Избранное

ведь глупость какая! И этот чертов управдом будет только завтра!

Я постоял в нерешительности несколько минут и стал подниматься

дальше.

Около двери в свою квартиру я опять остановился. Может быть,

пойти к булочной и ждать там ту милую дамочку? Я бы стал умолять

ее пустить меня к себе на две или три ночи. Но тут я вспоминаю,

что сегодня она уже купила хлеб и, значит, в булочную не придет.

Да и вообще из этого ничего бы не вышло.

Я отпер дверь и вошел в коридор. В конце коридора горел свет,

и Марья Васильевна, держа в руке какую-то тряпку, терла по ней

другой тряпкой. Увидев меня, Марья Васильевна крикнула:

– Ваш шпрашивал какой-то штарик!

– Какой старик?
– сказал я.

– 41

– Теперь мы с тобой расчитаемся, - сказал я. У меня возник

план, к которому обыкновенно прибегают убийцы из уголовных рома

нов и газетных проишествий; я просто хотел запрятать старуху в

чемодан, отвезти за город и опустить в болото. Я знал одно такое

место.

Чемодан стоял у меня под кушеткой. Я вытащил его и открыл. В

нем находились какие-то вещи: несколько книг, старая фетровая

шляпа и рваное белье. Я выложил все это на кушетку.

В это время громко хлопнула наружная дверь, и мне показалось,

что старуха вздрогнула.

Я моментально вскочил и схватил крокетный молоток.

Старуха лежит спокойно. Я стою и прислушиваюсь. Это вернулся

машинист, я слышу, как он ходит у себя по комнате. Вот он идет

по коридору на кухню. Если Марья Васильевна расскажет ему о моем

сумашествии, это будет нехорошо. Чертовщина какая! Надо и мне

пойти на кухню и своим видом успокоить их.

Я опять перешагнул через старуху, поставил молоток возле са

мой двери, чтобы, вернувшись обратно, я бы мог, не входя еще в

комнату, иметь молоток в руках, и вышел в коридор. Из кухни нес

лись голоса, но слов не было слышно. Я прикрыл за собой дверь в

свою комнату и осторожно пошел на кухню: мне хотелось узнать, о

чем говорит Марья Васильевна с машинистом. Коридор я прошел быс

тро, а около кухни замедлил шаги. Говорил машинист, по-видимому,

он рассказывал что-то, случившееся с ним на работе.

Я вошел. Машинист стоял с полотенцем в руках и говорил, а Ма

рья Васильевна сидела на табурете и слушала. Увидя меня, маши

нист махнул мне рукой.

– Здравствуйте, здравствуйте, Матвей Филиппович, - сказал я

ему и прошел в ванную комнату. Пока все было спокойно. Марья

Васильевна привыкла к моим странностям и этот последний случай

могла уже и забыть.

Вдруг меня осенило: я не запер дверь. А что, если старуха вы

ползет из комнаты?

Я кинулся обратно, но во-время спохватился и, чтобы не испу

гать жильцов, прошел через кухню спокойными шагами.

Марья Васильевна стучала пальцем по кухонному столу и говори

ла машинисту:

– Ждорово! Вот это ждорово! Я бы тоже швиштела!

С замирающим сердцем я вышел в коридор, и тут же, чуть не бе

гом, пустился к своей комнате.

Снаружи все было спокойно. Я подошел к двери, и приотворив

ее, заглянул в комнату. Старуха по-прежнему спокойно лежала,

уткнувшись лицом в пол. Крокетный молоток стоял у двери на преж

нем месте. Я взял его, вошел в комнату и запер за собой дверь

на ключ. Да, в комнате определенно пахло трупом. Я перешагнул

через старуху, подошел к окну и сел в кресло. Только бы мне не

стало дурно от этого, пока еще хоть и слабого, но все-таки уже

нестерпимого запаха. Я закурил трубку. Меня подташнивало, и не

много болел живот.

Ну что же я так сижу? Надо действовать скорее, пока эта ста

руха окончательно не протухла. Но, во всяком случае, в чемодан

ее надо запихать осторожно, потому что как раз тут-то она и мо

жет тяпнуть меня за палец. А потом умирать от трупного заражения

– благодарю покорно!

– Эге!
– воскликнул я вдруг. А интересуюсь я: чем вы меня

укусите? Зубки-то ваши вон где!

Я перегнулся в кресле и посмотрел в угол, по ту сторону окна,

где, по моим расчетам, должна была находиться вставная челюсть

старухи. Но челюсти там не было. Я задумался: может быть мертвая

старуха ползала у меня по комнате, ища свои зубы? Может быть,

даже нашла их и вставила себе обратно в рот?

Я взял крокетный молоток и пошарил им в углу. Нет, челюсть

пропала. Тогда я вынул из камода толстую байковую простыню и по

дошел к старухе. Крокетный молоток я держал наготове в правой

руке, а в левой я держал байковую простыню.

Брезгливый страх к себе вызывала эта мертвая старуха. Я при

поднял молотком ее голову: рот был открыт, глаза закатились

кверху, а по всему подбородку, куда я ударил ее сапогом, рас

ползлось большое темное пятно. Я заглянул старухе в рот, нет,

она не нашла свою челюсть. Я опустил голову. Голова упала и

стукнулась об пол.

Тогда я расстелил на полу байковую простыню и подтянул ее к

самой старухе. Потом ногой и крокетным молотком я перевернул

старуху через левый бок на спину. Теперь она лежала на простыне.

Ноги старухи были согнуты в коленях, а кулаки прижаты к плечам.

Казалось, что старуха, лежа на спине, как кошка, собирается за

щищаться от нападающего на нее орла! Скорее, прочь эту падаль!

Я закатал старуху в толстую простыню и поднял ее на руки. Она

оказалась легче, чем я думал. Я опустил ее в чемодан и попробо

вал закрыть крышкой. Тут я ожидал всяких трудностей, но крышка

сравнительно легко закрылась. Я щелкнул чемоданными замками и