Иван Премудрый

Царевич Гвидон, не иначе как на радостях, плюс ко всему сработал закон "новой игрушки", выпустил в то самое сухое дерево все стрелы, которые в его колчане были. И знаете, впрочем, что толку удивляться, все стрелы попали в цель, вернее, почти все - одна мимо пролетела, но царевич довольно-таки быстро её нашёл.

После этого вполне довольный и даже счастливый если хотите, всласть "наигравшийся" новой игрушкой, он, уже не отвлекаясь на рассматривание подарка, смотря вперёд под ноги и по сторонам, отправился в деревню.

***

Дома, как-то незаметно для себя, царевич Гвидон именовал избу Старика и Старухи домом, пришлось маленько соврать. Ну а что, ему надо было сказать, что лук со стрелами ему подарила Баба-Яга, хоть и Анна Ивановна? Представляете, чтобы тогда началось?

Старик, тот бы скорее всего понял и в панику не впадал бы. Ну, посоветовал бы царевичу, на будущее, вести себя с этой Анной Ивановной поосторожнее и лишнего не болтать, на том бы все и закончилось.

С женщинами такой фокус не прошёл бы и не получился. В силу своей эмоциональной природы, женщины, они в первую очередь чувства свои показывают: охают, ахают, начинают бестолково суетиться, да много ещё чего они в таких случаях начинают делать, арсенал-то богатый, почти безграничный. Бывает, что плакать начинают, непонятно зачем. И уж, а это обязательно, обниматься-целоваться лезут, как будто без этого и подарок, не подарок и событие, не событие. Поэтому, пришлось сказать, что лук со стрелами он в лесу нашёл, видать потерял кто-то. Но это какого-либо особого впечатления не произвело, уж очень радость была великой.

Старуха обрадовалась конечно и обрадовалась хоть искренне, но как-то сдержанно. У Старика-то её, лука такого не было! А ей, Старухе, без разницы, что Старику лук такой вовсе без надобности, что рыбу он в Самом Синем море ловит, а там боевой лук со стрелами вовсе не нужен, мешаться только будет. Оно понятно и не надо на Старуху сразу напраслину возводить, ведь любая женщина, если и не показывает, то изо всех сил мечтает, чтобы её мужчина был воином, а значит защитником, её защитником.

А царица, та чувств своих не собиралась скрывать и сдерживать: и смеялась, и плакала, и до того заобнимала, зацеловала царевича Гвидона, всё, всё его лицо и рубашку тоже, своими слезами вымочила.

Высвободившись из объятий и от поцелуев Царицы, ну не очень-то любят мужчины такие проявления женских чувств, потому как устроены попроще, царевич спросил Старика, где бы ему получше применить подарок? Лук, и это сразу видно, он боевой, для ратного дела предназначенный. Но поскольку ворог лютый поблизости пока не наблюдается, а оружие оно без дела находиться не может, чахнет оно без дела, как человек без работы, надо было что-то придумать.

Старик посоветовал царевичу сходить на реку и пострелять дичь. Так и сказал, что уток-гусей и прочей живности там, видимо-невидимо. Вот и будет всем польза: и оружию, и царевичу Гвидону, и дома дичина появится. Правда, словно опомнившись, Старик, да и Старуха..., Старуха на Старика так взглянула, как бритвой резанула, стали заверять гостей, что это не для того мол, что дома есть нечего или хуже того, куском попрекают. Но царевич не обратил на их слова никакого внимания, потому как сейчас целиком и полностью находился во власти подарка Анны Ивановны.

А Царица, что Царица? Царица и радовалась и печалилась одновременно. Радовалась тому, что вот он, её сын, богатырём вырос и уже первое своё оружие поимел, воин значит, защитник. И печалилась, потому что, если не смотреть на её внешность, годков ей было, даже меньше, чем Гвидону сейчас, ещё двадцати не было. Это с виду она уже вполне взрослая женщина, а в душе девчонка все ещё только что замуж выскочившая. Вот она, бочка растреклятая и Матрена Марковна заодно, что б им обоим засохнуть, вот что они с добрыми людьми творят и делают.

***

Повернёшься к стенке, глаза закроешь - бочка перед глазами стоит, даже перед закрытыми. Повернёшься на другой бок, бочка - вон она, посреди избы, а глаза почему-то не закрываются, на неё пялятся, бесстыжие. Поспать же надо! Ну не привык к такому нервному состоянию Емеля, очень даже не привык! С тех пор, как Щука оказалась у него в услужении, Емеля пребывал в стабильном состоянии спокойствия и довольности вокруг него происходящим. А тут на тебе, бочка! Емеля даже Старика отматерил на чем свет стоит, а что толку?! Как не засыпалось, так и продолжало не засыпаться!

А вот миру было целиком и полностью наплевать на Емелю. Мир был занят нескончаемой войной между светом и тенью, сам с собой воевал, значит. Тени, с вечера перейдя в наступление, захватив всё видимое пространство и превратившись в ночную тьму сейчас, под натиском света, вынуждены были отступать. Видать вчера вечером свет, применив воинскую хитрость, отошёл на заранее подготовленные позиции, провёл перегруппировку сил и что-то ещё тому подобное и сейчас принялся отвоёвывать у теней вечером утраченные позиции. Война эта была давнишней и можно сказать, извечной, поэтому люди давно уже перестали обращать на неё внимание. День? Хорошо, солнышко светит! Ночь? Тоже хорошо, хоть немного отдохнуть можно! Утро? Тоже хорошо, потому что утро! А чего хорошего в этом утре, если ты всю ночь не спал, потому что на нервах весь?! Бочка, вон она, чтоб ей, посреди избы стоит и покоя не даёт!

Емеля слез с печки попутно обматерив и её. А что она себе такое позволяет?! Не успокоила своего хозяина, не убаюкала, а только и делала, что стояла, как тот пень посреди леса, значит виновата!

Ну а дальше сами понимаете, начались волшебные таинства в Емелином исполнении. Емеля, как тот шаман, закружил вокруг бочки, правда медленно, не бегал. Походит, походит, постучит по ней согнутым пальцем, ногтём пошкрябает, во внутрь заглянет, потом пнёт ногой и опять вокруг неё ходит. Надоест ходить, сядет на лавку и смотрит на эту бочку, растреклятую. Не давала эта бочка Емеле покоя и ой как не давала! Почему Старик, там, в сараюхе своей, не дозволил Емеле заглянуть в бочку? Выходит уже тогда знал, что в ней и Емеленых вопросов боялся? И каким образом в ней куры оказались и почему до таких размеров вымахали? Единственное, что было понятно Емеле, так то, откуда эта бочка взялась, морем принесло. И сразу же вопрос, ну что ты поделаешь: а откуда и зачем? Так ведь и с ума можно сойти, а Емеле очень не хотелось этого делать.

Пошёл в чулан, посмотрел на курей. Куры как куры, только здоровые очень. Сидят себе и на Емелю никаким образом не реагируют. Чтобы хоть как-то отвлечься от бочки этой Емеля пошёл в сарай, который пребывал у него в полной пустоте и унынии, скотину-то Емеля не держал. А дальше, не иначе как от нервных переживаний, бочкой вызванных, соорудил что-то в виде загона, а проще говоря, отгородил часть сарая. Оно конечно для нормального человека загадочно и необъяснимо, почему так, но тем не менее, факт, вот он и никуда от него не денешься. Это всё к тому, что Емеля соорудил загончик сам, своими руками, и ни к какой Щуке не обращался. Видать нервы совсем расшатались, вот и забыл о Щуке-то.

После этого пошёл в чулан, похватал курей, тех которые их бочки, и отнёс в тот загончик. Оно понятно, ну во-первых, если этих курей подсадить к тем курям, которые не из бочки, а потому мелкие, то мелкому петуху в первый же день придёт хана, заклюёт его бочечный петух. Но это мелочи, причём, мелочи полезные. Из петуха того, невинно заклёванного большим петухом, суп можно будет сварить, разве не польза? И курям тоже польза, глядишь, яйца начнут здоровенные нести, а из яиц тех, начнут здоровенные цыплята вылупляться. Здесь дело в другом.