История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 2

— Бог, — сказал он, — имматериален: вот все, что мы знаем, и мы никогда не узнаем больше.

Я вспомнил Платона, который говорил то же самое, но Юсуф, несомненно, не читал Платона [15] .

Он мне сказал в тот день, что существование Бога полезно только для тех, кто в этом не сомневается, и что, соответственно, самые несчастные из смертных — атеисты.

— Бог, — сказал он, — сотворил человека по своему подобию потому, что среди всех созданий только человек может выразить благодарность за свое существование. Без человека Бог не имел бы никакого свидетеля своей славы; и человек, соответственно, должен понимать, что его первейшая обязанность есть прославлять вершителя правосудия и довериться Провидению. Смотри, как Бог никогда не покинет человека, который в своих бедствиях преклоняется перед ним и взывает о его помощи; и оставляет гибнуть без надежды несчастного, который полагает молитву бесполезной.

15

арабы, несомненно, знали Платона — прим. перев.

— Есть, однако, счастливые атеисты.

— Это правда; но, несмотря на спокойствие своей души, они, мне кажется, достойны сожаления, потому что не надеются ни на что после этой жизни и не воспринимают себя выше животных. Кроме того, они должны были бы томиться в невежестве, если они философы, и если они ни о чем не думают, у них не на что опереться в несчастье. Бог, наконец, создал человека таким, что он может быть счастлив, только не сомневаясь в своей божественной сущности. Каково бы ни было его существование, он имеет необходимую потребность его принять; без этой потребности человек никогда бы не воспринял Бога создателем всего.

— Но я хотел бы понять смысл, почему атеизм существует только в системах некоторых ученых, в то время как нет примера, чтобы он существовал в системе целой нации.

— Это так же, как бедный чувствует свои нужды гораздо сильнее, чем богатый. Среди нас есть много безбожников, которые насмехаются над верующими, возлагающими свои надежды на паломничество в Мекку. Несчастные! Они должны уважать древние монументы, которые, возбуждая благоговение верующих, питают их религию и облегчают их страдания в бедствиях. Без этих утешительных объектов невежественный народ впадет во все эксцессы отчаяния.

Юсуф, польщенный вниманием, с каким я слушал его доктрину, все больше предавался склонности меня поучать. Я стал проводить дни у него без приглашения, при этом его дружба становилась крепче. Однажды утром я приказал отвести себя к Исмаилу эфенди, чтобы позавтракать с ним, как обещал; но этот турок, встретив меня и приветствовав наилучшим образом, пригласил прогуляться с ним по маленькому саду, где в комнате отдыха ему пришла в голову фантазия которую я счел не в моем вкусе: я сказал ему со смехом, что я не любитель этих дел, и, наконец, утомленный его нежной настойчивостью, я поднялся, немного слишком резко. Исмаил, делая вид, что одобряет мое отвращение, сказал мне, что пошутил. После дежурных комплиментов я покинул его с намерением больше не возвращаться к нему; однако я был вынужден, и мы поговорим об этом в соответствующем месте. Когда я рассказал г-ну де Бонневаль эту историйку, он сказал, что по турецким представлениям Исмаил хотел мне выдать высокий знак своей дружбы, однако что я могу быть уверен, что он не преложит мне больше ничего подобного, если я вернусь туда еще раз, кроме того, Исмаил очень галантный мужчина, у которого имеются рабы замечательной красоты. Он сказал, что вежливость требует, чтобы я туда еще вернулся.

Через пять или шесть недель нашего знакомства Юсуф спросил у меня, женат ли я. Услышав ответ, что нет, он коснулся вопроса целомудрия, которое он мог рассматривать как добродетель только по отношению к воздержанию, которое, однако, не может быть близко богу, должно быть ему противно, потому что нарушает его первую заповедь человеку.

Но я хотел бы знать, — сказал он, — что такое это целомудрие ваших мальтийских рыцарей. Они дают обет целомудрия. Это не означает, что они будут воздерживаться от любого плотского действия, потому что, если это преступление, все христиане совершают его при зачатии. Этот обет заключается лишь в обязательстве не жениться. Таким образом, целомудрие может быть нарушено лишь браком, и я вижу, что брак — это одно из ваших таинств. Эти господа обещают лишь, что они не совершат никогда плотского деяния, в то время как божий закон его им позволяет, и они вольны его выполнять незаконно, вплоть до власти признавать своими детьми детей, которых они смогли бы заиметь лишь в результате двойного преступления. Они их называют естественными, как будто рожденные в брачном союзе, заключенном в таинстве, не являются таковыми. Обет целомудрия, наконец, не может быть угоден ни Богу, ни людям, ни тем, кто его соблюдает.

Он спросил меня, женат ли я. Я ответил ему, что нет, и что надеюсь никогда не заключать этот союз.

— Как! — сказал он, — я должен полагать, что ты либо не настоящий мужчина, либо что ты хочешь предать себя проклятию, если только ты не скрыл от меня, что ты не являешься христианином, как можно предположить по видимости.

— Я настоящий мужчина и я христианин. Я скажу тебе, кроме того, что люблю прекрасный пол и надеюсь, если повезет, им попользоваться.

— Ты будешь осужден по законам твоей религии.

— Уверен, что нет, потому что когда мы исповедуемся в своих преступлениях своим священникам, они обязаны нам их отпускать.

— Я это знаю; но согласись, что есть что-то глупое в том, чтобы рассчитывать на то, что Бог простит тебе проступок, который ты, быть может, и не совершил, если бы не был уверен, что исповедник тебе его простит. Бог прощает только раскаявшегося.

— Это несомненно, и вера это предполагает. Если это не так, отпущение не имеет силы.

— Мастурбация у вас также преступление.

— И более тяжкое, чем незаконное соитие.

— Я это знаю; и это меня всегда удивляет, потому что любой законодатель, издающий закон, выполнение которого невозможно, — глупец. Мужчина, у которого нет женщины и который здоров, обязательно должен мастурбировать, когда властная природа заставляет его ощутить эту потребность. Тот, кто из страха осквернить свою душу смог бы удерживаться, может получить смертельную болезнь.

— У нас считают совсем наоборот. Полагают, что молодые люди этим действием портят свой темперамент и укорачивают себе жизнь. В большинстве сообществ за этим наблюдают и не допускают их до этого преступления.

— Эти надзиратели суть животные, и те, кто платит им за это, — дураки, потому что запрет сам должен усиливать желание нарушить закон, такой тиранический и противный натуре.

— Но, однако, мне кажется, что злоупотребление этим расстройством должно причинять вред здоровью, потому что оно возбуждает и ослабляет.

— Согласен; но это злоупотребление, по крайней мере, когда оно не спровоцировано, не может существовать, и те, кто его запрещает, его провоцируют. Если вас не беспокоит эта проблема среди девочек, я не вижу, почему она смущает вас среди мальчиков.

— Девочки не подвергаются такому большому риску, потому что теряют при этом лишь очень немного субстанции, которая не исходит при этом из того источника, в котором заключается жизненное начало у мужчины.

— Я об этом ничего не знаю, но у нас есть доктора, которые считают, что малокровие у девочек происходит от этого.

Юсуф Али после этой беседы и после многих других, в которых он, тем не менее, не склонил меня к своему мнению, счел меня, как мне казалось, весьма рассудительным, и сделал мне предложение, которое меня удивило, в таких примерно, или мало отличающихся от этого, словах и выражениях.

— У меня есть два сына и дочь. Я не думаю больше о сыновьях, потому что их судьба от меня уже не зависит. Но что касается дочери, она получит после моей смерти все мое имущество, и в моих силах составить судьбу того, кто женится на ней при моей жизни. Пять лет, как я взял себе молодую женщину, но она не дала мне ребенка, и я уверен, что больше не даст, потому что я уже стар. Дочь, по имени Зельми, пятнадцати лет, красива, с черными глазами и волосами как пламя, от своей матери, высокая, хорошо сложенная, с мягким характером и воспитанием, которое я ей дал, достойная завоевать сердце нашего султана. Она говорит по-гречески и по-итальянски, она поет, аккомпанируя своим ариям на арфе, она рисует, вышивает, и она всегда весела. В мире нет мужчины, который мог бы гордиться тем, что видел ее лицо, и она меня так любит, что не смеет иметь другой воли, кроме моей. Эта девушка сокровище, и я предлагаю ее тебе, если ты захочешь провести год в Адрианополе у одного из моих родственников, где изучишь наш язык, нашу религию и наши обычаи. Через год ты вернешься сюда, где, после того, как ты станешь мусульманином, моя дочь станет твоей женой, и ты обретешь дом и рабов, для которых ты будешь хозяином, и ренту, с помощью которой ты сможешь жить без забот. Это все. Я не хочу, чтобы ты отвечал мне ни сейчас, ни завтра, ни в какой-либо другой установленный срок. Ты мне ответишь, когда почувствуешь, что твой Гений понуждает тебя ответить, и это будет знаком, что ты принимаешь мое предложение, потому что если ты его не принимаешь, бесполезно нам еще раз говорить об этом. Я не советую тебе также и думать об этом деле, потому что с того момента, как я заронил семя в твою душу, ты не найдешь советчика ни для согласия, ни для отказа от моего предложения. Не торопясь, не медля и не тревожась, ты выполнишь только волю Бога, следуя бесповоротно воле своей судьбы. Такому, как я тебя знаю, тебе необходимо только общество Зельми, чтобы быть счастливым. Ты станешь, я это предвижу, столпом оттоманской империи.