разделах (онтология и гносеология, этика и эстетика) объединяется одной, гуманистической идеей полноты человеческой жизни в ее связях с миром. «Греческая натура под северным небом» (А. Шлегель), Хемстерхейс пытался возвести утопический идеальный мир целостного совместного человеческого бытия посреди реального мира меркантильности и утилитаризма, в условиях внутреннего и внешнего отчуждения личности, предвосхищая своей концепцией романтическую концепцию двоемирия. Он резко отвергает Буало, Расина, Корнеля, Мольера (противопоставляя им Гомера, Феокрита, Платона), отвергает каноны симметрии и нормативность — словом, все то, что, по его мнению, могло как-то сковывать «врожденную» творческую способность души. Искусство, по Хемстерхейсу, есть ступень восхождения человека к высшему благу и совершенству, долг человека и художника — очищать душу от шлаков, возвышать ее к «божественному», «моральному органу» (т. е. к бесконечной власти духовного над природой). В этом аспекте мысль Хемстерхейса предвосхищает «Наукоучение» Фихте, вместе с которым он «заложил философское основание романтизма» (П. Клукхон). Предвосхищает Хемстерхейс и романтическое отношение к искусству как к иррациональному источнику истины, и высокую миссию поэзии, и концепцию романтического героя, «энтузиаста», прототипом которого был его нравственный самосозидающий индивидуум. Неудивительно, что в письмах и высказываниях А. и Ф. Шлегелей, Новалиса, Тика, Гельдерлина, Шлейермахера, Жан-Поля высказано глубокое уважение и восхищение Хемстерхейсом, а также признание его бесспорного влияния и приоритета во многих вопросах романтической эстетики.

Идущие от просветительской идеологии активность мысли и чувства, оптимизм действия больше не находят себе приложения вовне, обращая свою энергию внутрь личности. Хемстерхейс уже не просветитель, но еще не совсем романтик. В противоречивом скрещении двух тенденций состоит его значение, своеобразие и привлекательность. Его фигура поднялась на путях того широкого взаимодействия идей, которое стимулировалось потребностью осмысления грандиозных перемен в духовном мире Европы накануне и в период Французской революции. Не случайно и то, что Хемстерхейс писал свои сочинения по-французски. Вместе с тем «Письмо о страстях» (1766—1770), «Письмо о скульптуре» (1765), «Письмо о человеке и его отношениях» (1772), «Симон, или О способностях души» (1779), «Алексис, или О золотом веке» (1780) — все «Письма» и диалоги этого «батавского Платона» (Г. Форстер) можно без колебаний отнести и по духу и по форме к лучшим образцам нидерландской прозы эпохи Просвещения, как принадлежат нидерландской прозе эпохи Возрождения латинские сочинения Эразма.

Просветительская проза на нидерландском языке не получила большого развития. Помимо упомянутых романов Фейта, написанных под преобладающим воздействием Руссо и раннего Гете, а также литературно-теоретических опытов, стилистически нередко примыкавших к собственно художественной литературе, она еще представлена несколькими образцами жанра социальной утопии («Рапсодии, или Жизнь Альтамонта» Виллема Перпонше, 1775) и, самое важное, социального реалистического романа — «Сара Бюргерхарт» Элизабет Вольф-Беккер и Агаты Декен (1782). В этом произведении органически усвоенный опыт англичан (Филдинг, Смоллет, Ричардсон, Стерн), соединясь с дидактической и жизнеописательной традицией Ю. ван Эффена, породил живую, почти свободную от привычных литературных условностей национально-характерную картину третьесословной морали, психологии, быта. Последующие романы тех же авторов («Виллем Левенд», 1784—1785, и др.), их стихотворные сочинения страдают излишней назидательностью, благочестием, сентиментальностью.