Избранное в двух томах. Том 2

или три работника космодрома и приезжие, вроде меня.

181 После почти традиционной непродолжительной задержки, вызванной тем, что Королев и Парин пытались протолкнуть друг друга первым в дверь, вся

компания оказалась внутри столовой. Здесь у самого входа стоял умывальник —

несколько старомодное сооружение дачного типа: с миниатюрным краником и

массивной мраморной доской, за которой располагался бачок с чистой водой. На

подставке умывальника всегда лежал кусок ароматного туалетного мыла

(столовая-то была все-таки «люкс»). Но в тот день, о котором идет речь, вместо

туалетного мыла почему-то был положен серый кусок мыла хозяйственного.

— Не люблю я этого мыла, — заметил Парии, намыливая руки. — Тюрьму

напоминает. .

Королев охотно подтвердил закономерность подобных ассоциаций и

несколько развил затронутую Париным тему, чем слегка шокировал часть

принадлежащих к различным ведомствам свидетелей этого содержательного

обмена мнениями.

Обращала на себя внимание манера Парина говорить о проблемах, которые

принято называть глобальными, в очень простом, деловом, почти домашнем

тоне. Чувствовалось, что он на эти темы много думал и многое о них знает.

Зашла, например, речь о раке, от которого незадолго до того умер человек, хорошо знакомый большинству собравшихся на космодроме. А надо сказать, что

с проблемой лечения рака, точнее, с некоторыми публикациями о первых

полученных в этом направлении результатах были связаны большие

неприятности, свалившиеся в свое время на Василия Васильевича как академика-секретаря Академии медицинских наук, — вплоть до судебного приговора, назначившего ему — «на полную катушку» — 25 лет заключения, из которых

семь он отбыл. Я подумал, что вряд ли он захочет поддержать разговор на эту

небезболезненную для него тему. Но он поддержал:

— Что-то очень уж много пишут сейчас, что, мол, вот-вот научатся лечить

раковые заболевания.

— А что, Василий Васильевич, разве это не так? Вот недавно писали, кажется, в журнале «Здоровье» или еще где-то, что эксперимент с мышами

показал..

— Вот то-то и оно, что с мышами! А человек, знаете ли, существо совсем

другое, не мышь.

— Ну, а как вы все-таки считаете, когда научатся лечить рак?

182 — Нет уж, от гадания, сделайте милость, увольте.

— А все-таки. Хотя бы приблизительно.

— И приблизительно не знаю. Знаю одно: неясного в этом деле куда больше, чем ясного.. Работы здесь непочатый край. Думаю, что уж во всяком случае лет

на пятнадцать — двадцать хватит.

Со времени этого разговора, в ходе которого дотошные собеседники все-таки

выдавили из Парина какую-то цифру, прошло уже больше названных им

двадцати лет. К сожалению, его высказанный с огорчением, но вполне уверенным

тоном прогноз не оказался чересчур пессимистическим. Он знал, о чем

говорил. .. Семен Ариевич Косберг, с которым мы жили в соседних комнатах

гостиницы «люкс», пришел, как и многие другие главные конструкторы, в

космическую технику из авиации. Летчики хорошо знали разного рода насосы и

топливную аппаратуру, созданные в руководимом им коллективе. И вот

неожиданно для многих, знавших его раньше, он выступил в роли конструктора

двигателей верхних ступеней космических ракет-носителей. Тех самых ступеней, которые завершают разгон космического корабля до не виданных ранее

скоростей, необходимых для дальнейшего полета по законам небесной механики

— без приложения дополнительной энергии. В сущности, именно эти ступени

делают космический корабль космическим.

Незадолго до моего первого появления на космодроме, в одном из

предыдущих пусков, на двигателе третьей ступени обнаружились какие-то

неполадки. Совет главных конструкторов поручил Косбергу «разобраться и

устранить».

И вот между текущими делами очередного пуска Государственная комиссия

слушает отчет Семена Ариевича о проделанной работе.

Да, непростое это дело — разобраться и устранить!., Перед слушателями был

развернут целый веер гипотез — предположений о возможных причинах

злополучных неполадок. Потом пошли эксперименты, в значительной своей

части очень тонкие и остроумные, разделившие первоначальные гипотезы на две

части: подтвердившиеся и опровергнутые. Так родилось четкое представление о

физике обнаружившихся явлений. Ну, а дальнейшее было, как говорится, делом

техники: физика явлений породила конструктивные мероприятия, 183

затем в ход пошла технология и, наконец, как завершение всего — огневые

испытания. Испытания многократные, дотошные, в условиях заведомо более

жестких, чем те, в которых двигателю придется работать в реальном полете.

Вообще говоря, такая схема ничего принципиально нового собой не

представляла. Именно так расшиваются обнаруживающиеся узкие места в

авиации, да и, наверное, в других отраслях техники.

Но доклад Косберга произвел на меня впечатление своей четкостью, определенностью, глубокой уверенностью докладчика в том, что больше таких

неполадок не будет и быть не может, а главное — масштабом сделанного.

— Работа проведена большая, — резюмировал общее мнение Королев.

И это лаконичное замечание означало многое: и санкцию на использование

третьей ступени в последующих пусках, и отпущение грехов конструктору

означенной ступени, за неполадки в работе которой он — будьте покойны —

успел получить от Королева в свое время полную порцию громов и молний.

Интересно, что, в отличие от большинства других приметных на космодроме

людей, Семен Ариевич в частной обстановке — в гостинице или во время

хождений по бетонке — вопросов техники или, тем более, высокой науки почти

не касался, явно предпочитая темы вполне житейские — от анализа погоды