Избранное

Исмани. Я с самого начала решил, что здесь — атомная бомба, однако по некоторым признакам…

Эндриад. Никакой атомной бомбы, слава богу. Здесь все гораздо спокойнее, но в то же время и гораздо опаснее, не так ли, Стробеле?

Стробеле. Опаснее? Не думаю.

Элиза Исмани. Так. Не очень-то вы откровенны. Может быть, мы, женщины, вам мешаем?

Эндриад( оживившись). А вы, госпожа Исмани, как себе это представляли?

Элиза Исмани. Я? Никак. У меня нет даже отдаленного представления.

Эндриад. А вы, госпожа Стробеле?

Ольга непринужденно провела пальцем по краю своего смелого выреза.

— Судя по тому, что вы тут говорите, а точнее, не говорите, боюсь, веселого мало.

Стробеле. Ольга!

Ольга. Я что-нибудь не так сказала? Ведь если вы развели такую таинственность, значит, дело серьезное, а на свете нет ничего тоскливей серьезных дел. Хорошо бы вовсе без них обходиться. Вы, ученые, все умницы, не спорю, но стоит вам взяться за что-нибудь серьезное — такие зануды…

Эндриад. Вы правы. Но есть надежда. Мы еще не знаем, серьезно это или нет.

Он прислушался и произнес изменившимся тоном:

— Господи, какой потоп!

И действительно, слышался шум дождя, сопровождаемый отдаленными рваными раскатами грома. Эндриад брезгливо поежился.

Ольга. Профессор, вам страшно?

Эндриад. Честно говоря, сам не знаю.

Элиза. Однако я вижу, вы стараетесь избегать прямых ответов.

Эндриад. Дорогая моя, у нас здесь экспериментальная лаборатория, как бы это выразиться, особого свойства. Я точно сформулировал, правда, Стробеле?

Стробеле.Точно.

Эндриад. Вместе с тем здесь, на плоскогорье, разместилось нечто… нечто вроде полигона для отработки умственных способностей… своеобразный стадион… кхм-кхм… с ультрасовременной аппаратурой. По-моему, Стробеле, я точно выразился.

— Точнее некуда.

— Вы удовлетворены, Исмани?

От волнения не поняв шутки, Исмани напряженно проговорил:

— Нет, я все-таки ничего не понимаю.

Эндриад расхохотался.

— Вы совершенно правы, Исмани. Простите меня, я люблю пошутить. Иногда. Простите. Объясни все, что нужно, Стробеле, ты у нас прирожденный педагог.

Стробеле с видимым удовольствием откашлялся.

— Дорогой Исмани, ты находишься в Экспериментальном секторе военной зоны тридцать шесть — таково официальное, хотя и не вполне точное название…

Ольга трижды стукнула ножом по краю стакана. Она казалась раздраженной (а может, это была очередная ее выходка?). Наступила тишина.

— Извините, — сказала Ольга с неприятной улыбкой. — Пусть это покажется невежливым, но я вынуждена воспользоваться моим правом хозяйки дома.

— Каким еще правом? — спросил муж, смутившись.

— Я прошу вас…

— Неужели, — перебил ее Эндриад, оглядывая свой костюм, словно в поисках пятен, — неужели я сказал или сделал что-нибудь неподобающее?

— Я прошу вас только об одном: переменить тему разговора.

— Но почему? — запротестовал Стробеле, видя, что от него ускользает возможность прочитать лекцию.

— Почему? Я как-нибудь в другой раз объясню почему.

— Довольно занятный способ…

— Ох, только не надо вытянутых лиц, не велика жертва.

— Госпожа Стробеле! — воскликнул Исмани, чересчур долго сидевший как на иголках. — Не скрою, мне бы очень хотелось…

— Узнать, чем занимаются здесь, в Центре, и все такое прочее, не правда ли, дорогой профессор? Ну зачем так волноваться? Ведь вы среди друзей.

— Так я потому и…

— Значит, именно вам я должна уступить? Именно вам? А вы забыли, что долг платежом красен? И я могу наконец потребовать от вас платежа.

— Боже мой, я думал, после стольких-то лет… — пробормотал Исмани, утратив всякое чувство юмора. И вдруг прислушался: — Что это? Вы слышите?

— Дождь, шум дождя.

— А мне послышалось, будто колокол.

— Колокол? — переспросил Эндриад с иронией. — У нас тут нет колоколов.

Это был гулкий отзвук, легкий и вместе с тем глубокий, словно в какой-нибудь дальней пещере вибрировал огромный тонкий лист металла.

— Я тоже слышу, — сказала Элиза Исмани.

Несколько мгновений все молчали, вслушиваясь. Звук исчез.

— Странно, — произнес Стробеле, — я ничего не расслышал.

Тогда Эндриад спросил у Исмани:

— Вы знали Алоизи?

— Нет.

— Он тоже говорил, что по ночам… — Эндриад настороженно умолк, затем словно бы с облегчением повернулся к госпоже Исмани и, улыбнувшись, шепнул ей на ушко, но так, чтобы и остальные могли слышать: — Он был гений.

— Как, и он? — насмешливо осведомилась Ольга.

— Разумеется, — ответил Эндриад, словно речь шла о чем-то совершенно естественном. — Он тоже говорил, что по ночам до него доносятся странные звуки. Но я ему не верил, я никогда не верил в эти навязчивые идеи, вот и сейчас вы слышите колокол, но я не верю, никакого колокола не существует, скорей всего, это мнимые звуки, которые слышатся человеку при резкой смене высоты, как произошло сегодня с вами, Исмани… И тем не менее, — тут голос его внезапно сделался напряженным, — тем не менее мы обязаны быть постоянно начеку, глядеть в оба, не терять бдительности, раньше я не особенно волновался: охрана есть, контроль жесточайший, аппаратура слежения такая, что лучшего и желать нельзя, но я чувствую их присутствие, они где-то рядом, вокруг, днем и ночью грызут, как мыши, прогрызают дорожку, не все же такие болваны, как в министерстве, там думают, будто мы здесь в игрушки играем, даром хлеб едим, но кое-кто понял, или, во всяком случае, заподозрил и испугался, и теперь готов на все, абсолютно на все, лишь бы погубить нашу… наше…

— Наше устройство, — подсказал Стробеле.

— Устройство. Ибо то, чего мы достигли, известно лишь нам троим, а завтра, вместе с вами, Исмани, нас будет четверо, и никто больше в мире не знает про это, но они могли догадаться кое о чем и теперь дрожат. Голову даю на отсечение, они пусть в самых общих чертах, но раскусили, осознали страшную правду: если нам здесь удастся осуществить задуманное, то мы… — и он грохнул кулаком по столу так, что тарелки подскочили.

— Эндриад! — воскликнул Стробеле, призывая его к спокойствию.