Избранное. Компиляция. Книги 1-14

Когда я увидел, как Реджи возвращается с утренней прогулки на чалом жеребце, то подумал, что в Тибете у нас будут настоящие лошади. Как бы то ни было, в перечне необходимого снаряжения для экспедиции Брюса 1924 года имелась рекомендация, чтобы каждый англичанин привез собственное седло.

Я смотрю на миниатюрного белого пони, выходящего из-под моих расставленных ног. Черт возьми, беднягу придавит даже английское седло, а американское вообще превратит в лепешку.

Дикон словно прочел мои мысли.

— Можно просто положить одеяло на спину бедного животного, но ты, Джейк, устанешь все время поднимать ноги. Свалиться с пони на узкой горной тропе тоже будет не очень приятно… до речки внизу может быть три или четыре сотни футов отвесной скалы. Есть еще деревянные тибетские седла, которые хотел использовать Мэллори в двадцать первом году, но я бы тебе не советовал.

— Почему? — спрашиваю я.

— У него форма буквы «V», — говорит Реджи. — Через две или три мили оно раздавит вам яички.

Я густо краснею — мне еще не приходилось слышать, чтобы женщина произносила слово «яички». Жан-Клод не в силах сдержать смех.

— Я спущусь и помогу Пасангу проследить за погрузкой, — говорит Дикон.

Реджи указывает конюху, какое из маленьких седел нужно взять для каждого маленького пони. Мне достается самое большое.

— Ланч ровно в одиннадцать, — кричит она вслед Дикону. — Тогда и решим вопрос с продовольствием.

Ричард останавливается, поворачивается, открывает рот, словно собираясь что-то сказать, но потом вытаскивает из кармана твидовой куртки незажженную трубку и прикусывает мундштук. По-военному повернувшись через правое плечо, он быстрым шагом идет к конюшне, потом спускается к нижней конюшне и гаражу, откуда доносятся крики шерпов и ржание мулов.

Во время ланча Дикон и Реджи громко спорят; дискуссия продолжается после полудня за бокалом хереса, когда провизия и снаряжение наконец распределены по тюкам, чтобы утром их можно было быстро погрузить на мулов, и возобновляется за ужином в большой столовой.

Они спорят по поводу провизии, маршрута, планов поиска тела Персиваля Бромли, способов восхождения, времени, когда мы доберемся до Эвереста, и — самое главное — кто руководит экспедицией.

В разгар спора за ланчем Дикон упоминает о загадке, которую нам так и не удалось разрешить, несмотря на все связи Ричарда среди членов экспедиции 1924 года — каким образом Персиваль Бромли вообще мог получить разрешение следовать за экспедицией? И генерал Брюс, прежде чем заболел и был вынужден покинуть экспедицию, и полковник Нортон, сменивший его на посту руководителя, твердо придерживались заранее разработанного плана. Даже один лишний человек, за которого им нужно было отвечать, мог внести неразбериху, а молодой Перси не был известным альпинистом, так что Мэллори и остальные стали бы возражать против его присутствия, хотя бы и не в качестве члена экспедиции. Даже давние друзья Дикона, Ноэль Оделл и капитан Джон Ноэл, режиссер, вызвавший скандал своими танцующими ламами, утверждали, что понятия не имеют, почему Перси позволили следовать за ними. Они лишь ссылались на генерала Брюса и полковника Нортона, которые утверждали, что всё в порядке — вопреки всякой логике. Все альпинисты, которых расспрашивал Дикон, говорили, что Перси был милым и скромным парнем, и пока он просто следовал за экспедицией, примерно в полутора днях позади, его терпели.

Но никто не позволил бы молодому лорду Персивалю Бромли идти за ними до базового лагеря на Эвересте у подножия ледника Ронгбук. Все это понимали.

Реджи устала от разговоров, и ее тон ясно дает понять, что дальнейшее обсуждение бессмысленно.

— Выслушайте меня в последний раз, мистер Дикон. Кузен Персиваль гостил здесь, когда руководителей экспедиции двадцать четвертого года пригласили на плантацию на ужин с лордом и леди Литтон, а также со мной и Перси. Должно быть, вам известно, что лорд Литтон был генерал-губернатором Бенгалии, и они вместе с генералом Брюсом и полковником Нортоном почти час беседовали с Перси в кабинете. Вернувшись, Брюс и Нортон объявили, что Перси будет позволено следовать за экспедицией — не с ними, как вы понимаете, неофициально, а только позади них — при условии, что у Перси будет собственная лошадь, палатка и запас продуктов. Последнее было не проблемой, потому что Перси уже собирал здесь, на плантации, все необходимое еще за две недели до прибытия экспедиции в Калькутту.

Дикон качает головой.

— В этом нет никакого смысла. Позволить кому-то просто следовать за экспедицией в Тибет? Тому, у кого нет официального разрешения находиться на территории Тибета? Даже если бы лорд Персиваль держался на расстоянии одного дня пути от экспедиции, он все равно был англичанином, и его арест или задержание могли бы осложнить отношения экспедиции с дзонгпенами и тибетскими властями. Полная бессмыслица.

— Кто такие дзонгпены, о которых я все время слышу? — спрашивает Жан-Клод. — Просто местные начальники? Деревенские старосты? Тибетские военачальники?

— Ни то, ни другое, ни третье, — отвечает Реджи. — Большинство тибетских общин управляются дзонгпенами — обычно двумя, один из которых уважаемый лама, а другой уважаемый мирянин из числа жителей деревни. Но иногда дзонгпен один, глава племени. — Она снова поворачивается к Дикону. — Уже поздно, мистер Дикон. Вы получили удовлетворительные ответы на все вопросы?

— За исключением одного: зачем ваш кузен хотел подняться на Эверест после того, как оттуда ушла экспедиция Нортона? — продолжает настаивать Дикон.

Реджи смеется, но смех у нее невеселый.

— Перси никогда не пытался покорить Эверест. В этом я уверена.

— Зигль рассказал «Берлинер цайтунг» и «Таймс», что именно таковы были намерения Перси, — возражает Дикон. — Он утверждает, что когда с другими немцами прибыл во второй лагерь — уже из чистого любопытства, понимая, что первоначальный план встретиться с Мэллори осуществить не удастся, — то он, Зигль, и его спутники видели вашего кузена и Курта Майера, спускавшихся с Северного гребня. Явно с трудом.

Реджи решительно качает головой. Ее иссиня-черные локоны скользят по плечам.

— Бруно Зигль лгал. — Голос ее звучит резко. — Возможно, у Перси была причина подниматься на гору, но я точно знаю, что он приезжал в Тибет не для того, чтобы покорить Эверест. Бруно Зигль — заурядный немецкий бандит, и он лжет.

— Откуда вы знаете, что Зигль — заурядный немецкий бандит? — спрашивает Дикон. — Вы знакомы?

— Разумеется, нет, — фыркает Реджи. — Но я навела справки в Германии и кое-где еще. Как альпинист Зигль опасен — для себя и для тех, кто идет с ним; а в своей обычной жизни в Мюнхене он головорез-коричневорубашечник.

— Думаете, Зигль как-то замешан в смерти вашего кузена и Майера? — спрашивает Дикон.

Реджи не отвечает, но взгляд ее ультрамариновых глаз упирается в Дикона.

Когда все немного успокаиваются, мы демонстрируем Реджи усовершенствованные Жан-Клодом «кошки» с 12 зубьями и короткие ледорубы для преодоления вертикальных стен. Затем Же-Ка показывает приспособление под названием «жумар» и веревочные лестницы, которыми обычно пользуются исследователи пещер.

— Великолепно, — восклицает Реджи. — Все это значительно облегчит подъем на Северное седло — а перила и лестницы обезопасят носильщиков. Но боюсь, у меня нет достаточно жестких ботинок, чтобы воспользоваться «кошками» с передними зубьями.

— Они нужны только лидеру, — поясняет Дикон. — А я гарантирую, что этого не будет.

— Я привез с собой запасную пару жестких ботинок, — говорит Жан-Клод. — Думаю, они могут подойти. Я сбегаю и принесу — проверим.

Ботинки приходятся женщине впору. Реджи делает несколько пробных замахов короткими ледорубами. Дикон не закатил глаза, но я вижу, чего ему это стоило.

— А теперь я хочу вам показать одну новинку, — говорит Реджи.

Она идет в кладовую и через несколько минут возвращается с четырьмя головными уборами, похожими на шлемы футболистов, только изготовленными из кожаных ремешков, или на головные повязки, которыми пользуются шахтеры. Только сзади у них две изолированные батарейки, а спереди — шахтерская лампа.