История всемирной литературы Т.5

Окружающий мир, конечно, не исключается совершенно из сферы изображаемого. Элегия очень часто представляет собой монолог, адресованный то возлюбленной, то друзьям. Монологи эти являются как бы элементами отдельных сцен из биографии поэта. При этом они только отправной пункт для воспоминаний или полета воображения, только трамплин для фантазии поэта, для его углубления в себя. Поэзия не мыслима для А. Шенье без этого реального окружения. Она вместе с тем к этому окружению не сводится. В этом ее основная особенность.

А. Шенье приветствовал революцию («Ода о клятве в зале для игры в мяч»), но не принял якобинства, высмеивая революционное плебейство. Отойдя от политической деятельности в период якобинской диктатуры, А. Шенье был случайно задержан, попал в тюрьму и был казнен за два дня до Термидора.

Новаторство поэта в развитии жанра элегии с ее глубокой эмоциональностью, ясностью стиля, психологической глубиной, с ее мотивами медитации и грусти сделали Андре Шенье очень популярным в эпоху романтизма как на родине поэта, так и за ее пределами. Не последнюю роль в этой популярности сыграла и трагическая судьба поэта.

ЛИТЕРАТУРА РЕВОЛЮЦИИ (Обломиевский Д.Д.)

В литературном движении революционных лет (1789—1794) взаимодействовали два направления: одно из них было связано с традициями классицизма, другое разрабатывало реалистические принципы.

Классицистическое направление, развивавшее многие тенденции классицизма XVII—XVIII вв., имело в литературной жизни периода революции особое значение. Трагедия революционного классицизма поднимает острые проблемы эпохи, уже неоднократно ставившиеся во французской литературе, начиная с «Магомета» Вольтера; она обличает произвол и насилие, насаждавшиеся абсолютизмом, осуждает религиозный фанатизм католической церкви, разоблачает варварскую жестокость феодального судопроизводства. Герой трагедий, созданных М.-Ж. Шенье (1764—1811), пропагандирует идеи естественного человеческого права, свободы, законов.

Вместе с тем революционный классицизм не был простым повторением классицизма эпохи Просвещения. Он обобщил и систематизировал многие новаторские черты, проявившиеся в отдельности у Вольтера и особенно у его учеников — Атуана Леблана (1730—1799), Атуана Лемьера (1723—1793), Бернара Сорена (1706—1781). Произошла радикальная перестройка самого творческого метода. М.-Ж. Шенье и Ш.-Ф. Ронсен по-иному, чем их предшественники, представляют себе существо и внутренний облик своего противника. Они преодолевают черты абстрактности в его характеристике, отказываются от обличения деспотизма вообще, берут именно поэтому в качестве предмета своей трагедии, как о том свидетельствуют «Карл IX», «Генрих VIII», «Жан Калас» М.-Ж. Шенье или «Людовик XII» Ронсена, не античность, а Европу Нового времени. Для трагедии М.-Ж. Шенье не менее характерно, что он представляет своих положительных героев как исторических предшественников тех сил, которые победили в 1789 г., что он обращает взоры Колиньи («Карл IX») и Жана Каласа в грядущее. Для М.-Ж. Шенье эти его герои, гибнущие под натиском превосходящих сил противника, — зачинатели нового движения, которое пока еще маломощно, но в будущем непременно восторжествует. Именно так изображен в трагедии «Жан Калас» ее герой, живущий в середине XVIII столетия и мечтающий о справедливом мире, которому суждена победа в грядущем.

Не менее существенным признаком трагедий М.-Ж. Шенье и Ронсена явилось и свойственное им отрицание культа государства, которое в конкретно-исторической форме абсолютной монархии XVI—XVII вв. представляется им враждебным началом. Понятие государства как позитивной категории, противопоставляемое понятию личного и индивидуалистического, окончательно сменяется в их сознании категорией «нация». М.-Ж. Шенье недаром называет свою пьесу «Карл IX» «национальной трагедией». От имени нации говорят в его трагедиях и Колиньи, и Лопиталь, и Крамер, и Лассаль, и Кай Гракх.

Новаторством революционного классицизма явилось и то, что народу предоставлена в пьесе большая, чем обычно, свобода, что он значительно более активен и смел, чем у Вольтера и его учеников. В «Кае Гракхе» (1792) М.-Ж. Шенье народ не только выходит на сцену, но и действует на ней наравне с главным героем. Народная масса принимает здесь прямое и непосредственное участие в событиях, поддерживает героя и его требования, обращенные к сенаторам. Народ, хотя он и изображен здесь слитной, недифференцированной массой, утрачивает свою обычную «немоту», его представители произносят монологи, высказывают свои особые, отличные от взглядов Кая Гракха мнения по поводу происходящего.

Новаторство революционного классицизма заключено, наконец, в том, что он пытается утвердить на месте центрального героя простого человека, плебея. Если М.-Ж. Шенье выдвинул народ на авансцену, сделал его партнером Кая Гракха, то Ронсен в «Аретофиле» вводит представителя народа уже в число главных персонажей. Создавая образ Энара, который становится в ходе действия вождем народа и ведет толпу против тирана, подчеркивая, что он по своему рождению является рабом, Ронсен как бы полемизирует с теми, кто считает, что сила и мысль свойственны только «верхам» общества. Соблазненный и обманутый тираном Норатом, Энар сначала действует как его слепое орудие. Но затем в нем просыпается разум, который выводит его из заблуждения. Он проникается ненавистью к Норату и решается его уничтожить.

Особенно отчетливо проявилось своеобразие революционного классицизма тех лет в области лирики. В его рамках создается новый тип оды, отличный от лирических жанров XVII и XVIII вв. В основе оды Руже де Лиля, Э. Лебрёна и М.-Ж. Шенье лежит принцип действенности, активности. Сохраняя классицистский принцип приоритета сознания над действительностью, ода революционного классицизма уже не сводится к рассуждению или спору. Она побуждает к действию, требует от действительности изменений. Поэт обрушивается на противников и поддерживает единомышленников. Революционная ода уже не ограничивается образом изолированного лирического героя, наполняется призывами к действию. Идея превращается у авторов революционной оды в лозунг, диктующий поведение, активную защиту нового от попыток восстановить дореволюционное прошлое, защиту завоеваний революции от изменников и интервентов. Обращаясь с взволнованной речью к своим слушателям, поэт стремится побудить их к действию, призывает граждан к оружию, к отпору завоевателям, чужеземцам, требует от своих соотечественников, чтобы они не оставались в бездействии, создавали отряды, двинулись на врага. Революционная ода вводит в свой мир образы единомышленников лирического героя. Автор говорит уже не только от себя лично, но и от имени своих сограждан, пользуясь местоимением «мы». Руже де Лиль в «Марсельезе» произносит призывные слова оды как бы вместе со своими слушателями, побуждая их и самого себя к движению вперед.

Активный, действенный характер революционной оды проявляется и в том, что в ней начинает играть большую роль образ врага. Руже де Лиль в «Марсельезе» прямо заявляет о сознательных целях, которые ставит перед собой противник, а также о том, чего, собственно, он добивается. Фигура оппонента, типичная для дореволюционной оды, форма спора с врагом не характерны для оды революционной, так как авторы ее исходят из мысли, что взгляды врага не оспаривают. Враг заслуживает только уничтожения, и ему возвещают неизбежность гибели.

Размежевание сил внутри революционного движения, выступление революционного плебейства против собственников, против буржуазной части третьего сословия, проявившееся наиболее остро в установлении в 1793—1794 гг. якобинской диктатуры, влекут за собой и появление в литературе того времени, наряду с революционным классицизмом, реалистического направления. Если революционный классицизм отражает интересы всего третьего сословия, то реалистическое направление выражает интересы «низов» третьего сословия, интересы революционного плебейства и проявляет себя по-настоящему лишь в 1793—1794 гг.

Реалистическое направление обнаруживает себя в первую очередь в том, что его представители, судя по революционно-массовым песням, обращаются с призывами и лозунгами к большим массам слушателей, развивая и углубляя жанр революционной оды. Они наполняют поэзию фактами, конкретными датами и событиями. Если создатели революционной оды применяли к изображению мира метод идеализации, то песня перемещает центр тяжести на изображение материального окружения человека, уже не устраняя из образа эмпирической полноты и богатства подробностей, показывая действительность как бы снизу, глазами народа. В революционно-массовой песне возникает мир вещей,