Из истории русской, советской и постсоветской цензуры

Напечатано и направленное в „Советский спорт“ письмо 31 гроссмейстера. Вернее, они его подписали. Сочинили письмо, как утверждает Корчной, Батуринский и Авербах. В письме выражалось чувство возмущения и презрения к Корчному, полное одобрение решения шахматной федерации СССР. Аналогичное письмо опубликовал и Карпов, но отдельное, не захотел смешиваться с остальными. Письмо гроссмейстеров не подписали четыре шахматиста: Ботвинник — он вообще не подписывал коллективных писем, Спасский — он уже перебрался во Францию и его поступок ничем ему не грозил, Бронштейн и Гулько — у которых были после этого неприятности в оформлении виз.

В связи с тем, что Корчной попросил политического убежища в Голландии и Шахматный союз этой страны „взялся представлять его интересы в соревнованиях на первенство мира“, Спорткомитет СССР предлагал наказать Голландию, оказывающую „поддержку шахматистам, эмигрировавших из СССР и других социалистических стран“, действия которой имеют „недружественный характер по отношению к СССР“: „сократить направление советских шахматистов в Голландию<…>и ограничить приглашение голландских шахматистов в СССР“. Кроме Корчного называются имена других шахматистов-эмигрантов: Г. Сосонко, А. Кушнир, Л. Ковалека — чешского шахматиста. Здесь же называется президент ФИДЕ М. Эйве, виновныйв проведении матча с Сосонко „в явно пропагандистских целях.“. Вообще Эйве всё более не устраивает Комитет по физической культуре и спорту, который направляет в ЦК КПСС информацию о необходимости его отставки: „в последние годы М. Эйве систематически и довольно последовательно игнорирует многие предложения социалистических стран и осуществляет мероприятия, свидетельствующие о его проамериканской и просионистской ориентации, не стесняясь подчас принимать решения, ущемляющие законные интересы советских шахматистов. Особенно это проявилось в период подготовки матчей на звание чемпиона мира между американским гроссмейстером Р. Фишером и советскими шахматистами Спасским и А. Карповым. В 1974–1975 гг., несмотря на возражения шахматных федераций СССР, социалистических стран, а также ряда арабских стран, М. Эйве принял решение провести шахматные олимпиады в Израиле. Ошибочность этого решения в настоящее время очевидна всем (в Израиль собираются приехать только 30–35 делегаций, в то время как на предыдущих олимпиадах были шахматисты более 70 стран из 93, состоящих в ФИДЕ), однако М. Эйве упорно продолжает заявлять, что и в этом случае он не отменит олимпиады в Израиле. Свидетельством односторонней ориентации М. Эйве является и его нежелание объективно разобраться в ситуации, сложившейся в связи с изменой Родине гроссмейстера Корчного. С первых же дней, как Корчной остался в Нидерландах, М. Эйве систематически выступает в защиту его прав на участие в матчах претендентов на звание чемпиона мира по шахматам в 1977 году, хотя в конфиденциальной беседе уже обращалось внимание М. Эйве, что ФИДЕ в соответствие с Уставом не должна вмешиваться во внутренние дела национальных федераций. Неспособность М. Эйве управлять ФИДЕ проявляется и при решении многих других вопросов. Видно, сказывается и его преклонный возраст (75 лет). В связи с этим Спорткомитет СССР полагает целесообразным совместно с другими социалистическими странами начать закрытые переговоры о подборе кандидатуры на пост президента ФИДЕ (может быть, от Югославии) с тем, чтобы в конце 1976 г. — начале 1977 г. публично выступить с требованием отставки М. Эйве. В соответствии с Уставом ФИДЕ, официальные перевыборы президента должны состояться в 1978 году“ (149 — 54). Все приведенные документы свидетельствуют о наглом, грубом вмешательстве советской шахматной федерации в деятельность ФИДЕ, об уверенности шахматного руководства СССР в праве и возможности диктовать свой волю. Придерживаясь принципа школыМолотова — Вышинского в переговорах с иностранцами: «Поскольку мы, то есть Советский Союз, сильнее всех на свете, мы не принимаем никаких условий — мы навязываем их!» (82). Навязывать свои условия не всегда удавалось. Корчного не смогли устранить от борьбы за шахматную корону.

В 1978 г. Эйве перестал быть Президентом ФИДЕ, но на его место избран не ставленник СССР, а представитель Исландии — Ф. Олафсон. Он оказался человеком объективным, нейтральным, выступал с требованием разрешить жене и сыну Корчного выезд из СССР. Но продержался на посту Президента он недолго, всего один срок. А с 82 г. Президентом стал Ф. Кампоманес (Филиппины), который продержался Президентом три срока, 14 лет, пока его не сменил на этом выгодном для него посту русский кандидат Илюмжинов. Будучи креатурой советского руководства, избранный при активной поддержке его, Кампоманес послушно выполнял все пожелания советской шахматной федерации, получая за свои услуги довольно крупные материальные поощрения. Отнюдь не бедняк, Кампоманес, впервые в истории ФИДЕ, назначил себе ежегодное жалование в 150 000 швейцарских франков. «Но и этого ему было мало. В конце 2003-го года суд в Маниле установил, что во время проводившейся там Всемирной шахматной Олимпиады — 1992 Кампоманес прикарманил из отпущенных правительством страны на проведение соревнования денег сумму, равную 180 тысячам евро, и присудил Кампоманеса к тюремному заключению на 1 год и 10 месяцев» (213). Кампоманес уже во время первого матча Карпова с Корчным безоговорочно стал на сторону первого, активно участвуя во всех кознях против Корчного. Карпоманес — называли его. Об его зловещей роли Корчной подробно пишет в своих книгах.

И Корчной, и Карпов согласились на проведение матча на Филиппинах, но Корчной не знал, что в 75 в Маниле, столице Филиппин, появилось советское посольство, а перед началом матча, в январе, в Манилу приезжал Батуринский и обо всем договорился с Кампоманесом, не без выгоды для того (181).

Еще до начала матча возник вопрос о семье Корчного. Его жена и сын остались в Советском Союзе и им не давали выездных виз. Власти действовали довольно подло. Игорь учился в политехническом институте. При оформлении визы от него потребовали какую-то справку. Институт ее не выдавал. Пришлось подавать заявление об отчислении из института. Только того и ждали. Сразу прислали повестку о призыве в армию (институт давал отсрочку). Служба в армии, помимо прочего, означала дальнейшую невозможность выезда (всегда можно мотивировать отказ знанием военной тайны). Возникла нужда скрываться. В различных местах, в том числе в Эстонии, в Тарту. Всё же сумели выследить и в ноябре 79 г. арестовали. Осудили на два с половиной года. Просидел в лагере от звонка до звонка. Хотели вновь призвать в армию. При отказе дать повторный срок. Но протест мировой общественности, в том числе шахматной, заставил выпустить семью Корчного. Тем более, что матч с Карповым окончился и Корчной не стал чемпионом. Логика бандитов (см. главу «В руках инквизиции» в книге «Шахматы без пощады»).

Но вернемся к матчу. В начале июля 78 г. группы Корчного и Карпова приехали в Багио (Филиппины), перед началом матча. Группа Корчного состояла из пяти человек. Группа Карпова — из четырнадцати. Во главе ее стоял В. Д. Батуринский — полковник юстиции в отставке, бывший помощник главного прокурора советской армии, заслуженный юрист РСФСР, заместитель председателя Шахматной федерации СССР, связанный с ГБ, шахматный жандарм, как его называли. В группу Карпова входили три тренера (один из них, Таль, был замаскирован под корреспондента), врач, спортивный тренер, повар, психолог-парапсихолог, шеф-юрист, два переводчика, пресс-атташе; «По самым скромным подсчетам, в группе было 6 агентов КГБ». По ходу матча к Карпову приезжали крупные шахматные советские руководители, в том числе председатель шахматной федерации СССР В. Севостьянов, а также работники советского посольства в Маниле. Состоялась первая пресс-конференция советской делегации. Её шеф, Батуринский, сказал: «Мы приехали играть в шахматы, в чистые шахматы». Почему-то никто его не спросил: зачем их так много? На вопрос о семействе Корчного, которое не выпускали из СССР, Батуринский ответил: «Мы приехали играть в шахматы, больше ничего не знаем» (186). С этого выступления началось вранье.

Наступление группы Карпова началось с первого тура, и не на шахматной доске. Перед каждым участником, как обычно на соревнованиях, стояли флажки его страны. У Карпова — советский. А у Корчного? Батуринский требует, чтоб он играл с табличкой «без гражданства». Жюри против, они считают, что нужно дать швейцарский флаг: «Батуринский исчерпал все аргументы. Тогда он в бешенстве кречит: ''Я ответственный представитель советского государства. Если у Корчного будет флаг, мое правительство не согласиться начать этот матч!''. И хлопает дверью… В порядочном обществе такое поведение квалифицируется как шантаж, как орудие терроризма, но черный полковник на службе государства-медведя не стыдится вести себя как бандит». На всем протяжении матча. (187). И такое наглое поведение, как не редко в подобных случаях, имеет успех. На следующий день большинство в жюри решает о лишении Корчного флага — юридического равенства в матче. Первое поражение Корчного, которое должно выбить его из колеи, задуманное, конечно, заранее. Вот тебе и «чистые шахматы».

Затем по желанию советских меняется расписание: Карпов суеверен и не хочет играть по понедельникам (а как осуждали Фишера за отказ играть по субботам!). После четвертой партии «в зале появился один странный субъект — человек, бесспорно, связанный с Карповым». На вопросы: кто он? — члены советской делегации отвечали: «придет время — скажем». Появившийся оказался В. Зухарем, советским парапсихологом. Он сидел у самой сцены, не шевелясь, все пять часов игры, видимо проводя гипнотические сеансы с Карповым перед игрой и подбадривая его во время партии. После игры Зухарь старался чаще встречаться с Корчным, давая ему понять, что он действует и будет действовать на него, мешая думать. Трудно сказать, насколько реально было воздействие Зухаря, но Карпова оно сильно поддерживало, а Корчного травмировало. Оба преувеличивали, вероятно, роль Зухаря в их игре, что и было его задачей. Он реально мешал Корчному играть партию, а Карпову помогал. Корчной потребовал пересадить Зухаря из четвертого ряда в седьмой, туда, где сидела вся советская делегация. В конечном итоге соглашение по этому вопросу было достигнуто, «джентльменское соглашение». Батуринский уведомил, что Карпов согласился с тем, чтобы Зухарь, начиная с 18-й партии и до окончания матча, находился в секторе, отведенном для советской делегации. Зухарь пересел в седьмой ряд.

Перед самым началом одной из партий Карпов отказался от рукопожатия — освященного веками ритуала (до этого он прекрасно пожимал руку Корчного, но здесь нанес еще один, заранее подготовленный, психологический удар). По словам Корчного, ни одно его предложение жюри не принимало, ни один протест не был удовлетворен, в то время как любое пожелание Карпова безоговорочно выполнялось организатором матча — Кампоманесом. Помощников, пытавшихся оказать Корчному психологическую помощь, блокировали члены советской делегации, а двух, при активном содействии Кампоманеса, обвинили в уголовном преступлении, запретили показываться на игре, жить в одном отеле с Корчным, даже показываться в нем. В конечном итоге, двух помощников, йогов, изгнали вообще из Багио, так как Карпов заявил, что боится за свою безопасность и, если их не удалят, он отказывается играть (все время делаются попытки сорвать матч либо психологически травмировать Корчного). Потребовали сменить и руководителя группы Корчного, госпожу П. Лееверик, хотя Президент ФИДЕ Эйве заявлял, что нет никаких причин ее менять.

(208). Я не останавливаюсь подробно на содержании матча. О нем можно узнать из книг Корчного. Для моей темы важно другое: как беззастенчиво и нагло советские власти добивались своих целей, не гнушаясь любыми средствами. Остановлюсь лишь на финише, особенно показательном. Перед последней партией, как и в турнире претендентов в Москве, счет оказался равным, 15. 5: 15. 5. Все зависело от последней партии. И тогда группа Карпова нанесла решающий удар, опять не на шахматной доске. Процитирую Корчного: «Я приезжаю на игру… Меня встречает строй советских — все тут. В глазах скрытое торжество, злорадство. Мне невдомек, что происходит. Начинается игра. В четвертом ряду сидит Зухарь. Я его не вижу, я только чувствую, что Карпов заиграл опять, как в начале матча<…> Почему Зухарь опять впереди? А тот (Батуринский — ПР) ответил: ''Это было джентльменское соглашение. Оно обязательно только для джентльменов!''» (209). Следовало бы остановить игру, но никто этого не сделал. В руководстве жюри оказались скрытые агенты Карпова. Влияние Кампаманеса было очень велико. Корчной подозревает, что и заготовленная им новинкаоказалась заранее известна Карпову: «кто-то меня предал». И в последний момент, когда партия была отложена в проигранном положении, участник его команды, по мнению Корчного, предавший его, английский гроссмейстер Кин, позвонил судье и без ведома Корчного сообщил, что тот сдает партию. Протестовать было бесполезно. Партию нужно было сдавать. Но не так, как это сделано. Корчной отказался прийти на закрытие матча, обратился в международный суд справедливости в Гааге с требованием отменить результаты матча. Но это воспринималось, как свидетельство нежелания признать закономерность своего поражения: после драки кулаками машет. На заседаниях ФИДЕ в Буэнос-Айресе Компаманес и его сторонники уговорили большинство делегатов, что в Багио все было нормально. Заседание Бюро ФИДЕ в Граце решило, что поведение Корчного было «просто безобразным». Заслушав доклад Кампоманеса и заявление Кина бюро приняло резолюцию: матч проведен великолепно, жюри прекрасно поработало, а «преднамеренные действия и оплошности», допущенные Корчным, «не соответствуют спортивной этике шахмат и общепринятым правилам поведения, а также наносят вред достоинству, престижу ФИДЕ» (212- 13). Когда Корчной попросил материалы этого заседания, ему заявили, что они строго секретны. Кампоманес после матча приобрел мощную поддержку советской федерации, что помогло ему вскоре стать президентом ФИДЕ и принесло большие материальные выгоды. Что мог делать Корчной, за которым никто не стоял, против объединенного давления руководства советской зоны, зоны стран народной демократии и зоны Азии, главой которой явялся Кампоманес. Корчному к тому же приходилось бороться за возможность эмиграции его жены и сына. Он обращался в многие международные инстанции, но никто не мог ему помочь. В 79 он, написав книгу о матче в Багио, обратился к Карпову, затем к Брежневу, обещая не публиковать ее, если выпустят семью. Никакого ответа.

А между тем за событиями матча в Багио внимательно следило советское руководство, на самом высоком уровне. Дело Корчного рассматривалось в амстердамском суде, который вызвал Карпова. Комитет по физической культуре и спорту 21 ноября 79 г. докладывал об этом рассмотрении, под грифом «секретно» в ЦК КПСС. Естественно, в своей трактовке. Сообщалось о решениях различных инстанций ФИДЕ, осуждающих Корчного, оправдывающих Карпова и высоко оценивающих действия Кампаманеса и жюри во время матча. Оказывалось, что все было прекрасно, кроме поведения Корчного. Иск Корчного был передан в Советский Союз по дипломатическим каналам. Сперва вручение его отклонили, так как иск не сопровождался переводом на русский язык. Затем было заявлено, что амстердамский суд не имеет права рассматривать подобные дела: «Требования, чтобы национальный суд отменил или изменил эти решения (решения ФИДЕ- ПР) являются беспрецедентными в практике деятельности всех международных спортивных объединений. Обращение Корчного в суд явно преследует цель попытаться дискредитировать результаты матча в Багио и его победителя, признанные всем шахматным миром. Учитывая недоброжелательное отношение некоторых голландских органов к СССР и поддержку, которую находят в этой стране антисоветские заявления и публикации Корчного, можно допустить принятие амстердамским судом любого решения». Поэтому Комитет предлагает Карпову и Шахматной федерации СССР «игнорировать судебную процедуру амстердамского суда, не представлять ему никаких документов, а вызов Карпова в судебное заседание<…> вернуть посольству Нидерландов в СССР через МИД СССР с сообщением об отказе Карпова принять его». Комитет просит согласия на предлагаемые меры. Подписан документ председателем комитета С. П. Павловом.

На сообщение и предложения Комитета физической культуры и спорта среагировал 6 декабря 1979 г. Отдел пропаганды ЦК КПСС. За подписью зав. Отдела Е. Тяжельникова составлен новый документ, повторяющий в несколько сокращенном виде содержание присланного Павловым. Видно, что Отдел пропаганды обсудил вопрос с МИД-ом и КГБ и согласен с Комитетом физкультуры: «Предложения Спорткомитета СССР поддерживаем. Просим согласия». Таким образом окончательное решение должна принять инстанция еще более высокая, чем отдел пропаганды. Все приведенные в данном случае документы идут под грифом «секретно» (215-1 9). Всё по принципу: плевать мы на вас хотели. И с утверждением на самом высоком уровне.