Из другого теста

Наруга, как сумела, изобразила душевнейшую приязнь и благодарность. Но, как только за воодушевлёнными аборигенками хлопнула калитка, мрачно обозрела камень преткновения. Гипотетически она понимала этих девушек: новый мир из старых страшных сказок. Но реальность слегка бесилась. Ничего кошмарного в этой крепости на самом деле не было. Чудовища под стенами бродят? Да, медведи берров, трудяги мандарины, черви и собаки впечатляли. Но им было плевать на людей со всей искренностью и чистосердечностью намерений. Они уже давно видели в людях не еду, а источник таковой — вкупе с безопасностью сосуществования. Даже малые дети не обращали на них внимания. А эти развели тут страсти по загубленной жизни — раздражённо закипала Наруга. Силой их сюда никто не тащил — берры этого не допустят. Сами явились, а теперь кочевряжатся, засранки.

Чувствуя, что кое-кому сейчас будут нанесены тяжкие физические увечья, Ракна уволокла подругу в общежитие для новобранцев.

— Охренеть! — аж сглотнула она, когда за ними закрылась тяжёлая дверь.

— Вот же, умеют бабе угодить, — вторила ей Бинка.

И всем телом воткнулась в здоровенную старинную печь, отделанную какими-то вполне изысканными цветными плитками. Бинка приникла к ней, будто к чему-то родному. Наруга молча оглядела здоровенную комнату с широким длинным столом, на котором чего только не было. Правительственный банкет! Затем госпожа Таноль прошла к правой стене. Распахнула торчащую там невысокую дверцу — в комнату ворвались клубы пара.

— Наконец-то! — зло выдохнула у неё за плечом Гранка.

Протиснулась внутрь, чем-то стукнула, брякнула и вывалилась обратно.

— Всё! — рыкнула она, стаскивая с себя майку. — Вы, как хотите, а я жариться полезла. А то скоро завшивею.

— А разве у оборотней вши заводятся? — моментально вспучилась Юлька, которую коробило от вшивой чесотки, процветавшей в её родных трущобах цивилизованной столицы.

Она тряхнула безупречно чистыми локонами — будто и не таскалась по лесам столько времени. Придирчиво рассмотрела пару прядей и пожала плечами.

— Скидывай тряпьё, — скомандовала Бинка, стаскивая с себя штаны. — Да шоб меня паршой обкидало, коли я тебя добела не отмою. Тока, чур не орать. А вы чо? — удивилась она тому, что Наруга с Ракной продолжают шариться по комнате.

И уже залезли в огромный деревянный шкаф, откуда выбрасывали в кресла кучу белья. Да какого знатного!

— Иди мыться, — сухо велела Наруга, кинувшейся к барахлу Юльке. — Успеешь примерить.

— Зачем? — проворчала Ракна. — Теперь захочешь, так не испачкаешься. Шатхия, а ты чего там застряла?

Хутамка вошла в дом последней и принялась оглядываться.

— Погреться не хочешь? — спросила Наруга, устало присаживаясь на примитивную лавку у стола.

— Зачем? — удивилась хутамка. — Мне не холодно. А баня не нравится. Есть хочу. И спать. Устала, — уселась она рядом с Наругой. — Нужно скорей этих дур загнать. А самим идти домой.

— Я всегда восхищалась твоей практичностью, — одобрительно заметила Ракна.

Она уже вынюхала в оплетённой тростником бутыли первостатейный русский самогон. Плеснула себе и подруге. И тотчас замахнула в себя полкружки бодрящего огня.

— Не увлекайся, — посоветовала Наруга, отхлебнув из своей и тотчас зажевав жирным ломтём подкопчённой ветчины.

— А ты чего набычилась-то? — не прекращая жевать, поинтересовалась подруга. — Чуешь что? Или Гет так в душу запал, что себя любить расхотелось? Я же говорила: и на тебя мужик найдётся. А то одни задроты кругом. Ты только в позу не вставай. Не надо этих твоих феминистских штучек. Эта пакость давным-давно всем приелась. Назавоёвывали свобод, аж тошнит, как говорит наша Бинка. А у тебя теперь полно поводов чувствовать себя хрупкой женщиной.

— Посмотрим, — буркнула Наруга, опрокинула в себя остатки самогона, посопела в кулак и поднялась: — Хватит рассиживаться, — бросила она, перехватив вожделенный взгляд подруги в сторону бутыли.

— Те курицы скоро притащатся, — правильно поняла её Ракна. — Зашевелят своими плевками в башках. Или силой их притащим. Давай, и вправду ополоснёмся в чистой воде. Вроде незачем, но привычка душу греет. А потом выпьем красиво под закуску. Пошли, госпожа Таноль, — усмехнулась она и потащила с богатырских плеч подруги замызганную майку.

Погревшись в бане и выпив, они силой запихнули в дом припухших невест. Одна, было, попыталась устроить концерт, но Гранка мигом приголубила истеричку парой оплеух. Баня с водкой ничуть не смягчили её скверного настроения. Наоборот подогрели, так что гордая полячка мигом закрутила болты — подопечные у неё не бегали, а летали. Явившийся с проверкой Джаред оценил её властность неприкрытым уважением в глазах. С ним пришли три молодые женщины — по замашкам судя, строить новеньких. Их манеры отдавали привкусом тюрьмы, взгляды язвили неприкрытым презрением. Впрочем, на беррих бабёнки смотрели уважительно с еле заметным страхом. Относилось ли это к их криминальному прошлому или нынешнему состоянию — не разобрать. Да и не особо хотелось — так тянуло убраться отсюда.

Глава 17

Топая рядом с управляющим по нижней улице, Наруга то и дело отвечала на приветствия поселян. Складывалось впечатление, будто она не явилась сюда, а вернулась — слишком уж по-свойски на неё реагировали. Своя в доску — прокомментировала сей казус Юлька. Становилось очевидным, что мадам Таноль тут и вправду ждали. Причём, в полной уверенности, что та явится со дня на день. Это читалось во всех взглядах — особенно у женщин, что цвели пёстрыми нарядными мясистыми цветами. Жертвы трагических обстоятельств — с насмешкой припомнила Наруга чей-то комментарий в адрес несчастных женщин, вынужденных отправиться на Проклятую планету. Ну да, типичные жертвы — едва не лопаются от самодовольства. Да гордо указывают на дома, куда хозяйке непременно нужно заглянуть на чарочку. На их дома!

И не разобрать, кто тут приличные замужние дамы, а кто остался преданным прежнему ремеслу. Да, большинство появляющихся на планете женщин махом подыскивали себе мужей. И разъезжались по новым семьям, где с них пылинки сдували. Было отчего. Чуть не треть мужиков поместья маялись холостяками. Правда, совсем уж без плотских утех они не страдали! Шлюха шлюхе рознь. Для кого-то злая доля, а кому-то вполне себе нормальная профессия — ничего личного. Этим трудиться на ниве семейной жизни натурально тяжко и муторно, как бы мужики не старались. Куда как проще раздвигать ноги, заботясь лишь о себе. Тем более что аборигены никаких вольностей — а паче злодейств — себе не позволяли. Даже шлюхи тут считались персонами неприкосновенными и почитаемыми — а куда деваться? Пойди-ка, поучи эту стерву, коль она зарвалась, так остальные за каждый синячок на её востребованном теле навесят по полной. Так что будь любезен быть любезным, а то в публичный дом ты боле не ходок.

Впрочем, и сами шлюхи, как объяснял Джаред, борзеть остерегались. Замужние поселянки жили с ними бок о бок вполне мирно — их мужики к публичным не шастали. Здесь жёнами не разбрасываются. Но, бывало, что у шлюхи от повышенного внимания да непривычной почтительности начинало свербеть в самомнении. И тогда заносчивой потаскухе, возомнившей себя властительницей мужских душ, бабы забивали это самомнение в глотку. Сей принцип работал и в обратку. Бывало, только-только явившейся и выскочившей замуж новенькой приходило в голову посрамотить шлюху — обычное, в принципе, дело. Тогда старожилки из приличных устраивали моралистке такой разгон, что та навеки прикусывала язычок. На планете берров и без того жизнь опасна, как нигде. Любой мужик каждый день мог просто-напросто не вернуться домой. У женщин становилось на одного защитника меньше, а новые на их место не особо торопились. Так что полный паритет: мужики лезут из шкуры, оберегая своих женщин, те отвечают миром в доме и во всём поселке — уважением и почтением к своим защитникам. Миром в посёлке — на этой мысли лирические размышления Наруги споткнулись, и она поинтересовалась: