Избранное в двух томах. Том 2
Шрифт:
управлять системами корабля, но и причинит самому себе вред, вплоть до
«самоуничтожения». Вот так — ни больше ни меньше — самоуничтожения!..
Но, видимо, не так уж ошибался философ древности, утверждавший, что «все
уже было». Не знаю, правда, как насчет «всего», но то, о чем мы сейчас говорим, действительно было — в авиации. В первые годы ее развития имевшие хождение
взгляды на то, что может и чего не может человек в полете, тоже не всегда
отличались безоблачным оптимизмом.
Один из моих старших коллег, известный
Корзинщиков, рассказал однажды историю о том, как в стародавние времена был
изобретен некий авиационно-штурманский прибор, при пользовании которым
требовалось производить в полете какие-то астрономические наблюдения.
Насколько я понимаю, это был один из первых вариантов широко
распространенного в будущем прибора — авиационного секстанта. Но тогда, чтобы получить компетентную оценку вновь созданного инструмента, решено
было запросить мнение специалиста-астронома. Такой специалист —
седобородый профессор (Корзинщиков широким жестом показывал, какая
длинная была у профессора борода) — был быстро найден, но в ответ на
высказанную ему просьбу сказал, что дать оценку прибора затрудняется, ибо
никогда в жизни не летал и не представляет себе условий работы человека в
полете.
Устранить этот пробел в биографии ученого мужа было несложно. Его
привезли на аэродром, облачили в летное обмундирование, посадили в открытую
наблюдательскую кабину двухместного самолета, привязали, как положено, ремнями и прокатили, сделав два плав-198
вых круга над аэродромом. Вынутый после посадки из кабины, профессор на
вопросы о своем самочувствии ответствовал несколько невнятно, а свое
представленное назавтра письменное заключение об интересовавшем
организаторов этой экспертизы приборе начал словами: «Ужас и смятение, неминуемо овладевающие человеком в состоянии полета, полностью исключают
возможность выполнения каких бы то ни было наблюдений. А потому
полагаю.. »
Анекдот это или факт? Я думаю, все-таки анекдот. Правда, Корзинщиков
клялся, что факт, но делал это с таким преувеличенно честным выражением лица, с каким истинных происшествий не рассказывают. Да и по существу дела: точке
зрения этого профессора можно было противопоставить мнение многих других
людей, в то время уже успешно летавших и не ощущавших при этом «ужаса и
смятения». Так что для подлинного факта тут набирается многовато натяжек.
Но, возвращаясь к профессору Трёбсту и его единомышленникам, нужно
заметить, что их мрачные предположения приходилось опровергать, исходя лишь
из соображений чисто умозрительных: сослаться на чей-либо опыт было
невозможно. Их еще не существовало на земле, обладателей такого опыта.
Вообще тут — в который уж раз — всплыла старая проблема, сопутствующая
разного рода дискуссиям, обсуждениям, научным и техническим спорам. Почему-то в их ходе всякие гипотезы, предположения, опасения могут быть
высказаны попринципу: «А вдруг. .», «Но ведь не исключено, что.. », «А что, если. .» —
опровергать же каждое такое, пусть полностью высосанное из пальца
высказывание положено аргументированно, доказательно, с привлечением
экспериментальных данных или расчетов. . Нет, я не противник интуитивных
гипотез, включая самые экстравагантные. Пусть существуют. Но тогда, наверное, имеет не меньшее право на существование и принцип, провозглашенный
симпатичной хозяйкой последних страниц журнала «Юность» Галкой Галкиной:
«Каков вопрос — таков ответ»..
И тем не менее просто так взять да отмахнуться от высказываний профессора
Трёбста в преддверии первого полета человека в космос было трудно. Очень уж
жизненно важен был сам предмет обсуждения. Нужно было эти высказывания
продумать и оценить хотя бы умозрительно.
199 Правда, надо сказать, что среди советских ученых и инженеров — участников
создания и пуска «Востока» — подобные крайние точки зрения хождения не
имели. Насчет «самоуничтожения» речь не шла. . Но при распределении функций
между космонавтом и автоматическими устройствами космического корабля кое-кто из наших исследователей был явно склонен с большим доверием взирать на
последние.
В какой-то степени подобные взгляды были объяснимы: на них наталкивала
сама история развития ракетной техники, которая, в отличие от техники
авиационной, записала в свой актив первые решительные успехи благодаря
созданию полностью автоматических, беспилотных летательных аппаратов.
И подобно тому как на борт самолета автоматические устройства стали
приходить лишь на определенном этапе развития авиационной техники, так и
сейчас — на определенном этапе развития техники космической — предстоял
приход человека на борт заатмосферного летательного аппарата. Самолетчики, привыкшие к ручному управлению, поглядывали на первые автопилоты не без
некоторого недоверия. Ракетчики примерно с такой же опаской взирали даже на
те, в общем, скромные возможности, которыми располагал космонавт для
воздействия на ход полета космического корабля «Восток».
Конкретно эта позиция нашла вещественное отражение в том, что переход в
случае необходимости от автоматического управления кораблем «Восток» к
управлению ручному был намеренно обставлен дополнительными сложностями.
Обнаружив отказ автоматики, космонавт должен был преодолеть специальный
«логический замок» — набрать на шестикнопочном пульте определенное
трехзначное число (то есть нажать в заданной последовательности три
оцифрованные кнопки из имеющихся шести) — и лишь после этого мог
включить ручное управление. Нечто похожее ставят теперь в подъездах
городских домов. Гагарин, его дублер Титов и вся первая шестерка будущих