Избранное
Шрифт:
— Тин-тин-тин…
— Так или нет?
— Тин-тин-тин…
Лун вынужден был убраться, так ничего и не добившись от мальчика.
Я уже не раз убеждалась в необыкновенной сообразительности нашего Хынга. Совсем недавно, в дни праздника Тет, женщины нашей комнаты потребовали свободы передвижения по лагерю — чтобы заключенные могли поздравить друг друга с Новым годом. По этому случаю в нашу комнату зашел начальник охраны Зыонг Динь Хиеу. Хынг, ни слова не сказав матери, спрыгнул с кровати, подбежал к Хиеу и попросил, чтобы тот разрешил сшить ему новую одежду.
— А то наступает праздник Тет, а я хожу почти голый!
— Хорошо, скажи матери, чтобы сшила тебе рубашку и штаны, — ответил Хиеу.
— Нет,
Хиеу ничего не ответил, только ухмыльнулся, но на другой день мальчику принесли новую одежду.
Главная наша задача состояла в организации партийной ячейки. В нашем секторе я была единственным членом партии. Моя соседка Мон давно вступила бы в наши ряды, но в секторе не было партийной ячейки.
Любая связь между заключенными разных секторов была абсолютно запрещена. В лагере был установлен строжайший контроль, особенно за нашим сектором и за мужским сектором номер два. Между нашими домами был небольшой дворик. Я вспомнила, как раньше выходила сюда гулять, как садилась под деревом и распевала песни. И теперь я решила таким способом установить связь со вторым сектором — выходила во двор, садилась под дерево и, глядя на окна соседнего дома, тихонько напевала.
Однажды утром я увидела, что из второго сектора вышел человек с бочонком в руках. Это был крупный мужчина, мне он показался знакомым. Когда же он подошел поближе, я узнала его — это был товарищ Там, или Ут Данг, из П-42! Интересно, как давно он здесь? Товарищ Там, не глядя на меня, прошел совсем близко, направляясь за водой. Я с трудом сдержала радостное волнение — у меня теперь будет опытный наставник, у которого я всегда найду поддержку!..
С помощью товарища Тама я установила связь с четырьмя заключенными из секторов A, B, C и D. В этих секторах содержались узники, уже прошедшие обработку, но не сломленные ею, и недавно арестованные, находившиеся, по выражению тюремного начальства, в стадии обработки. Естественно, в такой обстановке заключенные не доверяли друг другу, все боялись провокаций. И хотя среди заключенных были наши товарищи, никто не решался организовывать партийные ячейки. После установления связи между секторами мы решили создать объединенную парторганизацию. Через товарища Тама я связалась с партийным комитетом лагеря, и там одобрили нашу идею и даже назначили меня секретарем вновь созданной организации. Вот тогда-то я и предложила моей соседке Мон вступить в партию.
Да, теперь работы у меня прибавилось и времени не хватало для грустных дум и переживаний. В каждом секторе были коммунисты, и связь между собой мы поддерживали письменно, обсуждая все насущные проблемы. Иной раз приходилось писать письма в четырех экземплярах, чтобы разослать во все секторы. Вот и завела я целую «канцелярию», в которой трудилась главным образом ночью, когда все уже спали. Как раз над моей головой горела в камере лампочка, и, накрывшись одеялом с головой, оставив лишь маленькую щелочку для света, я читала всю поступающую ко мне корреспонденцию, инструкции лагерного комитета, записки моих товарищей, членов нашей организации, всю информацию о жизни лагеря, о событиях в стране, и тут же писала ответы, отчеты в комитет, давала поручения моим товарищам, — такова была моя «канцелярия».
И потекли дни напряженной работы. Я по-прежнему придерживалась своего давно заведенного распорядка: ела, спала, делала зарядку, гуляла. Но чем бы я ни занималась теперь, все мои мысли были заняты партийной работой, все думы мои посвящены нашей борьбе. Я часто тосковала по дому, по родным и, конечно, по Хоангу, но все равно главным для меня была борьба, борьба с врагом, который угрожал нашей стране, врагом, который был здесь, в лагере, угрожая и мне, и всем моим товарищам… И я была
ответственна не только за себя, но и за своих товарищей по борьбе, за их жизни… И еще — я должна бороться с врагом, который угрожает жизни моего Хоанга. Известие об его аресте потрясло меня, но я сумела справиться со своими чувствами. Я знала, что его будут пытать куда более страшными пытками, чем достались мне, но я верила, что он все выдержит и его ничто не сможет сломить. Я верила в него, как в нашу победу, как в наше будущее…В мае мы получили сообщение, что готовится суд над участниками покушения на американского посла. Я с волнением думала об этом, тревога не покидала меня. Мы знали, что подготовка к суду идет, но когда состоится суд, было неизвестно, и все с нетерпением ждали новостей.
Однажды в конце мая я получила письмо. Сразу вскрыть его и прочитать не могла, пришлось ждать ночи, когда я смогу уединиться в своей «канцелярии».
Вечером — было уже около девяти часов — в комнате установилась тишина, слышался только шорох вееров да комариное жужжание. Закрывшись одеялом, я вскрыла письмо и поднесла листок к свету, проникавшему сквозь щелку. Письмо было коротенькое и написано бисерным почерком, но я уже привыкла к этому и читала без труда.
«Товарищи!
Недавно состоялся суд над группой преподавателей и учащихся. Все они вели себя мужественно и вызвали всеобщее восхищение. Но вопреки справедливости суд приговорил пятерых наших товарищей к смертной казни; вот их имена: профессор Ле Куанг Винь, а также Ле Хонг Ты, Чан Хыу Хоанг…»
Строчки поплыли у меня перед глазами. Я снова прочитала: «к смертной казни… Ле Куанг Винь… Ле Хонг Ты… Чан Хыу Хоанг…» Хоанг! Я продолжала машинально читать письмо, но буквы плясали перед глазами, сливаясь в мутное пятно. В этом письме нас призывали учиться мужеству и стойкости на примере наших товарищей, смело идти в борьбе до полной победы над нашими врагами!..
Слезы застилали глаза. Я не могла поверить в случившееся. Они не имели права выносить такой жестокий приговор! Хоанг не должен умереть! Но ведь приговор вынесен, об этом сказано в письме партийного комитета, которое я держу в руках!..
Я должна была четырежды переписать это письмо, наметить план действий и подумать о том, как отправить письма другим товарищам.
Сдерживая рыдания, я начала писать обращение к членам нашей парторганизации. Я писала, а сердце содрогалось от горя, и слезы безудержно струились по щекам, капали на клочок бумаги и размывали и без того едва заметные буквы. И все-таки я должна сохранять самообладание, быть спокойной, осторожной, готовой к любым случайностям, чтобы не угодить в лапы госпожи Бай, которая постоянно следит за мной.
Буквы прыгали перед глазами, я ничего не видела сквозь слезы. Хоанг! Дорогой мой!..
Мы узнали, как держались подсудимые во время процесса. Когда им зачитали приговор, профессор Ле Куанг Винь заявил: «Мы очень сожалеем, что не сумели должным образом наказать главаря американских агрессоров в Сайгоне!»
Ле Хонг Ты сказал: «Я жалею, что у меня не оказалось достаточно гранат, чтобы уничтожить всех американских агрессоров!»
Я была уверена, что и Хоанг поддержал своих товарищей!
На заседании военного трибунала они требовали свержения режима, ликвидации фашистских законов. Когда председатель суда сказал, что подсудимые могут просить о помиловании, они ответили, что считают себя невиновными и поэтому не будут подавать апелляции. Приговор они встретили песней, — их так и вывели из зала суда, когда они пели свою песню.
Услышав мой рассказ, соседка Мон возмутилась:
— Да чтоб могилы не нашлось для таких судей! Ну хорошо, пусть судят, только зачем приговор приводить в исполнение?