Из племени кедра

И вот лето.

«До заданной глубины остается шестьдесят метров. Что дадут эти метры? – беспокоится Геннадий Яковлевич. – Вернемся ли в Медвежий Мыс первооткрывателями?.. Тогда встретят торжественно, с музыкой… А после неудачи придется возвращаться потихоньку…»

В Медвежьем Мысе у буровиков живут жены и дети. Никто не ждет только Геннадия Яковлевича, Федора, Никиту и Лукича. Они привыкли к столовским обедам, к гостиничным койкам, к жестким ватным подушкам и вышарканным одеялам неуютного холостяцкого быта.

Была у Геннадия Яковлевича семья. Потерял он в войну ее. Ушел с пятого курса университета на фронт, оставил молоденькую жену-студентку с двухмесячной дочуркой… Где сейчас та далекая Сима? Не дождалась его возвращения. Сильно переживал танкист, когда вернулся с фронта. Но не винил женщину… Каждый ищет счастье и любовь по-своему.

Геннадию Яковлевичу пятый десяток. Чайки-морщинки угнездились на лбу, раскидывают свои крылья, когда Геннадий Яковлевич хмурится. Да еще фронтовая жизнь и кочевая, таежная, повыбили на его голове мысатые залысины, кинули проседь в виски. Женщинам он еще нравится. Профессия вот только у него дурацкая. Как он сам говорит, рюкзачно-кочевая… Десять лет искал Геннадий Яковлевич Обручев нефть на тюменской земле – в тайге и тундре. Нашел. Предлагали тогда ему солидный пост, но, возвращаясь из отпуска, встретил он дружка из Западно-Сибирского геологического управления. Сосватал тот Геннадия Яковлевича: «Юган будем зондировать. Геофизики обнадеживают. Слово за буровиками…» Так вот и очутился он на Кучумовой площади, возглавив на первых порах буровую бригаду.

Не службист Геннадий Яковлевич. С его образованием университетским давно можно посиживать в городе, в каком-нибудь управлении, а он десять лет- то геолог, то прораб-вышкомонтажник, то мастер буровой… И предложи ему сейчас командно-кабинетную работу – откажется. Не променяет свою кочевую жизнь на четырехстенную оседлость. Быть может, от холостяцкого неуюта тянет его в поле, на самые трудные участки работы.

7

Зина Гулова, сестра председателя, конечно, получила любовное письмо Ильи. Прочитала, посмеялась, пожалела немного парня. Но это было еще зимой. А сейчас весна! И надо же случиться, что сегодня утром, перебирая бумаги, наткнулась на письмо Зина. Прихватила его с собой в школу. Мол, почитаю в учительской, посмешу подруг. Не подумала Зина, что грешно шутить над письмом, сочиненным от чистого сердца. Опять же виновата весна: какой девушке не хочется похвастаться, что за ней ухаживают, что на нее обращают внимание парни. Зина пока никого не любит. Ждет девушка достойного жениха. Но где он? Илья не подходит, не нравится.

В большую перемену Зина прочитала подругам любовное письмо:

– Вот обратный адресок: «Речка Оглат. Охотничья избушка рядом с буровой. Получить Илье Кучумову».

А что тут смешного? Возможно, придет день – и на том месте, где охотничья избушка Ильи, вырастет поселок.

– Ну, ну, давай дальше, – просили подруги.

– «Долго думал, кого из девушек полюбить. Кроме тебя, некого. Буду тебе красивы стихи выдумывать, хороши песни петь. Денег у меня много…» – читает Зина.

Хохочут молодые учительницы.

– Что ж, в этом есть смысл. Денег много, и стихи сочиняет… Стоит подумать, – посоветовала полная конопатая пионервожатая Варенька Стрельникова.

А еще Зина Гулова последние дни часто ворчала в учительской:

– Школа построена на неудачном месте.

8

Стоит школа близ берега. Большие светлые окна смотрят на Юган. Зимой рядом со школой спуск под гору, к накатанному санному зимнику, который уходит по реке вдаль, за мучу-колено. По зимнику хаживали обозы, в плетеных из прутьев коробах, корзинах из дранки возили юганцы крупного озерного окуня, язя, щуку на рыбозавод Медвежьего Мыса. А во второй половине зимы появилась диковинка: проложили из райцентра к Улангаю лыжню аэросани, доставляющие теперь почту в дальние охотничьи селения. По срочным делам и пассажиров иной раз прихватывал водитель, нарушая почтовую инструкцию. Теперь и деревенские ребятишки считают: «Устарела оленья упряжка, ушла в песню сибирская почтовая тройка с колокольцами да ямщиками».

Вид из окон школы на юганский зимник нередко отвлекал любопытных ребят от уроков. Хоть вешай на окна плотные занавески: тянутся глаза к окнам – кто приехал, куда, зачем? Все надо знать подросткам. Зимой еще терпимо: частенько мороз свои узоры плотно накладывал на оконные стекла. А вот весной, когда начинается ледоход, на уроках становятся ребятишки глухими к объяснениям учителей, на переменах звонка не слышат. Приходится их, как утят, загонять в классы. До школы ли сынам охотников и рыбаков, когда на берегу пахнет смолой да сосновой серой – прожаривают, конопатят улангаевцы обласки, лодки, катера. Ох, как горят у ребятишек глазенки и как тянет их на берег! А дома охотничьи ружья начищены, смазаны и патронташи набиты новенькими патронами.

Без задержки, ранней гостьей пришла нынче весна на Юган. После ледохода солнце прибавило накал. Милее ласкает таежный север. Дыбится молоденькая травка, проклевывается скорлупа почек остроносыми листками-цыплятами. Вот-вот закудрявятся деревья.

Какая учеба ребятишкам на ум пойдет, если по вскрывшейся реке плывут первые самоходные баржи, груженные лесом и шпалой. Любуются девчонки да мальчишки пароходами-колесниками и рыбацкими катерами – все посудины освежены, краской блестят, идут по реке, вздымая гордо носы, разбрасывая волны. Идут по таежной реке и рассеивают по берегам чудную музыку из громкоговорителей. Эх, будущим капитанам туда бы, на мостик, или хотя бы простыми палубными матросами. А как волнует, как зовет юных охотников крик гусей и уток на заливных лугах. С ружьем да сетями туда бы! Весной в детских душах бунт – рвутся педагогические цепи. Забыла об этом Зина Гулова, а ведь сама не так уже давно училась в этой самой школе и в эти же окна весной подолгу засматривалась, мечтала…

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

1

Жизнь улангаевцев пошагивает неторопливо. Старые старятся, молодые пробуют расправлять свои крылья. Если отсчитать дни назад и вспомнить ночь, когда Таня родила четырех сыновей, то можно сказать: такого случая на весь район не бывало. На другой день после благополучных Таниных родов в магазине Андрониха высказала свое предвидение:

– Быть войне химикатной, атомной. Не к добру бабья урожайность. Верная примета, попомните меня…

Дед Чарымов тоже прогноз дал:

– Наступает времюшко, когда все женщины с помощью науки так будут рожать. Один разок порастопырилась – четыре ребятенка выкрякала, и под замок на всю жизнь это удовольствие… Очень выгодно для государства будет – приплод населения громадный, а убытки-затраты маленькие. Получается, во-первых, женщина вместо четырех разов ходит с животом одинажды; отпускные, родовые получает одинажды; отвлекает врачей одинажды…

– Выходит, и с мужиком бабам спать одинажды?.. – спросила Соня под всеобщий женский смех, перебив научную речь деда Чарымова.

– Нет, с мужиками – воля ваша, а рост населения станет под строгий контроль-лимит, – серьезно возражает дед.

Соня свое мнение первая высказала:

– Господи, куда она с ними?.. Ни мужняя, ни брошенка, ни сведенная, ни разведенная… Что делать будет с мелкотой? Костя-то вроде и письмишки ей не пишет…

Стороной обходили Таню все суды-пересуды, не пускала она в свое сердце досужие вымыслы сплетниц.

Кому-кому, а Югане действительно с рождением Танюшиных сынов забота выпала. Костя еще на Соболином острове однажды размечтался о том, как будет воспитывать своего сына…

«Надо растить детей по-эвенкийски, закалять холодом», – говорил он Югане.

Память у Юганы острее самоловного крючка и долговечнее лиственницы. Она хорошо помнит всех людей своего племени, в котором были сильные мужчины и красивые женщины. Она обязательно исполнит мечту Кости. Будет воспитывать его сыновей по обычаям племени Кедра.

– Как звать их станешь? – спросила Югана Таню, когда та оправилась после родов.

– Боря, Аркадий…

– Во, полудурья!.. От плохих имен ребенки помереть могут, – рассердилась Югана.