Избранное. Компиляция. Книги 1-14

— Зачем ему это, Ри-шар? — спрашивает Жан-Клод. — То есть я понимаю, почему британский резидент пытается остановить немцев и швейцарцев и сохранить Эверест как «английскую гору», но почему, черт возьми, он не дает получить разрешение английским экспедициям?

Похоже, гнев не дает Дикону говорить. Он кивает леди Бромли-Монфор.

— Бейли — бывший альпинист, покоривший несколько не самых высоких вершин здесь, в Гималаях, — объясняет Реджи. — Он уже давно не в лучшей форме — хотя и тогда не мог даже подумать об Эвересте, — но многие из нас считают, что он поддерживает и преувеличивает гнев тибетцев по поводу лам в качестве предлога сохранить горы за собой.

От этой новости я начинаю часто моргать.

— Он попытается сделать это весной или летом?

— Никогда, — цедит Дикон сквозь сжатые зубы. — Просто хочет помешать остальным.

— Тогда почему леди… Реджи… получила согласие премьер-министра и далай-ламы?

Реджи снова улыбается.

— Я пошла прямо к премьер-министру и далай-ламе, попросила персонального разрешения. И полностью игнорировала Бейли. Он возненавидел меня за это. Нам придется пересекать Сикким по возможности быстро и незаметно, прежде чем Бейли придумает, как нас задержать. Единственное наше преимущество заключается в том, что я предприняла кое-какие меры, чтобы ввести его в заблуждение и заставить поверить, что наша экспедиция попытается пройти к Джомолунгме в августе, после окончания сезона муссонов, а не теперь, до его начала, и что мы выберем более короткий северный маршрут — через равнину Тангу и вверх по Серпо Ла, — а не традиционный, который проходит восточнее.

— Неужели Бейли так глуп, что поверит, что кто-то снова попытается подняться на Эверест в августе? — спрашивает Дикон. Его разведывательная экспедиция 1921 года выбрала именно этот вариант, но выяснила лишь то, насколько глубоким может быть снег в августе. Однако именно 5 июня Мэллори, Сомервелл и другие — за исключением Дикона, который считал состояние снега опасным, — потеряли семь шерпов и жителей Бхопала под лавиной во время попытки упрямого Мэллори вернуться в третий лагерь на Северном седле после сильных снегопадов рано пришедшего муссона.

— Потому что мы с Пасангом и еще шесть человек проделали это в августе прошлого года.

Мы втроем, как по команде, поворачиваемся к Реджи и молча смотрим на нее. Присутствие доктора Пасанга почти незаметно. В мерцающем свете камина он стоит позади мягкого кресла, в котором сидит Реджи, наклонившись над бокалом с бренди.

— Что проделали? — наконец спрашивает Дикон.

— Пошли к Эвересту, — голос Реджи звучит резко. — Пытались найти тело кузена Перси. Я бы отправилась туда раньше, но после того как оттуда ушли полковник Нортон, Джеффри Брюс и остальные члены группы Мэллори, муссон разыгрался не на шутку. Нам с Пасангом пришлось ждать, пока прекратятся самые сильные дожди, а на Джомолунгме — снег, и только тогда мы пошли туда с шестью шерпами.

— И далеко вы добрались? — В голосе Дикона проступает сомнение. — До Шекар-дзонга? Дальше? До монастыря Ронгбук?

Реджи поднимает взгляд от бокала с бренди; ее ультрамариновые глаза потемнели от гнева, вызванного тоном, каким был задан вопрос. Но голос остается твердым и бесстрастным.

— Мы с Пасангом и двумя другими шерпами провели восемь дней на высоте больше двадцати тысяч футов в четвертом лагере Мэллори. Но снег не прекращался. В один из дней мы с Пасангом поднялись до пятого лагеря, но там не осталось никаких продуктов, а буран усиливался. Нам повезло, что мы смогли спуститься на Северное седло, где застряли еще на четыре дня, причем последние три провели без пищи.

— Пятый лагерь Мэллори находился на высоте двадцати пяти тысяч двухсот футов, — очень тихо говорит Жан-Клод.

Реджи лишь кивает в ответ.

— За те восемь дней на Северном седле в четвертом лагере я похудела на тридцать фунтов. Один шерпа, Наванг Бура — вы познакомитесь с ним завтра утром — едва не умер от горной болезни и обезвоживания. Наконец, восемнадцатого августа мы дождались временного улучшения погоды и спустились до первого лагеря Мэллори — четверым шерпам, которые ждали нас в третьем лагере, пришлось буквально нести Наванга через ледник, — где немного отдохнули, прежде чем идти назад. Снег так и не перестал. С неба лило и в джунглях Сиккима, через которые мы продирались в сентябре. Я думала, что никогда не просохну.

Мы с Диконом и Жан-Клодом обменялись взглядами. Уверен, что их мысли были созвучны моим. Эта женщина и этот высокий шерпа поднялись на Эверест на высоту более 25 000 футов в разгар сезона муссонов? И провели восемь дней подряд на высоте больше 23 000 футов? Почти никто из состава трех предыдущих экспедиций не провел столько времени на такой высоте.

— Где вы учились альпинизму? — спрашивает Дикон. Похоже, бренди на него подействовал, чего я никогда прежде не видел. Возможно, все дело в высоте над уровнем моря.

Реджи поднимает пустой бокал, Пасанг кивает куда-то в темноту, откуда появляется слуга и снова наполняет наши бокалы для бренди.

— В Альпах, начинала еще девчонкой. — Ее голос звучит буднично. — С кузеном Перси, с проводниками и одна. Приезжая в Европу из Индии, я больше времени проводила в Альпах, чем в Англии. И в здешних горах тоже.

— Вы помните, как звали ваших альпийских гидов? — спрашивает Жан-Клод; в его тоне не слышно вызова, только любопытство.

Реджи называет имена пяти опытных представителей «Гидов Шамони», таких знаменитых, что о них наслышан даже я. По словам леди Бромли, трое из них в прошлом сопровождали ее сына Персиваля. С губ Жан-Клода срывается тихий свист — как и в тот раз, когда он услышал от леди Бромли имена троих из этих пяти.

— На какие вершины вы поднимались в одиночку? — спрашивает Дикон. Тон у него изменился.

Реджи слегка пожимает плечами.

— Пево, Элефруад, Мейджи, северный склон Гранд-Жорас, северо-восточный склон Пиц-Бадиль, северный склон Дрю, затем Монблан и Маттерхорн. И несколько вершин здесь — среди них только один восьмитысячник.

— В одиночку, — повторяет Дикон. Выражение лица у него какое-то странное.

Реджи снова пожимает плечами.

— Не знаю, поверите ли вы мне, мистер Дикон, но для меня это не имеет значения. Однако вы должны понять вот что. Когда прошлой осенью моя тетя, леди Бромли, написала мне и попросила получить разрешение на проход к Джомолунгме для вашей экспедиции, чтобы — цитирую — «найти Персиваля», я уже была в Лхасе, чтобы получить от далай-ламы и премьер-министра разрешение… на еще одну попытку, этой весной. Мою собственную вторую попытку — с Пасангом и на этот раз большим количеством шерпов.

— Но в разрешении упоминаются «другие сахибы», — замечает Дикон.

— Я сама собиралась их найти, мистер Дикон. Даже связалась с ними и пригласила присоединиться к моей поисковой экспедиции этой весной. Разумеется, им пришлось бы заплатить. Но когда тетя Элизабет сообщила мне ваши имена, я кое-что разузнала и решила, что вы… подходите. Кроме того, вы были другом моего кузена Чарльза и знали Перси. Я подумала, что так будет лучше — дать вам шанс.

Я вдруг осознаю, что мы поменялись ролями, и теперь мы выступаем в роли просителей в ее экспедиции, а не наоборот. Судя по слегка остекленевшему взгляду Дикона, он тоже это сообразил.

— Как ваш кузен Чарльз? — Скорее, он хочет сменить тему разговора, чем получить ответ.

— Я получила телеграмму от тети Элизабет всего неделю назад, — говорит Реджи. — Чарльз умер от прогрессирующего отека легких, пока вы плыли в Калькутту.

Мы выражаем соболезнования. Дикона эта новость, похоже, сильно расстроила. Долгое молчание нарушается только потрескиванием дров в камине.

Мы с Же-Ка докуриваем сигары, и я по его примеру бросаю окурок в огонь. Потом мы ставим пустые бокалы на стол.