Иван Премудрый
Шрифт:
– Бог тебя умом обидел, если такое говоришь. Воинское дело, это наука и искусство, ему учиться надо.
– Так где же я ему научусь, в лесу что-ли?
– А хоть бы и в лесу. Почему нет?
Анна Ивановна встала и куда-то вышла. Царевич Гвидон мало чего понимал в этом разговоре. Уж больно про необычные вещи рассказывала Анна Ивановна хоть, чего греха таить, были те вещи душе царевича приятные, ну прямо как родные.
Может и пары минут не прошло. Анна Ивановна вернулась и положила на стол, перед царевичем лук и колчан со стрелами. Царевич же, хоть ни разу лука со стрелами не видел, сразу догадался, что это такое и для чего нужно.
– Вот.
– присаживаясь сказала Анна Ивановна.
– Это тебе подарок, от меня. Оно конечно, начинать постигать воинское искусство надо с другого оружия, но как говорится, чем богаты...
Опять
– Мечом?!
– у царевича внутри аж все огнём запылало, как только он представил себя с мечом в руках.
– Анна Ивановна, ты всё знаешь. Скажи, а будет у меня учитель-наставник, воин настоящий?
– Ну положим, не всё я знаю, о чем-то только догадываюсь, - улыбнулась Анна Ивановна.
– но о том, что воинской науке обучать тебя будет, почитай, лучший на земле воин, знаю, а теперь и ты знаешь.
– А когда?!
– ну всё, царевич Гвидон весь вспыхнул и загорелся, как тот сеновал.
– Когда время придёт. Не торопись. Время, оно никогда не ошибается. А пока что лук осваивай, тренируйся.
– и словно вспомнив о неотложных делах.
– Пора тебе, царевич Гвидон, домой пора. Поди хватились уже, куда подевался? Чего доброго искать начнут.
Глава шестая
Тут вот какое дело. Все описываемые события происходили на той, другой планете Земля, о которой я в самом начале говорил, помните? Ну например, стыд и срам сказать, но у них там нет телевизоров, и автомобилей тоже нету. И знаете, живут как-то, иногда даже счастливо. Я все это к тому, что их города очень даже сильно отличаются от наших. Их города, если сравнивать с нашей планетой Земля, больше напоминают деревни, как по количеству народонаселения, так и по своей архитектуре. Но не это главное. Главное то, что города, во всяком случае наши, они никогда не спят, не иначе бессонницей маются. Они, города наши, круглые сутки шумят, блестят огнями, зазывают куда-то рекламами, всё успокоиться никак не могут.
А их города, в сравнении с нашими, на деревни похожи, а, как всем известно, деревня ночью спит и плевать ей на все огни и рекламы.
Вот и там города на ночь засыпают, зато точно также, как и наши деревни, очень рано просыпаются, ещё до восхода. А с восходом: "Утро красит нежным цветом...", помните такую песню?
***
Вот если бы в том городе, в том самом, в котором Иван Премудрый так ловко сам себя князем назначил нашёлся человек способный на умные чувства он сразу бы всё понял. Нет, женщина для этого не подходит. Она на умные чувства только ругаться умеет, по-другому она их понимать отказывается.
Тут дело такое: неважно, работает-ли с утра до ночи мужик или точно также, только ничего не делает, неспособный он на умные чувства, потому что времени свободного у него нет. Всё его время, которое ему, кстати, для жизни определено, оно у него или работой, или бездельем как раз и занято. Потому вот для того, чтобы по сторонам посмотреть, и нету его, потому и некогда.
А вот если бы в то утро в городе находился человек на умные чувства способный, он бы с самого раннего утречка стал бы посреди улицы, да так и стоял, пока по шеям бы не получил, мол какого, трам-тарарам, встал, только людям мешаешь. Или какая-нибудь дурная лошадь его не сшибла бы. Оно и понятно, да и что возьмёшь с тех, у кого времени, на жизнь отпущенного, нету вовсе? Заняты они, видите-ли. А если посмотреть вон туда, где солнышко встаёт, так даже любому такому занятому всё сразу ясно и понятно будет, потому что видно всё очень хорошо.
***
А ведь в той стороне, в которой солнышко встаёт, небо такое румяное-румяное, ну прямо как щеки у красной девицы. Это знаете, посмотришь на неё, а она вдруг вся зарумянится, засверкает, аж глазам больно... Вот и с небушком -
тоже самое. Или же когда дитёнка своего спросишь, мол, это ты все пряники, что в миске лежали, стянул? И у него, точно также вспыхнут щеки, точно таким же цветом, правда при этом он будет утверждать, что пряники не брал, даже заплакать может. Вот и выбирай, какой тебе румянец больше по сердцу: первый или второй? Оно конечно, первый - очень приятный, но и очень опасный, потому что от того румянца черти на тебя уже с сетями заходят и в кольцо берут. Поэтому пусть будет второй, да и хрен с ними, с пряниками этими. Но, и как не крути, по другому никак: без первого, девичьего румянца, второго, детского румянца быть не может. Вот так вот. Кто не согласен, аргументируйте, а я послушаю, или почитаю.Вообще-то все эти умные мысли тут расписаны не для того, чтобы ты почём зря начал на девок пялиться или побежал, целы ли пряники, проверять. Они тут написаны исключительного для того, чтобы ты проникся всей красотой наступления важного и премудрого момента в жизни города. Времени-то у тебя по сторонам посмотреть нету, заятой ты. Вот поэтому и приходится объяснять. Утро в городе наступило, понял?
***
Группа товарищей, не знаю, как их ещё назвать, выехала с княжьего двора рано-ранёшенько, солнышко только на горизонте появилось. Боярин Захар, он же Городской голова за старшего - ясно дело, а при нем и с ним были: тот самый Тимофей, который совсем недавно разбойник, а теперь княжий помощник, пять его человек, наверняка тоже разбойники, лошадь с телегой и возница при них, и ещё один мужик непонятно для чего. Ещё на княжем дворе, когда собирались, боярин Захар с Тимофеем чуть ли не поругались. Боярин предлагал проехать на окраину города и оттуда начать, а Тимофей предлагал сделать наоборот, начинать прямо от базарной площади. Боярин Захар принялся объяснять, как он считал, глупому Тимофею, что начинать с центра города никак нельзя. Даже дураку известно, что рядом с базарной площадью, а на самом деле, поближе к палатам княжеским, проживают самые знатные люди, как города, так и княжества в целом и начинать наведение порядка с них никак нельзя.
– А вдруг как пороть кого придётся?
– в виде самого главного аргумента спросил боярин Захар.
– Обязательно придётся.
– как ни в чем ни бывало ответил Тимофей.
– И выпорем, не изволь беспокоиться.
По мнению боярина Захара, начинать надо было с окраин, оттуда, где проживает народ самого простого, а значит подлого происхождения. А ведь всем известно, что самые большие безобразия, в том числе и мусор с грязью на улицах, происходят исключительно от этого подлого народишки: хитрого, жадного и крикливого.
Тут несложно догадаться, что таким образом боярин Захар решил поквитаться с простым народом, который, когда его, боярина и Городского голову, прилюдно по заднице воспитывали, вёл себя совершенно неподобающим образом. Он, подлый народ этот, без малейшего уважения к высокой должности боярина Захара - смеялся до слёз от удовольствия, свистел и советы разные непотребные давал. Конечно же, Тимофей понял в связи с чем у боярина Захара возникло такое желание. Ну а поскольку Городской голова дальше своего носа ни рожна не видел, обрисовал, вернее дорисовал ему картинку, ну, чтобы виделось отчётливее.
На самом деле Тимофей решил начинать от базарной площади не потому, что лютой ненавистью ненавидел бояр и прочих мужей знатных и заслуженных. На самом деле всё было гораздо проще. Да что там говорить, было оно всё до того просто, что дальше некуда. Стоит народу увидеть, как с самого раннего утра по городу едут шесть человек верхом с Городским головой впереди и с Тимофеем в придачу, о назначении Тимофея в княжеские помощники весь город давным-давно уже знал, даже смешно напоминать, а с ними мужик на телеге и ещё один мужик рядом, новость эта быстрее скорости света разлетится по городу. А народ, он хоть на толкование происходящих событий своими фантазиями богатый, всё-таки осторожный, потому и жив-здоров до сих пор. На всякий случай все более-менее значимые персоны, и не значимые тоже, дружно куда-нибудь "удерут" или болеть примутся. И всё, да хоть лоб о ворота разбей, ответ будут один, вернее, один из двух: " Хозяина нету дома, уехал куда-то. Нет, не сказал куда, на то он и хозяин...", или "Хозяин болен, тяжко болен, велел никого к себе не допускать...". И все!