Из другого теста

— Что за прозвище у тебя? Никогда не слышала.

— Это по-нашему, — встряла Бинка. — По-нынешнему будет «половинка».

— Половинка? — приподняла брови Наруга.

Черноглазый и всё ещё красивый старик с чистым, без единого шрама лицом приподнял левую руку — ниже локтя там ничего не было.

— И с ногой та ж беда, — пояснил Назар. — Только половина от меня и осталась.

— У тебя в семье тоже всякого народа намешано? — уважительно склонила голову Наруга.

— Конечно. А то, как же я, госпожа, смог бы потягаться с этим хвастуном? — гордо вскинул бороду Назар, ткнув пальцем в хмыкающего Михайлу.

И опять она промолчала — сама не поняла, почему, но почувствовала, что так надо.

— А скажите-ка мне, глубокочтимые, вот что: почему умирают ваши дети, если вы добываете такое чудо, как «панацея»? На всех планетах этот камушек спасает людей от смерти. А вас, получается, нет? Или вы всё продаете до последнего камушка?

— Ты чего ж, не объяснил? — пихнул Михайла Джареда.

— А я у него и не спрашивала, — опередила Наруга управляющего. — Он здесь не так давно. А я сначала хотела порасспросить старожилов.

— Толково, — похвалил её кто-то дальше за столом.

Два старика переглянулись. Михайла кивнул, и Назар взялся объяснять.

— Продаём мы не всё. «Милость бога» есть в каждом доме — как без этого? Где народу поболе, там и камней больше. А в малых семьях и камней соответственно. Нам хватает. При себе их таскать нужды нет. Ежели, кто заболеет, тому камень и передаётся на время. Но против чёрной лихорадки «панацея» бессильна, — тяжко вздохнул он. — Тут уж хоть весь им увешайся, толку не будет. Пробовали и деды наши, и отцы, и мы неверующие. Только оттого и не вымерли, что эта зараза не косит всех подряд, как эпидемия. Но, ежели в кого вцепится, так уже не отпустит. Наши лекари чего только против неё не пробовали. Каких только лекарств не заказывали, да местных зелий не варили. А! Чего там говорить. В иной год по всем поместьям до полусотни детишек помереть могут.

Проговорили до глубокой ночи. В конце концов, девки отправились спать. Какие-то женщины накрыли на стол, но и за едой чесали языками без антрактов. Голова шла кругом. Когда проводив гостей и вконец обессилев, она всё ещё торчала на крыльце дома, в голове бродили преподлейшие мыслишки: девок в охапку и бежать отсюда, куда глаза глядят. Достаточно лишь взглянуть на всех этих рваных, резанных, кривых да половинчатых, как жить здесь не захочется до полного нежелания жить. Задержавшийся Джаред молчал — его счастье. Ляпни он хоть что-то неподходящее, она бы его просто убила! А неподходящим сейчас могло стать всё, что угодно.

Несмотря на то, что ночь перевалила за середину, в поместье, казалось, не спала куча народу. Ну, на башнях понятно — там несут сторожевую службу, а остальным-то чего неймётся? Какого хрена они шлындают туда-сюда, если в её поместье процветает золотая мечта человечества: тут начисто отсутствует воровство. Воров не наказывают — их просто выгоняют, дескать, ступай себе на все четыре стороны. А уж, в какой из тех сторон тебя сожрут, на то воля богов. Даже оборотни, так старательно оберегающие людей, к изгнанникам теряют всякий интерес. Вот, кстати, о беррах! Если уж они такие непревзойденные защитники, так чего же у них подзащитные пребывают в такой ужасной физической форме? Или она слишком поспешно судит, и ей стоит посмотреть на остальных? Да и к самим беррам присмотреться внимательней. Гетбер!.. Эта скотина так и не соизволила больше появиться…

Огромное полуголое тело нарисовалось в распахнувшейся калитке. Согнуло голову и шагнуло во двор.

— Понятно, — раздражённо буркнул Джаред и потопал на выход, ворча: — Поговорить не дадут…

Гет проигнорировал вопли перетрудившейся за день души и степенно прошествовал к подруге:

— Пошли домой.

На неё напал нервический смех. Наруга запечатала рот ладонью, чтобы не заржать в голос. Переждала приступ, а потом поинтересовалась:

— А я что, всё ещё не дома?

— Мы живём внизу, — невозмутимо сообщил он.

И не расходуясь на объяснения, подхватил её на руки. Потащил к калитке.

— Вдвоём не пролезем, — авторитетно заявила Наруга, болтая ногами.

— Тогда сама, — преспокойно заявил этот увалень.

И она снова оказалась на ногах. С некоторых пор в ответственные моменты он перестал упрашивать свою звезду, а вполне жёстко указывал ей, куда она полетит сиять. Поначалу остальные ожидали от неё военных действий после каждой такой указки. Но к их удивлению Наруга принимала диктат Гетбера неподражаемо спокойно. Даже Ракна не подозревала в ней прежде подобной способности к обузданию страстей по поводу свободы воли.

За калиткой Наруга капризно воздела руки и снова оказалась в так полюбившейся люльке. Гет легко сбежал по лестнице, пересёк улицу и вступил на просторный незастроенный и не ограждённый двор берров — незачем. Перед тремя огромными домами не то, что яблоку упасть — мухе было не присесть. Медведи с мандаринами дремали тут вповалку, и лишь Дубль-Гет соизволил оторвать башку от земли. Он удовлетворённо воркотнул. Проводил взглядом друга, протискивающегося между лохматыми грудами, и продолжил отдыхать.

Гет втащил её в левый дом через здоровенную дверь и заволок на второй этаж. В очередном новом гнёздышке Наруги царила идеальная пустота. Посреди неё красовалась куча шкур с единственной расписной скомканной тряпкой. Новобрачную свалили сверху и содрали с неё сапоги — магнитные застёжки едва не разлетелись по комнате. Штаны постигла та же участь — Наруга не успела даже пискнуть нечто вступительное к стихийно образовавшейся семейной жизни. Воспитание, полученное в мусульманской среде, не позволило ей заехать жениху пяткой в ухо. А разгорающийся внутри катаклизм вообще отодвинул все наметившиеся претензии на потом.

На этот раз Гет прямо сочился приторной нежностью. Наруга едва успела съязвить по этому поводу, как и сама почувствовала… Что-то такое… Где-то там, в самой глубине души зашевелились пряди чего-то тёплого: шумные, пузырящиеся. А в их бултыхающемся комке плескалась, тихо воркуя, самая настоящая нежность. То ныряла неосязаемой каплей в водоворот, то выскакивала на поверхность. Встряхивалась и растворялась в желании, что жадно тянуло силы из рук и ног. Эта нежность… Разбрызгала бы слёзы безо всякого повода, умей Наруга плакать. Она не отдавалась, страстно овладевая мужчиной, а преподносила себя, безотчётно уверенная, что это подлинный подарок. Это подарок — убеждённо отзывалось тело Гета, бережно принимая подношение. Это подарок — эхом отозвался мягкий мирный исход, заблудившийся в теле. Он долго там скитался, шаловливо тренькая по нервам и пиликая в ушах затихающим зудом. Так Наруга и задремала, растянув рот до ушей.

Глава 18

Ригбер с Ойбером выполнили приказ вожака: помогли Патрику с Дитмаром перетащить караван через южный перевал. А там мужики с троицей молодых уже доведут его до посадочной площадки. Они бы и сами справились, но на перевале объявились богомолы, что входили в пятёрку самых проблемных трансформеров планеты. За богомолами вечно таскались более слабые хищники-подъедалы. С подобным противником опасность всегда помножали на два, а то и на три. Местное зверьё давно изучило повадки двуногих. И превосходно знало, что по этому пути гоняют с побережья вкусное мясо. Его, конечно, охраняли, но соблазн был слишком велик. На борьбу с ним звериных мозгов уже не хватало, так что каждый поход к торговцам сопровождался дракой. Зато плоды этой драки распугивали прочих любителей поживиться, и остальной путь караван проходил гораздо спокойней.