Избиение младенцев
Шрифт:
26 октября 1917 года в два часа пополудни из своей квартиры, находившейся во втором этаже Кадетского корпуса, вышел его взволнованный директор, генерал-лейтенант Владимир Валерьянович Римский-Корсаков и, проследовав в канцелярию, приказал ротным командирам построить весь личный состав. Помещения мгновенно зашумели топотом сотен ног, возгласами команд, стуком дверей, и через некоторое время кадеты стройными рядами, поротно стояли в громадной Тронной зале фронтом к бронзовому памятнику Императрицы Екатерины Второй. Генерал-лейтенант приветствовал своих питомцев, и они отвечали ему стройным молодецким хором.
– Господа офицеры! – начал директор после приветствия. – Господа кадеты! Объявляю вам о начале чрезвычайных событий, кои могут серьёзно повлиять на возможность дальнейшего существования нашего корпуса. Вчера в Петербурге вскрылся ядовитый нарыв большевизма и его зловонный гной начал растекаться по стране! «Русские ведомости» сообщают, что в столице совершён политический переворот. Члены Временного правительства арестованы. На улицах города идут ожесточённые бои… Однако я не сомневаюсь, что здесь, в Москве, большевики не пройдут! Все здравомыслящие силы общества объединятся и дадут достойный отпор этим вандалам и разрушителям основ! Господа! Призываю вас к сохранению спокойствия, строжайшей дисциплине и приказываю: младшим ротам – вернуться к плановым занятиям, старшим – под руководством своих командиров проследовать в корпусной арсенал и получить оружие и боеприпасы, после чего находиться в рекреационных помещениях своих рот в полной боевой готовности.
Спустя час в арсенале кадетам начали выдавать старые драгунские винтовки Бердана, патроны и жёлтые кожаные подсумки, пока ненужные, впрочем, потому что патронов каждому досталось всего по обойме, да и самих винтовок всем не хватило. Седьмой класс получил их сполна, в шестом классе, они были выданы только десятку кадет первого отделения, а пятому классу, где числились Ники Волховитинов и Саша Гельвиг, не досталось ничего. Правда, их и не собирались вооружать, считая четырнадцати-пятнадцатилетних подростков слишком юными для ведения боевых действий.
Организационную работу по защите и сопротивлению большевикам взял на себя полковник Владимир Фёдорович Рар. Приняв кадет Второго московского корпуса, квартировавших в правом крыле Екатерининского дворца и вошедших через спальные помещения в его левое крыло с оружием и корпусным знаменем, полковник расставил караулы и заставы по периметру парка, в преддверии плаца и по всему фасаду дворца.
Большевики не заставили себя долго ждать. Под вечер Лефортово, в центре которого располагались кадетские корпуса, уже содрогалось от разрывов снарядов. Установив орудия в районе Военной тюрьмы, красногвардейцы открыли шквальный огонь в сторону дворца и одновременно – в сторону Алексеевского Военного училища, которое располагалось совсем рядом, в Красных казармах за Яузой.
Вечером в корпусе отключили электричество, и матовые полуваттные «осрамы», ввинченные по всем рекреациям в бронзовые бра и светильники, погасли. Следующим утром на кадетскую кухню не завезли хлеба. Артиллерия продолжала обстреливать Лефортово. Полковник Рар понимал, что если через короткое время Екатерининский дворец возьмут в кольцо отряды Красной гвардии, обороняться будет нечем, ибо оружия и патронов в корпусе было мало. Он приказал вызвать кадета строевой роты Невадовского, известного проныру и пролазу, а потом, поразмыслив, – пятиклассников Волховитинова и Гельвига. «Старший кадет сделает дело, – думал полковник, – а подростки будут для конспирации». Когда воспитанники явились по вызову, он приказал им отправиться к алексеевским юнкерам просить о помощи. Все необходимые в таких случаях слова об осторожности, внимании и разумности были сказаны Владимиром Фёдоровичем по-отечески, а не тоном приказа, ибо он прекрасно понимал, каким опасностям подвергает мальчишек, посылая их на неспокойные улицы. Они же, в свою очередь, хоть и сознавали весь ужас и трагизм происходящего, но встретили приказ полковника восторженно, как встретили бы его любые пацаны с их вечной тягой к приключениям и опасностям.
Выйдя из корпуса, кадеты помчались в сторону Яузы, но почти сразу были остановлены шрапнелью большевиков. Поняв, что нахрапом задачу не решить, пошли опасливым шагом, прижимаясь к стенам домов, но впереди было открытое пространство и там снова пришлось бежать. Снаряды летели у них над головами в сторону Красных казарм; грохот разрывов впереди и тяжёлое буханье артиллерийских орудий из центра отдавались в сердцах мальчишек доисторическим страхом, заставлявшим падать на грязный асфальт в тщётных попытках ввинтиться в него, спрятаться от раскалённых, жалящих насмерть железных насекомых. А они тучами, стаями, роями с отвратительным жужжанием и свистом проносились мимо, слепые, не разбирающие дороги, безжалостные, бездушные, – мёртвые куски металла, ищущие живой плоти и горячей крови. Ники и Саша бежали впереди, Невадовский, замешкавшись, пытался поспеть за ними, но всё время отставал. Он подвернул ногу, прихрамывал, лицо его было искажено гримасой отчаяния, а пятиклассники неслись вперёд, петляя как зайцы, падая, вскакивая и почти не оглядываясь. Среди шума и грохота они едва расслышали тихий вскрик – словно кто-то ахнул от удивления, и точно: оглянувшись, они увидели вдалеке изумлённое лицо Невадовского, который, споткнувшись, медленно клонился вниз и вбок с поднятыми руками, будто бы собираясь сдаваться невидимому врагу. Время растянулось, подобно резине; Невадовский падал как-то дискретно, какими-то этапами; это падение заняло не пару секунд, а несколько минут, он всё падал и падал в пороховом дыму, в пыльном крошеве, в солнечных просверках среди грязных облаков гари, и всё никак не мог окончательно упасть… Наконец за его спиной раздался неблизкий взрыв, словно бы перерезавший невидимые нити, до поры державшие дрожащее тело, и Невадовский ничком рухнул в асфальтовый смрад. Раздался грохот и задрожала земля, – Ники и Саше показалось, что от падения товарища, но то была ударная волна. Невадовский не двигался. Кадеты застыли на мгновение и, не сговариваясь, бросились к нему. Он так и лежал с поднятыми руками, с развороченным осколками затылком. Кадеты в ужасе застыли над его телом. Это была первая смерть, увиденная ими…Поняв, что к Алексеевскому училищу не пробиться, Саша и Ники решили добраться до Знаменки, где располагалось Александровское училище, но по пути забежать домой, в Кудрино. До Алексеевского оставалось всего ничего, но там уже густо ложились снаряды, и с неба сыпалась горячая шрапнель. Кадеты кинулись на Яузский мост, чудом проскочили его и помчались в сторону Елизаветинского института благородных девиц. Дальше следовало бежать по Вознесенской, потом по Гороховскому – переулку и, срезав большой угол, выскочить на Старую Басманную. Оттуда, миновав церковь Никиты Мученика, можно было через Земляной Вал попасть на Садовое кольцо, – путь хоть и не близкий, но уже знакомый Они не знали ещё, что и в районе Кудринской площади, и в районе Никитских ворот, и в Охотном ряду, и на Моховой, и в переулках, стекающих к Тверской, уже вовсю идут мелкие стычки и гуляют пули. Тем не менее, они благополучно добрались до Садово-Кудринской, ни разу никем не остановленные и счастливо избежавшие опасных приключений. А на кольце им посчастливилось даже вскочить в какой-то шалый, с грохотом несущийся неизвестно куда трамвай, и преодолеть на нём довольно большой отрезок пути…
Дома, в квартире Гельвигов, где сразу же собрались обе семьи, возник сначала счастливый плач, потом – умоляющий крик, и в конце концов – снова плач, только на сей раз – отчаянный и безысходный. Саша и Ники в один голос твердили:
– Да поймите же, ведь у нас приказ!
Евгений вызвался сопровождать парней. Они сунулись было на Садовое кольцо, намереваясь пройти по нему до Арбата, но на кольце и дальше, на Кудринской площади, на больших открытых пространствах, сильно стреляли. Тогда Евгений решил добраться сначала до Никитских ворот, а уж оттуда по бульвару спуститься к Арбату с его противоположной стороны. Парни вернулись в парадное своего дома, через чёрный ход вышли во двор, на зады особняка Миндовской, миновали детскую площадку, украшенную небольшим фонтаном и гигантскими гипсовыми вазонами и оказались в Георгиевском переулке. Здесь было тихо, и они быстро добежали до угловой церкви, а там по Малой Никитской двинулись к Никитским воротам. Возле дома князя Гагарина и синематографа «Унион» бегали люди с винтовками, но стрельбы почти не было, и мальчишки быстрым шагом двинулись по правой стороне бульвара…
Через четверть часа они вошли в Александровское училище и пробрались в актовый зал, откуда был слышен многоголосый гул. Зал был полон – кругом сидели и стояли офицеры, постоянно подходили новые, все возбуждённо переговаривались. Евгений быстро выяснил, что в связи с опасностью и непредсказуемостью событий Совет офицерских депутатов экстренно созвал гарнизонное собрание. На общем серо-зелёном фоне шинелей и мундиров ярко выделялись белые бинты раненых. Некоторые офицеры, узнав о собрании, пришли из госпиталей и лазаретов. В зале стоял шум, сквозь который с трудом пробивался голос председательствующего и истерический звон его колокольчика. Все говорили одновременно, пытаясь перекричать друг друга, и в итоге никто никого не слышал и не понимал. Наконец председательствующему удалось пробиться сквозь рокочущий прибой всеобщего возбуждённого разговора и прокричать в зал несколько слов. До офицеров дошло, что им пытаются втолковать мысль о необходимости принятия собственных решений, потому что командующий войсками полковник Рябцев занял выжидательную позицию и того гляди вот-вот переметнётся к большевикам.
– Долой предателя! – понеслось из зала.
– Даёшь своё командование!
– Арестовать Рябцева!
Все опять одновременно заговорили, одни предлагали волею собрания сместить командующего, другие – арестовать Совет, третьи требовали немедленно выступить с оружием в руках. Молоденький румяный прапорщик с забинтованной головой горячился, обращаясь к седому полковнику:
– Вы только вдумайтесь, господин полковник, в одном нашем полку более трёхсот офицеров, а сочтите-ка весь Московский гарнизон, думаю, тысяч до двадцати пяти будет! А школы прапорщиков? А военные училища? А кадетские корпуса?
– Ну, это уж вы, батенька, хватили! Кадетские корпуса! Разве только строевые роты…Да и то, пожалуй, семнадцатилетних подростков под пули отправлять…
– Будь по-вашему, господин полковник, кадеты не идут к делу! Тогда юнкера! Это бравые вояки, молодые, горячие! Да они одни покажут большевикам их место!
– Эх, молодость, – словно бы сам себе говорил полковник. – А потом-то что? Ведь у них Питер, у них армия, солдаты распропагандированы… А Балтика, дорогой мой человек? Ведь и матросы с ними!
– Вздор – матросы! – не унимался прапорщик. – Вздор! Свяжемся с казаками, поднимем офицеров, будем сражаться! Ведь мы в Москве! Победим в Москве, пойдём дальше… А и Петроград рядом, сейчас в вагоны и ура!
– Да вы дитя, господин прапорщик, – нахмурился полковник. – Вы что же думаете, большевики будут сидеть, сложа руки? Что ж далеко ходить? Вы в свой полк загляните, что там делается сейчас? Наверняка Совет работает там вовсю… А мы уже час заседаем безо всякого толку!
Председательствующий снова попытался пробиться сквозь шум:
– Господа! Наше положение очень серьёзно. Мне ли вам говорить, что исправить его мы сможем, лишь твёрдо повинуясь нашему воинскому долгу. Но как правильно исполнить его? Мы должны выработать стратегию борьбы, правильно оценить силы большевиков и суметь противостоять им. Командующий войсками предал нас!
Зал снова загудел.
– Давайте совместно решать вопрос о сопротивлении сатанинским силам большевиков, – продолжал председательствующий. – Я прошу каждого из вас задуматься о своём месте в строю. Противник опережает нас, у него инициатива, кураж, у него, в конце концов, арсеналы! У нас же, напротив, оружия и боеприпасов очень
мало. Предлагаю для начала признать старшинство и командование Совета офицерских депутатов и ждать его стратегических решений. Поймите, господа, ваши полки сейчас не пойдут за вами. Солдаты либо переметнулись к большевикам, либо думают о возвращении домой. Мы можем рассчитывать только на свои силы.– Надо немедленно направить караулы к арсеналам и складам, – кричит из зала пожилой артиллерист, – да и пушки следует прибрать, пока они ещё не все в руках большевиков!
– В том-то и дело, – отвечает ему стоящий рядом капитан, – мы уже упустили самое главное. Слишком долго тянулись да собирались. Арсеналы захвачены, артиллерия тоже. Как вы думаете, чьи пушки палят от Военной тюрьмы? А у нас даже винтовок не хватает и патронов совсем мало…
– Нужно идти отбивать! – горячечно вскричал молодой прапорщик с забинтованной головой.
В этот момент в зал вбежал растерзанный пехотный подпоручик, – в изорванной шинели, без фуражки, всклокоченный, с окровавленным правым рукавом. Глаза его горели ужасом и помешательством.
– Господа! – кричал он, пробиваясь сквозь толпу офицеров. – На Никитских воротах, возле церкви и по всему бульвару – бойня! Мы пытались пробиться со стороны Тверской… там невозможно пройти… на Скобелевской формируются отряды большевиков! Господа!
Он зарыдал.
– Я видел трупы гимназистов, сестёр милосердия! Они убивают кадетов! На углу Бронной – зарезанный юнкер… у него лицо исколото штыками!
В зале раздались возмущённые крики, кто-то взвыл. Перед поручиком расступались; он быстрым шагом шёл к сцене. С трудом взобравшись, стал спиной к президиуму и закричал в зал:
– Господа офицеры! Кровь, кровь… они идут к Кремлю!..
Он не мог говорить, ему не хватало воздуха; сорвав с себя шинель, бросил её на пол сцены и сжался от боли, левой рукой схватил правую, раненую, нежно прижал к груди.
Офицеры пришли в неистовство.
– Хватит болтать! – истерически закричал молодой прапорщик. – Хватит разводить керенщину! К оружию!!
– К оружию! – подхватили в зале. – В бой!
– Им не победить!
– Здесь не Питер!
– Выставить пулемёты на площади!
Председательствующий снова энергично затряс колокольчиком, что-то крича в беснующийся зал. Никто его не слушал. В коридоре загрохотали железом по паркету, это юнкера тащили пулемёты к выходу. На мгновенье возня с пулемётами отвлекла толпу офицеров и юнкеров, стало чуть тише, и в эту минуту на сцену взбежал малорослый, но крепкий и энергичный полковник. Он поднял руку.
– Господа, прошу внимания! Предлагаю чёткий и взвешенный план действий. Довольно мы болтали, пора действовать! Сейчас мы – неорганизованная масса, необходимо немедленно упорядочить наши ряды, выбрать командиров и начальников. Надеяться нам не на кого, с фронтов помощи ждать бессмысленно, командование нас предало! Но у нас есть оружие, у нас есть вера и мы знаем, за что сражаться!
В притихшем зале послышались голоса:
– Правильно!
– Выбрать командира!
– Организуемся и дадим отпор!
Председательствующий снова коротко позвонил колокольчиком, установил относительную тишину и сказал, поворотившись к оратору:
– Соизвольте представиться, господин полковник!
– Полковник Дорофеев, начальник штаба Московского военного округа.
Зал стал переговариваться более спокойно, в голосах офицеров слышались благожелательные нотки.
– Господа, – повернулся председательствующий к залу, – ставлю на голосование кандидатуру полковника.
– Альтернативу! – крикнул кто-то с галёрки.
– Какая альтернатива? – ответили ему. – Даёшь полковника!
– Дорофеева командующим!
– Голосуем, господа!
Офицеры подняли руки.
– Можно не считать, – сказал председательствующий, – единогласно!
Дорофеев прямо со сцены начал немедленно отдавать приказы.
– Господа, строиться здесь, в зале. Разобраться на роты, в каждой по сто штыков, разбиться по взводам, выбрать взводных командиров. Составить ротные списки. Открыть цейхгаузы, раздать винтовки!Работа закипела, забегали люди, загрохотали в дверях цейхгауза винтовочные ящики, зазвучали короткие командные вскрики…
Евгений с Никитой и Сашей, улучив минуту, подошли к Дорофееву.
– Господин полковник, – подпоручик Гельвиг! Позвольте без околичностей? Мы – вестовые первого кадетского корпуса, со мной кадеты второй роты пятого класса Волховитинов и Гельвиг-младший. Оборону корпуса держит полковник Рар с кадетами первой строевой роты. Передаю просьбу Владимира Фёдоровича: в корпусе очень мало оружия, только старые «берданки», совсем нет патронов. Помогите, нечем сражаться!
– У нас тоже мало оружия, – отвечал Дорофеев. – Сейчас мы подготовляем экспедицию в арсеналы Симонова монастыря; там засели большевики, но надо попытаться обманным путём во что бы то ни стало завладеть хоть малой толикой винтовок и боеприпасов. С минуту на минуту прибудет курьер из «Дрездена», он должен привести украденные там бланки «Совета депутатов». Составим подложные ордера и с Богом!
Дорофеев чуть повернулся и крикнул в сторону:
– Князь! Пожалуйте сюда!
Немедленно подошёл, козырнув, стройный, подтянутый молодой человек, одетый как рабочий – в кожаной тужурке и с суконным картузом набекрень.
– Знакомьтесь, господа…Старшим в экспедиции будет лейб-гвардии Литовского полка поручик Бельский. С ним едут юнкера Забелин и Сергеев. Присоединяйтесь к их команде. Но кадет, пожалуйста, оставьте, дело опасное…
Евгений поднялся наверх, где в одном из училищных классов было свалено в кучу обмундирование и цивильная одежда. Быстро переодевшись в солдатское, нахлобучив на голову папаху, он спустился во входной вестибюль, где его уже ждали Бельский и Забелин с Сергеевым.
Через полчаса поручик со своей командой сел в грузовик, стоявший на Знаменке возле входа в училище. В кабине автомобиля не было стёкол, зато на пассажирском месте слева был установлен пулемёт и за ним устроился Бельский. За руль сел Забелин, а Евгений с Сергеевым расположились в кузове.
Уже в сумерках выехали на Арбатскую площадь. В преддверии бульвара стояли баррикады. Здесь же были установлены два пулемёта и два лёгких орудия.
– Выкрали у большевиков! – сказал Евгению Сергеев, указывая на орудия. – Только что с Ходынки привезли!
Возле батареи Евгений разглядел в белёсом предвечернем свете знакомого ему подполковника Баркалова, стоящего возле орудия и что-то объясняющего юнкерам…
У Манежа сильно стреляли, поэтому решили двинуться по бульвару и на Никитских воротах свернуть направо в сторону Кремля. В районе Тверской на самом углу попали в засаду. С верхних этажей гостиницы и Дома городского самоуправления посыпались выстрелы, но, слава Богу, быстро проскочили опасное место. Помчавшись по Охотному ряду, увидели впереди толпу красногвардейцев, стоявших прямо посреди улицы. От толпы отделились трое и, взяв винтовки наперевес, стали в сторонке. Грузовик наддал. Сквозь вой двигателя Евгений услышал металлический лязг и в ту же минуту из кабины загрохотал пулемёт. Люди бросились врассыпную. Один стал на колено и начал стрелять в сторону приближающегося грузовика. Бельский, не прекращая стрелять, диким голосом закричал. Пуля ударила в борт грузовика, и кусок щепы вылетел на дорогу. Тут пулемёт умолк…
– Поворррачивай! – закричал вдруг Бельский, и грузовик сходу, не снижая скорости, резко вывернул в сторону небольшой кучки красногвардейцев, отбежавших под стены домов и уже поднимавших оттуда свои винтовки. Мокрая грязь из-под колёс и резиновый чад обдали автомобиль со всех сторон.
Бельскому мешала левая стойка кабины, пулемёт упирался в раму, но когда машина повернула, фронт открылся и поручик вновь начал стрелять. Люди в панике понеслись прочь. Двигатель ревел и колёса визжали, однако, эти звуки не перекрывали звуков, отражающихся от стен домов – звенели выбитые стёкла, что-то ухало, раздавались вскрики и ругательства. Грузовик наехал на мёртвое тело одного из красногвардейцев и всех пассажиров сильно тряхнуло. Машина сделала полукруг и помчалась по Охотному ряду, набирая скорость…
В полной темноте подъехали к Симонову монастырю. Ворота артиллерийских складов были закрыты. Бельский, выйдя из машины, принялся рукояткою револьвера стучать в металл ворот. Из калитки выглянул взъерошенный человечек в железнодорожной фуражке.
– Коменданта давай, мать твою! – с ходу заорал поручик. – Где комендант? Ты комендант?
– А вы кто, товарищи? – робко спросил человечек.
– Сейчас узнаешь! – многозначительно пообещал Бельский.
Человечек открыл ворота, и гости увидели орудие, направленное прямо на них, а вокруг – красногвардейцев караула. К поручику тем временем присоединились Сергеев с Забелиным и Евгений. Бельский лихорадочно соображал, оценивая силы орудия и караула. «Силой не взять, – тоскливо подумал он. – Но, положим, с орудия не станут палить, а вон пулемётик-то стоит на углу…»
От арсенальных складов бежал через двор рослый пожилой человек рабочего вида в овчинном полушубке.
– Сейчас, товарищи, сейчас… Я – комендант. Не волнуйтесь!
Бельский принялся чудовищно материться и Евгений подивился его виртуозному умению.
– Товарищ, товарищ! Успокойтесь! – оробел комендант.
– Я тебя самого сейчас успокою, – нервно прокричал поручик. – Юнкера прут стеной, патроны кончились, винтовок не хватает, а он тут меня успокоить хочет! Патроны давай, мать твою!
– А ордер у вас, товарищ, позвольте полюбопытствовать, имеется?
Бельский снова начал громогласно материться. Этот нервный напор добавлял сил и утишал страх, ему казалось, что стоит только в чём-то ошибиться, сделать какое-нибудь неверное движение или сказать неправильное слово, как всю его команду мигом разоблачат, арестуют, а то и постреляют, потому он орал всё громче и громче, перемежая мат с простонародными словами, которые сами собой всплывали в его в памяти, размахивал руками и всё норовил сунуть свой пахнущий пороховой гарью кулак под нос коменданту. А комендант принял крик неведомого гостя за начальственный раж, за праведный гнев, похожий на тот, который изливал на него совсем недавно цеховой мастер за испорченную заготовку, и, упреждающе выставив впереди себя здоровенные рабочие ладони, пытался успокоить пришельца. Но поручик заводился всё больше, и нервное напряжение его спустя всего несколько минут от начала разговора достигло такого градуса, при каком он не мог уже остановиться и только с выпученными глазами орал и орал, брызгая слюной на перепуганного коменданта.
– Тебе ордер, сука конторская! – гремел Бельский. – А хрен собачий не хочешь отсосать?! Мы на Дорогомиловском мосту дохнем, нас крошат на Пресне, наши товарищи кровью истекают на Моховой, а тебе ордер надоть! Уж я на тебя управу найду, дай мне тока до тебя добраться! Я тебя лично на Скобелевскую сведу, перед Советом будешь у меня отвечать! Вот тебе ордер, крыса казематная! Сей же час грузи мне патроны!
С этими словами поручик достал фальшивый ордер и, изо всех сил впечатав его в грудь коменданта, повернулся, чтобы залезть в кабину грузовика. Сергеев с Забелиным и Евгений вошли, между тем, во двор арсенала.