Избави нас от зла

И все же вскоре ему снова захотелось разделить с ней компанию. Когда с обедом было покончено, Миледи повела Роберта на улицу, и его охватил еще больший восторг — восторг и смятение. Так вот он каков, этот Лондон! Он понимал, что попал в такое удивительное место, которое не могло даже присниться ни ему, ни Эмили, даже когда они мечтали в Вудтоне об ожидающем их неизведанном и манящем мире. Как бы Эмили понравилось быть здесь сейчас вместе с ним! Нужно ли еще какое-то постижение других мест, если весь мир, думал он, сам явился на улицы Лондона? Зрелища, звуки и запахи всех сортов; великолепие и убожество; темнота и свет. Блуждая по этому громадному лабиринту и ни на мгновение не забывая, что Миледи рядом, Роберт чувствовал себя так, будто целый город принадлежал только ему одному.

Это Левиафан, думал он, когда они остановились на Лондонском мосту, ужасающий монстр невиданных размеров, на спине которого люди роятся и плодятся подобно мухам. И все же ему чудилось, что Миледи приручила этого монстра, что она способна одним только взглядом превращать это чудище в свою послушную игрушку. Он вдруг почувствовал, что ему хочется стать таким же, как она, и разделить с нею эту власть. Он поднял на нее взгляд.

— Вы всегда жили здесь? — спросил Роберт. — Поэтому и знаете так хорошо улицы?

Миледи отрицательно покачала головой. Она продолжала вглядываться в белоснежную пену, которая кипела и сбивалась в клочья между арками моста.

— Я не была в Лондоне долгое время, — пробормотала она.

— Тогда каким образом…

— Было время, — неторопливо заговорила Миледи, — когда я хорошо знала этот город. Да, и Лайтборн тоже. Но теперь все совсем по-другому.

Она посмотрела в направлении Саутуорка, где мост встречался с южным берегом Темзы.

— После этого нам не следовало возвращаться.

— После чего?

Она улыбнулась и покачала головой.

— Вы не хотите сказать мне? — попытался настоять он.

— Возможно, когда-нибудь скажу, — уклончиво ответила она и внезапно рассмеялась. — Но я не уверена, что сейчас вы готовы об этом услышать.

Это еще больше возбудило любопытство Роберта, но лицо Миледи неожиданно стало каменным и непроницаемым, и мальчик побоялся задавать ей новые вопросы.

— Пойдемте, — сказала она резко, — уже темнеет.

Какое-то время она молчала и, казалось, принюхивалась к запаху легкого ветерка.

— У меня еще есть кое-какие дела, — заговорила она снова, — а вам… вам необходимо выспаться. Нам надо возвратиться на Пуддинг-лейн.

Она повела его по Лондонскому мосту в обратном направлении, но Роберт заметил, что Миледи снова глубоко вдохнула воздух. Подняв взгляд вверх, он впервые заметил две явно недавно отрубленные головы, насаженные на пики. Когда они уже подходили к дому, Миледи еще раз принюхалась, и у нее зарозовели щеки. Мимо громыхала телега. Роберт уставился на груз, который в ней везли: это были кули с внутренностями для мясных лавок. Но Миледи по-прежнему молчала, а едва они вошли в дом, к его удивлению и страху, она тут же снова ушла. Почти всю эту долгую ночь он молил Господа об указании ему пути истинного. На карнизах за окном его спальни уже начали щебетать птицы, первые лучи рассвета пробились сквозь окно, а Роберт продолжал метаться по постели, так и не слыша ответа. Наконец он уснул, измученный сомнениями, которые остались неразрешенными. В являвшихся ему снах эхом продолжала звучать неизвестность: не в большей ли мере он очарован, чем боится? не было ли обещание власти ответом на его молитвы, или, возможно, это на самом деле опасный соблазн?

«Учительство свое должны вы бросить, Как дворянин вести себя должны… Должны быть дерзким вы, развязным, гордым, Решительным, а иногда ударить, Когда представится удобный случай». Кристофер Марло. «Эдуард II» (перевод А. Радловой)

На следующее утро его разбудил внезапный крик. Голос, похоже, был женским и раздавался из коридора этажом ниже. Роберт быстро оделся и крадучись вышел из комнаты. Женщина продолжала что-то кричать, но он лишь понял, что причиной тому не боль, а гнев. Он поспешно спустился по лестнице. Войдя в зал, он снова услышал женский крик и смех Лайтборна.

Она была молода и могла бы выглядеть хорошенькой, если бы ее волосы не скрывала простенькая шляпка. Да и платье на ней было настолько невзрачным, что его простота казалась едва ли не нарочитой. Тем не менее ни его покрой, ни ткань, из которой оно было сшито, не уступали по качеству нарядам Миледи, поэтому Роберт догадался, что эта женщина богата, хотя и одевается подобно пуританкам. Лайтборн сидел в привычной для нею позе, развалясь в кресле. Лицо женщины пылало гневом, Лайтборн был холодно спокоен. Женщина повернулась, словно на пружине, и ее лицо потемнело при виде мальчика. Она снова обратилась к Лайтборну.

— У вас так мало стыда, — спросила она, — что в этой навозной куче низменных страстей находится место даже для детей?

Лайтборн засмеялся.

— С этим вопросом, леди Годолфин, вам было бы лучше обратиться к собственному мужу, потому что именно он проникается все большей… нежностью… к мальчикам.

Ее бросило в дрожь.

— Где же он? — прошептала женщина.

Лайтборн пожал плечами.

Леди Годолфин сжала кулаки.

— Пожалуйста, — чуть слышно произнесла она, — верните его мне, ведь вы христианин!

— Я христианин? — рявкнул Лайтборн. — Довольно лебезить передо мной со своей моралью, мадам. Хватит смешить меня. Убирайтесь!

— Так вы не намерены сделать то, о чем я прошу?

— Не намерен, — ответил Лайтборн и зевнул.

— Я пришлю своих людей, которые обыщут этот дом.

— Делайте что хотите. Но я предупреждаю вас, леди Годолфин, — придет время, когда вы раскаетесь в том, что угрожали мне. А теперь уходите, у меня больше нет для вас времени. Только посмейте еще раз обеспокоить меня, и… мы увидим, чем это кончится.

Леди Годолфин на секунду замерла, потом ее лицо дрогнуло, она повернулась и вышла из комнаты. Лайтборн смотрел ей вслед.

— Какая скука эти тускло-коричневые… — пробормотал он, затем взглянул на Роберта и сказал: — Пусть она станет для вас наглядным примером того, что случается с теми, кто слишком долго изнурял себя религией.

— Но… — заговорил мальчик, в недоверчивом изумлении качая головой, — как вы можете не откликнуться на ее просьбу? Ведь ее муж находится у вас.

— Ну и что? — Лайтборн обвел рукой зал. — Прикажете оставаться в этой лачуге вечно?

— В лачуге? Это вовсе не лачуга.

— А я говорю, лачуга. Во всяком случае, по сравнению с жильем, в которое мы вскоре переедем.

— Я вас не понимаю.

Лайтборн широко улыбнулся.

— Годолфин, мой любовник и обожаемый муж этой стервы, — один из самых богатых людей. Иначе я не остановил бы на нем свой выбор. У него изумительный дом с каретным двором и конюшнями. Из его окон открывается вид на парк.

У Роберта удивленно округлились глаза.

— Я все еще вас не понимаю, — прошептал он.