Иван Калита

Александр поднял руку и, выждав тишины, сказал, обращаясь, к, Данилке:

–  Слышал, что бояре глаголют? А тя за дерзкие твои речи в клети сгною, то и ответ мой будет Ивашке! Возьмите его!
– приказал он подошедшим дружинникам.

Те кинулись к Данилке, стали крутить руки. Рванулся он, бросил одного наземь, другого. Но Фёдор и другие дружинники навалились на него, потащили в клеть.

* * *

От митрополичьего двора со скрипом отъехали крестьянские сани. На санях, в монашеском одеянии, нахохлившись, сидит бывший тверской владыка - архимандрит Алексий. Из далёкого Новгорода, куда укрылся он от вражеского разорения, призвал его в Москву новый митрополит. Строг был с ним Феогност, за всё спросил: и почему князя Александра не предостерёг, и почему не наставил его, чтоб признал великим князем Ивана Даниловича, и почему в Тверь не воротился, когда орда ушла?

За всё то судил митрополит Алексия и, лишив архимандритского сана, услал в Симонов монастырь замаливать грехи.

Сурово сдвинув брови, Феогност проводил взглядом сани с опальным архимандритом, не отошёл от окна, пока позёмка не замела за ним след. Только потом медленно прошёлся по горнице, поправил надвинутый на глаза клобук. Чёрная с проседью борода прилипла к парчовой ризе. Сказал без жалости:

–  Гордыня обуяла Алексия, о сане митрополита мечтал. Нынче молитва и пост исцелят его от сего недуга…

В горницу, бесшумно ступая по персидским коврам, вошёл Калита, встал под благословение.

–  Садись, сын, сказывай, с чем пришёл?
– Митрополит уселся в обитое красным аксамитом кресло.

Князь сел напротив, положил большие руки па крытый бархатом стол. Не сводя глаз с митрополита, тихо заговорил:

–  Отец мой, преблагой владыка, о князе Александре хочу речь повести. Боярин Плещеев из Новгорода прибыл, сказывает, Александр гонца мово в клеть кинул, Псков на нас подбивает, к тому и вотчинное боярство новгородское клонит.

Митрополит сидит, молчит, лишь серебряный крест на груди поглаживает. Калита подумал: «Коли поддержит меня Феогност, то он и своей властью псковичей уймёт… А что ты на это ответишь, преблагой владыка?» И Калита вслух сказал:

–  Хочу совета твово, отец. Может, войной на Псков идти, Александра изгнать, чтоб смуту не заводил?
– Калита прищурился, ждал ответа.

За окном подвывал ветер, время от времени сыпал порошей в слюду. Зима злилась последние дни.

«На Псков идти войной трудно. Впереди будут псковичи, а в спину, того и гляди, как бы Новгород не ударил. Боярство там злоумышленное, - рассуждал сам с собой князь.
– А вот коли Феогност пригрозит псковичам, что от церкви отлучит, они по-иному заговорят. Да об этом митрополиту сказывать не следует. Сам о том речь поведёт. Пусть думает, что я не догадываюсь, о чём он мыслит».

Наконец митрополит перестал поглаживать крест, вкрадчиво заговорил:

–  Сын мой, не всё делается силой. Господь наделил человека разумом, мыслию, и они его опора. В твоём же деле, в большом деле собирать Русь, не всё делай силой, а больше разумом. Тут я, митрополит, великий князь русской православной церкви, помогать те буду, а ты же, сын мой, гордыни не имей и за советом ко мне приходи.
– Митрополит закрыл глаза, помолчал, потом снова заговорил: - А Псков на щит брать ненадобно. От церкви отлучу псковичей, коли не изгонят Александра и не признают тя великим князем. Нынче пошлю во Псков духовных бояр.
– Он открыл глаза, пронизывающим взглядом посмотрел на Калиту. Тот смиренно слушал.

–  Спасибо, преблагой владыка, за помощь твою, за слово тёплое. И ещё хочу об одном совет с тобой держать, преблагой владыка.

–  Слушаю, сын мой, о чём ещё говорить станешь.

–  Мыслю я, преблагой владыка, Орда Ордой, а ещё надобно Москве с Литвой ряду иметь. А того можно достичь через венчание сына мово, Сёмушки, с литовской княжной. Сёмушке-то уже на семнадцатое лето перевалило…

Митрополии поднялся, встал и Калита.

–  Сердце Моё, сын, восстаёт противу сочетания княжича Семена с язычницей, но разумом познаю, нужно сие для Руси. Даю тебе, великий князь, на то своё благословение.

* * *

За толстыми сосновыми стенами клети звенит капель, щебечут воробьи. Данилка вдыхает сырой весенний воздух и с тоской разглядывает в щель край неба и белёсые облака. Облака плывут своей дорогой, им нет дела до Данилки.

–  Кой же день я тут?
– сам у себя спрашивает Данилка и, наклонившись, пересчитывает сложенные кучкой камешки. Каждый камешек день.
– Один… два… три… восемь… ашнадцать… два десятка, три десятка и один день.
– Он вздохнул.
– Лука, поди, за пропащего считает. То-то Василиска убивается! Как отсель выбраться?

В который раз оглядел клеть. Стены крепкие. Меж брёвен мох темнеет. Подошёл к дубовой двери, налёг. Ни с места. Снова отошёл Данилка к щели, задумался.

Вот и утро! Скоро придут за ним, уведут в княжескую кузницу… И так каждый раз, днём молотом машет, а на ночь в клети закрывают… А из кузницы не убежишь. Два кузнеца, один другого лютее, глаз с него не спускают…

Загремел засов, заглянул заспанный караульный, буркнул:

–  Пойдём, цто ль?

Минуя разлившуюся лужу, они выбрались на узкую улицу. Талый снег зачавкал под ногами. Данилка сказал:

–  Отпустил бы ты меня, слышь, дядя?

Караульный замахал рукой.

–  Цто ты, цто ты! Князь велел глядеть за тобой.

–  Да ты не бойсь, дядя, Александр забыл обо мне!

–  Пусти тя, а после сам в ответе перед князем буду. Не пущу, иди, куда велят!

Данилка запахнул полушубок, пригладил растрепавшиеся волосы. На боярский двор въехала подвода с битой птицей. Караульный поглядел ей вслед, сказал прибауткой:

–  Широки у боярина ворота, смердова забота.

В открытые ворота Данилка успел заметить, как из хлева выгоняют на водопой коров. На забор взлетел петух, забил крыльями, закукарекал. В тон ему затрезвонил вечевой колокол. Караульный остановился, промолвил:

–  Вот те раз, цево спозаранку? Может, рыцари прут?

Хлопая калитками, из дворов выскакивали псковичи, бежали на площадь.

–  Пойдём узнаем?
– предложил Данилка.

Караульный нерешительно потоптался, потом махнул рукой:

–  А, пойдём!

У рубленой церкви люд столпился. Окружили вечевой помост, задирают мужики головы туда, наверх, где стоит архиепископ с посадником и другим, приехавшим из Москвы, архиепископом. Данилка втесался в толпу, увидел впереди тверского князя. Александр медленно поднимался на помост. Посадник повернулся к нему, проговорил:

–  Князь Александр Михайлович, не клади гнев на нас, не вольны мы нынче.

Александр остановился, нахмурился. Толпа затихла, а посадник продолжал:

–  Приняли мы тя как гостя, а нынче, не обессудь, указуем те путь из Пскова.

Данилкин караульный выкрикнул:

–  Це так?

Толпа загудела.

–  Не согласны мы с тобой, посадник!

–  То как вече решит!

–  Не в нашем обычае гостя обижать!

–  Отчего за вече говоришь?

–  Куда гоним князя, в Орду, на поругание?