Избранное

закрыл собрание.

– Обожди. А какая будет резолюция?
– спросил матрос.

– А резолюция вот какая. Тащи-ка, Федорчук, кусок провода да

отрежь подлиннее.

Матрос покосился на меня, пожал плечами и подал провод.

– Беритесь, - говорю, - товарищи. Сейчас мы измерим вагон и

подсчитаем, сколько нам надо брони.

– Брони?
– удивились все.

– Ну да, брони, - повторил я.
– Выпишем броню из Киева, с завода,

и обтянем весь вагон сталью.

Матрос подмигнул мне: дескать, понимаю твою хитрость, а вслух

сказал деловито:

– Обожди, командир, надо фонарь засветить, а то темно уже - со

счету собьемся.

И он подал фонарь.

Бойцы меня обступили.

– Если броню, тогда и заклепки надо, - нерешительно сказал один.

– Болты потребуются, - подхватил другой.

– Инструмент...

– Инструмент не надо выписывать, товарищ командир, - сказал

слесарь, наш замковый, - этого добра в каждом депо достанем.

Он подхватил у матроса свободный конец провода и отошел с ним к

углу вагона.

– Шагай-ка, Федорчук, вот так, вдоль борта, да гляди, чтобы

провесу не было, натягивай провод.

Начали делать промеры.

Измерили длину вагона, потом ширину. Я записал себе в книжечке:

"18X4 арш.".

– А высок ли будет потолок? - сказал племянник, поднимая над

головой фонарь.

И смутился, сам удивившись своей смелости. В первый раз я услышал

его голос.

Стали обсуждать высоту броневого помещения, и сразу разгорелся

спор. Кто три аршина предлагал, чтобы можно было входить не сгибаясь,

кто советовал два, кто два с половиной, и каждый стоял на своем. Я

раздумывал, сам не зная, на чем остановиться. Но тут спор разрешил

Панкратов.

– Да сделаем, - говорит, - вровень с пулеметным вагоном. Чего

мудрить? По крайней мере, хоть вид будет у поезда.

Против такого предложения возражать было нечего. Двое или трое

самых горячих спорщиков, схватив провод, бросились в пулеметный вагон.

Наперегонки прибежали обратно.

– Два аршина и три четверти...

– Врет он, врет; три аршина без вершка...

Пошел матрос и принес достоверные сведения: оказалось, что

внутренняя высота вагона не три и не два три четверти, а только два с

половиной аршина.

Я присел с книжечкой на лафет. Подсчитал площадь продольных стен

вагона, площадь лобовых, поверхность потолка, сделал в книжечке

сложение и стал придумывать форму козырька для орудия.

На обоих моих плечах и на спине лежали горячие руки, кто-то

подпирал меня сзади, кто-то жарко дышал в ухо, и я едва водил по

бумаге карандашом.

– На паровозную будку прибавьте, - подсказывали мне. - А то она

ведь голая.

– Колеса бы тоже хорошо укрыть - и у паровоза, и у вагона.

Стальные на колеса фартуки нарезать!

– Накиньте, товарищ командир, хоть листов с десяток этой брони...

Я вспомнил, как низко опущена броня у того поезда, и добавил не

десять, а тридцать листов.

– Так...

Наконец можно было подвести общий итог: надо доставать 250

квадратных аршин листовой стали.

– Вот и готово, - сказал матрос.
– Теперь краску надо придумать:

в какой цвет, ребята, поезд выкрасим?

Решили красить все под одно: в защитный зеленый цвет.

Мне посветили фонарем, и я написал письмо на завод.

Панкратов понес письмо в штаб, чтобы там оформили заказ и

отправили по назначению.

– Ну и заживем мы теперь в бронированной квартире, - заговорили

бойцы.
– Куда вам, пулеметчикам, с вашим коробом! Мы у себя в квартире

окна прорубим и занавески повесим!..

Обсудив со всех сторон будущее житье-бытье в бронированном

вагоне, бойцы стали наконец укладываться спать.

Тут матрос отозвал меня к борту.

– Ты, командир, это как... - сказал он вполголоса, - пулю

отливаешь или взаправду все?

– А ты как думаешь?

– Я на передовую хочу.

– Вот и я хочу на передовую.

x x x

Комбриг в подтверждение своего устного распоряжения прислал мне и

письменный приказ: действовать только с позиций для тяжелых батарей.

Три, четыре, пять верст по железной дороге за линией пехоты - вот как

мы становились теперь для стрельбы. Веселого в этом конечно было

мало... Все - и пехота и обе наши батареи - впереди, а твоя гаубица

торчит среди поля одна как перст...

– Ничего, - говорил я себе и ребятам, - потерпим. Киев не за

горами, ответ придет скоро...

Каждый день, едва брезжил рассвет, мы с телефонистом Никифором

отправлялись на наблюдательный пункт. Никифор разматывал провод с

катушки, и я нес на себе телефонный аппарат. Да по винтовке у нас было

на плечах, да шинели в скатках, да по краюхе хлеба и куску сахару, да

фляжки с водой, - словом, уходили навьюченные, как в дальний поход.

Иначе было и нельзя: на бронепоезд мы возвращались только затемно - к

ночи и обедали.

Стрелять приходилось не так много, как в первые дни, - теперь

бригада отступала, не принимая большого боя. Было ясно: комбриг

сохранял силы, но каков его замысел, где, на каком рубеже он

намеревался задержать дивизии врага, - никто из нас не знал.

Но нет худа без добра. Пока затишье, я учился стрелять. Красный

офицер должен быть мастером в своем деле. "Эх, - думал я, - книжечку